От демократии для демократов к диктатуре и обратно: прорвать порочный круг!

Парадокс современности: мы живём в формально демократическом государстве, но на деле мы не ощущаем себя частью демократии. Хотя какие-то политики борются, выборы проводятся, государство вроде бы не стало вконец олигархическим — у нас не создаётся ощущения, будто мы можем на что-то повлиять.

Поскольку эта проблема — общая для всех демократических режимов, нет смысла искать её корни в конкретных «плохих» политиках. Даже «либеральный» Запад всё больше доверяет правым политикам, обещающим заменить разочаровавшую всех демократию своим железным кулаком.

Впрочем, ситуация эта — не нова: в XIX веке Карл Маркс наблюдал все «приливы» и «отливы» демократических надежд, отрыв правительств от народа и приход к власти тиранов. Неслучайно именно к нему обратились собравшиеся в Москве на конференции «Будущее по Марксу» российские и зарубежные интеллектуалы.

Мало сказать, что демократическое государство является лишь хитрым инструментом господства в руках правящего класса, крупного капитала. Действительно, политика повсеместно стала привилегией богатых — имеющих деньги и связи, чтобы разрекламировать себя, провести избирательную кампанию, пройти все бюрократические препоны выборов. В США одно время даже считалось, что побеждают кандидаты с наибольшим бюджетом предвыборной кампании.

Однако, как указывает немецкий профессор Михаэль Хайнрих, демократическое государство — не простая олигархия, непосредственная власть самого богатого. Оно необходимо капиталу не только как «ширма», обман народа.

Государство пытается выражать общие интересы класса крупного капитала, и потому может временами подниматься над желаниями отдельных его членов. Проблема здесь в том, что «классовый интерес» в управлении страной не так просто определить: он проявляется через конфликт кланов и групп. Государство же становится как бы «примирительной» площадкой, балансирующей сталкивающиеся интересы. Отсюда может родиться представление о демократии как «общественном договоре», или инстанции, воплощающей «единство» народа. Однако по факту оказывается, что некоторые группы из разговора исключаются, их интересы приносятся в жертву. Иногда «неудачниками» становятся некоторые капиталисты, но всегда в их число входят низшие классы.

Одним из методов «притеснения» низов в демократии является закон. Он закрепляет «свободу и равенство» — но лишь для тех, кому хватает денег и связей, чтобы реализовать свои права. И, наоборот, он карает тех, кто свои права и обязанности реализовать не может. Например: закон, утверждающий, что никто, ни богатый, ни бедный, не может спать под мостом — вопреки кажущейся всеобщности направлен именно против бедных. Особо двусмысленной мерой являются штрафы: они выступают абсолютным запретом для бедного, тогда как богатый может с ними вовсе не считаться.

Наконец, государство нужно капиталистам, чтобы «компенсировать» недостатки капиталистической системы: за счёт общественности, конечно. Так, для функционирования капиталистических предприятий нужна развитая инфраструктура — но затраты на её строительство не готов взять на себя ни один бизнесмен. Тогда государство строит нужную инфраструктуру на собранные с широких масс налоги.

Читайте также: «Социализм для богатых, капитализм для бедных»: Хомский о сегодняшнем мире

Сюда же Хайнрих относит и концепцию welfare state, государства всеобщего благосостояния. Профессор указывает, что пособия и «социалка» нужны капиталистам не только для «успокоения» эксплуатируемых масс. Поскольку конкретные бизнесмены обычно не желают тратиться на обучение и развитие людей, иными словами — приведение рабочей силы в нужные кондиции, эту обязанность класс капиталистов перекладывает на государство. Так, многие пособия можно получить только при условии, что ты доказываешь свою готовность работать: например, зарегистрировавшись на бирже труда.

Поскольку государство, наделённое столькими функциями, становится довольно сильным субъектом — оно может сыграть особую роль в период кризиса капитализма и его системы власти. Хайнрих обращает внимание на опыт бонапартизма, описанный Марксом в работе «18 брюмера Луи Бонапарта»: когда широкие массы разочаровались в буржуазной демократии, самые сильные капиталистические круги (тогда, как и сейчас, — финансовый капитал) предложили им избрать диктатора и довериться государственному аппарату в его якобы борьбе с власть имущими. Луи Бонапарт стал в буквальном смысле избранным монархом и восстановил империю — оказавшуюся, правда, господством не рабочих и крестьян, а новой аристократии — финансового капитала.

