22 февраля 1918 года начался «Ледяной поход», ставший символом белого движения на юге России, 23 февраля 1918 года в боях под Псковом против наступавших немцев родилась та Красная армия, которая покончит и с белыми, и с зелеными, а затем по прошествии 27 лет, и с коричневыми. Но 100 лет назад все еще только начиналось. «Новое еще не родилось, старое еще не умерло. Меж тем и то, и другое дышит.» Таким было положение на конец 1917 — начало 1918 года, когда старая армия превратилась, по словам генерала М. В. Алексеева, в «живого мертвеца».

Краснов со штабом

Бывший начальник штаба Верховного Главнокомандующего, в 1917 году он занимал этот пост дважды. 25 сентября (7 октября) 1917 года генерал разработал программу мероприятий по поднятию боеспособности армии. К 1(14) мая 1918 года планировалось сократить численность армии до 7,5 млн человек, из них 4 млн — боевой состав, 500 000 — маршевые, дивизионные и полковые учреждения, 3 млн — тыловые войска, учреждения и заведения армии. Для этого прежде всего предлагалось освободить армию от молодежи — наиболее подверженной пропаганде разложения части рядового состава. К 1(14) октября планировалось уволить сроки 1895 и 1896 гг., к 15(28) октября — сроки 1897 и 1898 гг., к 1(14) ноября — срок 1899 г. Огромная по масштабам демобилизация (она затронула бы свыше 1 млн чел.) должна была пройти без предупреждения. Армия освобождалась от солдат возраста от 18 до 22 лет. Одновременно предполагалось усилить подготовку запасных, доведя их количество к весне 1918 года до 1 млн чел., усилить меры по борьбе с дезертирами, и, самое главное — приступить к формированию прочных частей, костяка будущей армии — георгиевских, ударных батальонов, учебных команд, войсковых соединений из прочных частей, казаков и т. д. В Ставке разрабатывались планы по созданию небольшой, но боеспособной, платной армии. Сделать что-либо так и не удалось. Глава правительства — А. Ф. Керенский — предпочел ограничиться общими фразами. Глава Временного правительства считал ситуацию превосходной и не боялся ничего, включая выступление большевиков. Расправившись с Корниловым при поддержке левых, Керенский был уверен, что у него хватит сил, чтобы раздавить и их. Не хватало лишь повода.

Генерал-адъютант, генерал от инфантерии Михаил Алексеев

Для реализации программы генералитета необходима была решимость, но найти таковую в собранном в Петрограде Временном Совете Российской республики или Предпарламенте Алексееву не удалось.

«В сущности, — писал он 18(31) октября 1917 г., — это увлечение фразами, словами, обещаниями, стремление обойтись компромиссами есть общее наше русское горе, ибо этим заражено все: и та лавочка, в которой я нахожусь сейчас, и те лавочки, которые из нее выделяются для разработки вопросов. Неумение взяться за практическое дело. А у многих определенная тенденция мешать делу, выдвигая для этого слова, комиссии, уполномоченных и прочие приемы, тормозящие работу. Отсутствие решимости и способности действовать — вот характерная особенность, все убивающая и парализующая».

Здесь Алексеева и застала Октябрьская революция. Предпарламент исчез быстро и незаметно. Он тоже был «живым мертвецом». Последний день своего существования он потратил на принятие резолюции, предложенной Ф. И. Даном. Она осуждала Керенского и возлагала на него ответственность за начало вооруженного выступления большевиков. Взволнованный глава Временного правительства немедленно прибыл в Мариинский дворец и заявил о своей готовности отказаться от власти, хотя бы в пользу председателя Совета Республики Н. Д. Авксентьева. Последние по сути часы существования Предпарламента были потрачены на то, чтобы убедить Керенского в том, что резолюция носила чисто теоретический характер, равно как и в необходимости вернуться к исполнению его обязанностей. Он согласился снова взять в руки то, чем фактически уже и не владел. Впрочем, все это уже не имело никакого значения. Передавать власть или отказываться от нее в Совете Республики можно было только теоретически.

«Разгон почтенного учреждения, — вспоминал один из свидетелей кончины Предпарламента, — произошел тихо и благородно, так как на его защиту не поднялось ни одной вооруженной руки. К удивлению самих депутатов, они не были арестованы, а просто отпущены по домам».

«Еще 25-го, — писал Деникин, — видели характерную фигуру генерала Алексеева на улицах города, уже объятого восстанием. Видели, как он резко спорил с удивленным и несколько опешившим от неожиданности начальником караула, поставленного большевиками у Мариинского дворца, с целью не допустить заседания «Совета республики». Видели его спокойно проходившего от Исакия к Дворцовой площади сквозь цепи «войск революционного комитета» и с негодованием обрушившегося на какого-то руководителя дворцовой обороны за то, что воззвания приглашают офицерство к Зимнему дворцу «исполнить свой долг», а между тем для них не приготовлено ничего — ни оружия, ни патронов…»

Мариинский дворец, Мариинская площадь

25 октября (7 ноября) Алексеев пришел в Мариинский дворец, но один из младших офицеров, стоявших на стороне восставших, объяснил Алексееву, что не может пустить его в Мариинский дворец. Генерал счел за лучшее уйти. Авторитет бывшего Главковерха еще спасал его. Керенский уже сбежал, но Алексеев еще пытался проникнуть в Зимний дворец. Придя в штаб Петроградского Военного округа, он соединился по телефону с дворцом и попросил конвоя для того, чтобы приехать туда. Находившийся в Зимнем ген. Борисов не советовал ему делать это. Переодевшись в штатское, Алексеев отправился в Новочеркасск. В эти дни многим казалось, что при первом серьезном ударе большевики исчезнут. Победители, также как и либералы, боялись возможности военной контрреволюции и имели для этого все основания.

Поход Краснова на Петроград был тому доказательством. Имея под своей командой в начале выступления всего 10 сотен слабого состава — около 700 всадников, которые в случае спешивания и выделения коноводов сокращались до 466 человек, генерал сумел дойти до Гатчины и Царского Села, гарнизоны которых в десятки раз превосходили «корпус Краснова» по численности и вооружению. Не вполне надежными были еще и отряды Красной гвардии. При пушечных выстрелах они зачастую разбегались и положение под Пулково спасли только отряды матросов с их жесткой внутренней дисциплиной.

Если для самого Краснова эта история закончилась временным задержанием, для Военного министра генерала А. А. Маниковского и начальника Генерального штаба генерала В. В. Марушевского первое знакомство с новой властью ограничилось двухдневным арестом, то для Главковерха ген. Н. Н. Духонина оно завершилось трагически.

«Духонин был и остался честным человеком, — вспоминал Деникин. — Он ясно отдавал себе отчет, в чем состоит долг воина перед лицом врага, стоящего за линией окопов, и был верен своему долгу. Но в пучине всех противоречий, брошенных в жизнь революцией, он безнадежно запутался».

Второй состав советской делегации в Брест-Литовске. 15.01.1918

Революция и вывела его из этого тупика на дикую расправу, ставшую символом революционного самосуда. 24 ноября Л.Д. Троцкий сделал доклад на заседании ВЦИК о мерах в области достижения мира, предлагая немедленно заключить перемирие для выработки условий будущего мирного договора. Главковерх категорически отказался признать новое правительство и выполнять его распоряжения. Более того, 12(25) ноября он обратился к солдатам с призывом не подчиняться Советскому правительству. Генерал предупреждал:

«Вас смущают тем, что вы желаете мира, а союзники наши его не хотят, и потому вас толкают нарушить договор с ними, заключенном при бывшем царе. Но вам умалчивают при этом сказать, что вас толкают на мир с немецким империалистическим правительством, почти такого же самодержавия, от которого революцией освободилась Россия, добившись свободы. Вас толкают произвести контр-революцию и лишиться всех завоеваний свободной демократии, только что начавшей образовываться и сорганизовываться в России… Не поддавайтесь, солдаты, обольщению внешнему и не торопитесь в объятия Вильгельма».