В каком-то смысле, здесь государство максимально приблизилось к прямой диктатуре капиталистов: могущественный госаппарат, подавлявший промышленников и других «бизнесменов», на деле находился под контролем крупных банков. Характерно, что для этого перехода не понадобилось даже действительно сильного лидера: важна была сама роль, сам «трон», а отыграть её мог любой авантюрист — не только Наполеон I, но и Луи.

Маркс надеялся, что подобная концентрация власти, усиление централизованного государственного аппарата, переходящее в неприкрытую диктатуру капитала, восстановит против себя людей и вызовет к жизни социалистическую революцию. Впрочем, восстания может и не произойти — и тогда бонапартизм может перейти в нечто другое, в абсолютную власть элит — фашизм.

Нью-йоркский профессор Джоди Дин утверждает, что сегодняшний империализм, ушедший от классической «рыночной конкуренции» к монополизму и прямому господству элит, стремительно приобретает черты нового феодализма.

Государство всё меньше строит из себя «уравновешивающий» орган — и становится непосредственным инструментом эксплуатации трудящихся: через госзаказы и льготы оно поддерживает капиталистов, через налоги и кредиты — изымает деньги у населения и пускает их, например, на «спасение» неудачно сыгравших на бирже банков. Более того, некоторые государственные функции перекладываются на гос‑ и частные корпорации: например, право собирать налоги. Бизнес стал настолько сильным и важным, что получил в международных инстанциях право судиться с государствами, причём обратное — запрещено.

Государственная структура распадается на куски, на независимые «феоды»: отданные «на откуп» конкретным лицам госкорпорации, министерства, регионы. Причём над этими частями уже не властвует закон: мало того, что нанять адвоката и вести процесс могут только люди небедные, — к власть имущим явно применяют иные стандарты, им всё сходит с рук.

Помимо разделения на «город и деревню», богатые центры страны и бедную периферию, элита образовывает внутри городов особую закрытую «крепость»: элитные районы, частные школы. Она старается максимально отгородиться от народа.

На уровне психологии Дин отмечает рост чувства нестабильности, небезопасности, апокалиптических настроений — характерный для «незащищённой» феодальной деревни. Элита играет на этих эмоциях: например, стравливая мигрантов и местных работников, чувствующих друг от друга угрозу, — хотя проблемы обеих групп исходят от одного и того же капитала.

Наконец, классический капитализм был построен на наличии некоей формальной свободы — пролетарий мог продавать свой труд, а мог и отказаться от сделки. Теперь же, в передовых отраслях экономики, бизнес прибегает к простому отъёму, характерному скорее для феодализма: так, наши личные данные в интернете используются корпорациями, и мы ничего не может с этим сделать.

Дин подчёркивает, что многие «социалистические» идеи только поддерживают складывающийся феодализм. Например, локализм — якобы противостоящий глобализму, но подпитывающий его «делегата» в отдельной стране или регионе. Или то, что она называет «акцентом на выживании»: попытки выбить социальные пособия, господдержку, — не решающие фундаментальных проблем и делающие народ ещё более пассивным и зависимым от воли местных правителей.

Читайте также: Накануне Господина: как либералы толкают мир в дремучий фундаментализм

В общем и целом конференция «Будущее по Марксу» пришла к радикальным выводам: народы попали в цикл, переходящий от «диктатуры» к «демократии» и обратно, при сохранении власти крупного капитала. К счастью или к сожалению, он не может длиться вечно: либо он, на основе растущей мировой монополизации, «прорвётся» в фашизм и новый феодализм, с вечными элитариями-господами, правящими пассивной и бесправной массой. Либо — народ откажется и от традиционного государства, и от «демократии» и найдёт иную форму власти, при которой управление окажется непосредственно в руках широких масс.

Кажется, что перспектива последнего — далека от нас, как никогда. Однако то, что современная интеллигенция становится час от часу всё более радикальной, всё более антикапиталистической, и даже по-новому читает казавшийся ей вчера «неприкасаемым» марксизм — вселяет некоторую надежду. Сам факт, что подобные конференции собираются — доказательство того, что «прогнило что-то в Датском государстве», и справиться с этим гниением поверхностными мерами уже не получится.