Это был призыв обреченного. Перед своим убийством Духонин успел отдать приказ об освобождении арестованных в Быхове корниловцев. Часть их уже была отпущена и в тюрьме оставались только Корнилов, Романовский и Марков, Деникин и Лукомский. 20 ноября (3 декабря) вместе с текинцами они отправились на Дон. Деникин и Лукомский отправились на Дон самостоятельно и по раздельности. На защиту Ставки отказались выступить и распропагандированные части, и текинцы, и ударники. Одни не хотели воевать с новой революцией, другие — защищать то, что казалось им старой. Главковерх не мог даже покинуть «свою» Ставку — гараж контролировали большевики. Ему оставалось только остаться и принять смерть.

Летняя кампания 1918г

Основной опорой новой власти в Петрограде стали сведенные на сушу отряды матросов Балтийского флота и латышские части. Распропагандированный гарнизон и отряды рабочей Красной гвардии составили большую проблему для большевиков во время разгона Учредительного собрания, чем его сторонники.

«Гораздо больше хлопот, чем учредиловцы (с городской думой во главе), — вспоминал В. А. Антонов-Овсеенко, — мне лично доставил сам гарнизон, начавший совершенно разваливаться. До сих пор толком не выяснено, не было ли тут и хитроумной провокации, но только никогда не виданное бесчинство разлилось в Петрограде. То там, то сям появлялись толпы громил, большей частью солдат, разбивавших винные склады, а иногда громивших и магазины. Караульная служба замучивала немногих сохранивших дисциплину солдат и красную гвардию. Никакие увещевания не помогали. Особенно остро встал вопрос с погребами Зимнего дворца. К этому времени сохранивший ранее свою дисциплину, Преображенский полк, неся караул у этих погребов, спился окончательно. Павловский, — наша революционная опора, — также не устоял. Посылались караулы из смешанных частей — перепивались. Ставились «комитетские» караулы — не выдерживали. Посылались броневики разгонять толпу, — команда их после некоторого променада, также начинала подозрительно шататься. Как только наступал вечер, разливалась бешеная вакханалия. «Допьем романовские остатки» — этот веселый лозунг владел толпой. Пробовали замуровывать входы — толпа проникала сквозь окна, высадив решетки, и грабила запасы. Пробовали заливать погреба водой, — пожарные во время этой работы напивались сами. Только когда за борьбу с пьяницами взялись Гельсингфорские моряки, погреба Зимнего были обезврежены».

Терские казаки после боя. Первая мировая война, 1917 — 1918 год

Алексеев прибыл в Новочеркасск 2(15) ноября 1917 года и немедленно опубликовал свое обращение к офицерам, призывая их собираться на Дону для борьбы с большевизмом. В ноябре 1917 года генерал получил первое пожертвование — 400 рублей, пришли и первые добровольцы. Офицеров среди них было немного, преобладала военная молодежь — кадеты и юнкера, всего около 200 человек. 6(19) декабря 1917 года в Новочеркасск прибыл и Л. Г. Корнилов. С самой первой их встречи стало ясно, что Алексеев и Корнилов относятся друг к другу с явным недоверием и совместная их работа будет весьма сложной. 18(31) декабря на совещании с представителями Московского или Правого центра (подпольной организации, в состав которой входили по три представителя от кадетской партии, торгово-промышленного союза и Совета общественных деятелей) — М. М. Федоровым, кн. Г. Н. Трубецким, П. Б. Струве и А. С. Хрипуновым эти противоречия стали очевидны для всех. Корнилов требовал единоначалия и в случае отказа подчинить себе армию грозил уехать в Сибирь. С огромным трудом участникам совещания удалось примирить двух бывших Верховных Главнокомандующих. К декабрю 1917 года формирующаяся Добровольческая армия насчитывала только 1500 человек и несколько пулеметов.

В январе 1918 года донское правительство попыталось организовать артиллерийскую батарею из добровольцев. В результате с трудом удалось собрать личный состав для взвода в с 2 орудиями, 2 зарядными ящиками и 2 пулеметами Льюис.

«Добровольцы приходили понемногу, — вспоминал его командир, — в большинстве гимназисты и реалисты последних классов, два-три юнкера, офицеры разных родов оружия, чином не старше подъесаула. Но попадались и чиновники, и учителя средних учебных заведений и даже предложили услуги два профессора Политехнического Института, от которых, поблагодарив их, я отказался».

Интервенты, 1918 год

Единственной реальной силой на Дону были добровольцы. Однако они испытывали недостаток во всем.

«Было трогательно видеть и многим, быть может, казалось несколько смешным, — вспоминал Деникин, — как бывший Верховный главнокомандующий, правивший миллионными армиями и распоряжавшийся миллиардным военным бюджетом, теперь бегал, хлопотал и волновался, чтобы достать десяток кроватей, несколько пудов сахару и хоть какую-нибудь ничтожную сумму денег, чтобы приютить, обогреть и накормить бездомных, гонимых людей».

Помощь от тех, кто, казалось бы, должен был предоставить в первую очередь, практически не поступала.

«В то время, как меньшинство торгово-промышленного класса предавалось спекуляции, — вспоминал современник, — большинство его представляло собою картину полной беспомощности перед приближающимся шквалом большевизма… Добровольческая армия времен ген. Корнилова и Алексеева нуждалась в нескольких тысячах рублей. Богатая часть купечества и промышленного мира, словно скупые рыцари, ревниво охраняли своим капиталы, которые скоро попадали целиком в руки большевиков».

Массовая запись в Красную Армию

Советская власть, в отличие от генералов, не выступала просителем — она требовала и подтверждала свои требования насилием. «Особенно одобряю и приветствую, — телеграфировал Ленин Антонову-Овсеенко 29 декабря 1917 г., — арест миллионеров-саботажников в вагоне I и II класса. Советую отправить их на полгода на принудительные работы в рудники».

Руководители армии надеялись на помощь союзников. Дэвид Ллойд-Джордж, вспоминая положение в первой половине 1918 года и отношение британского правительства к белому движению, отмечал:

«Когда немцы продвигались вперед с намерением захватить плодородные хлебные поля и богатейшие нефтяные районы России, мы считали, что необходимо сплотить и укрепить те разрозненные элементы, которые продолжали еще оказывать сопротивление немцам в некоторых русских губерниях. Мы делали это безотносительно к политическим, социальным и экономическим взглядам этих людей. Мы организовали и субсидировали не антибольшевистскую кампанию, а антигерманский фронт».

Ллойд-Джордж, конечно, ошибся. Особенно в отношении своего кабинета к белому движению на Юге России. К. Д. Набоков — русский дипломат в Лондоне — вспоминал о том, какой была реакция британского правительства на Октябрьскую революцию: «Оценивалась трагическая гибельная действительность, а не причины, ее вызвавшие». При этом действительность казалось гибельной именно для Антанты, в близком победоносном окончании войны ее руководство вовсе не было уверено. В первой половине 1918 года англичане серьезно не думали о реальной помощи Добровольческой армии в Предкавказье. Их гораздо больше интересовал Архангельск, где находились гигантские склады боеприпасов (12 тыс. тонн) и других военных грузов (200 тыс. тонн). Все лето 1917 года транспорты союзников продолжали прибывать в порт на Северной Двине, железная дорога работала плохо, образовались колоссальные залежи поставленного.

Главнокомандующий Вооружёнными силами Юга России А. И. Деникин и английский генерал Ф.Пулл (ноябрь 1918)

После Брестского мира союзническое командование опасалось возможной передачи этих грузов в руки немцев. 2 августа 1918 г. английская эскадра высадила десант в Архангельске, еще ранее был занят Мурманск.

«Ваши союзники не забыли вас, — гласил текст распространяемого обращения британского правительства к русскому народу. — Они помнят ваши заслуги, которые оказали им ваши геройские армии в первые годы войны. Мы пришли к вам на помощь, как друзья, помочь вам спастись от развала и разрушения в руках Германии, которая старается поработить вас, использовав громадные богатства вашей страны для своей пользы».

Союзники пришли на помощь там, где прежде всего нуждались в ней сами. Север России, в отличие от Юга, не был и не мог стать центром масштабного антисоветского движения. Впрочем, необходимо отметить, что в конце 1917 — начале 1918 годов Добрармия не представляла особой силы и не пользовалась большой поддержкой в регионе, а сам он был еще недоступен для войск Антанты.

Еще 9 мая 1917 года в своем секретном докладе начальник Имперского Генерального штаба ген. В. Робертсон отмечал, что попытка заключения сепаратного мира с Германией может привести к внутреннему конфликту:

«Возможно, например, что унизительный мир углубит хаос в России и даже приведет к гражданской войне. В таком случае было бы очень сложно получить из России вообще любые поставки, особенно поскольку Южная Россия, откуда должна поступить большая часть зерна, менее, чем Север, затронута влиянием революции и, вероятно, будет менее настроена в пользу мира с Германией».

Главнокомандующий Вооружёнными силами Юга России А. И. Деникин и английский генерал Ф.Пулл (ноябрь 1918)

Кроме того, союзники не верили, что вывоз зерна с Юга России будет вообще возможным из-за развала железнодорожного транспорта. В этих условиях союзников действительно волновала лишь судьба бакинской нефти и 200 000 тонн хлопка-сырца в каспийских портах русского Туркестана. Если бы это стратегическое сырье попало в руки немцев, то положение Центральных Держав существенно улучшилось. Кроме того, в Туркестане находилось около 40 000 германских и австро-венгерских военнопленных, и правительство Британской империи опасалось, что после Бреста эти силы могли быть задействованы в Персии или Афганистане. Сил же для того, чтобы предотвратить возможную угрозу у Англии почти не было. Отряд генерал-майора Лайонелла Данстервилля, двигавшийся на Баку и способствовавший уничтожению большевистского островка в Закавказье — Бакинской коммуны — не превышал 1 000 чел. Задача войти в контакт с армией Алексеева и Корнилова не ставилась и не могла ставиться перед командованием британского экспедиционного корпуса. Зато активно налаживались контакты с туркменами в Средней Азии и армянами в Закавказье.

Ничем не кончились и попытки получить поддержку со стороны чехословацкого и польского корпусов: их руководство не собиралось идти на контакты с добровольцами, а комиссар чешского корпуса, проф. Макс предложил представителю Корнилова, чешскому офицеру, немедленно покинуть штаб корпуса, располагавшийся в Киеве. Масарик вспоминал, что когда чешские части находились еще на Украине, то и М. В. Алексеев, и Л. Г. Корнилов, и П. Н. Милюков обращались к нему за помощью, надеясь на поддержку в борьбе против большевиков. Однако чехи сочли, что корпус плохо вооружен (он не имел тяжелой артиллерии и авиации), недостаточно хорошо снабжается, малочисленен для победы над большевиками не только Юга, но и Центра страны (только 50 000). Сославшись на заключенный уже после прихода к власти большевиков договор, предусматривавший участие чешских частей в борьбе только против внешнего противника, чешское руководство предпочло вывезти его во Францию.

В. Дмитриевский, И. Евстигнеев, Г. Прокопинский. Рождение Красной армии. 1954

Английский генеральный консул в Москве Брюс Локкарт вспоминал, что к нему приезжали эмиссары от Алексеева и Корнилова, а позже и от Деникина, но он старался избегать прямых контактов, опасаясь провокаторов: «…я был чудовищно необязателен в своих ответах». Принципиальной позицией самого Локкарта, заметно повлиявшей на отношение британской миссии к помощи, было нежелание связываться с белым делом:

«Мой инстинкт говорил мне, что как бы не слабы были большевики, анти-большевистские силы были еще слабее… Если бы мы заняли сторону противников большевиков, мы оседлали бы более слабую лошадь и вынуждены были бы задействовать большие силы для того, чтобы гарантировать даже временный успех».

Положение Добровольческой армии на Дону оставалось критическим. Поддержка московских финансовых кругов, первоначально заявлявших о готовности отдать «все» на алтарь спасения Родины, ограничилась 800 тыс. рублями. В Москве среди контрреволюционных кругов господствовали, как отмечал Г. Н. Трубецкой, «розовые представления о казачестве» как о силе, выступающей за великую, единую и неделимую Россию:

«По прибытии в Новочеркасск генералу Алексееву с первых же шагов пришлось убедиться в том, насколько обстановка на Дону сложнее той, которая, может быть, и ему рисовалась до приезда. Донской атаман Каледин принял Алексеева дружественно, но просил его сохранять инкогнито. Алексеев жил в вагоне на вокзале. Для офицеров, юнкеров и кадет, бежавших из Москвы и Киева, было предоставлено помещение в городе, но средств не было никаких. Алексеев был вынужден занять у местного богача Парамонова на короткое время 50 тысяч и был рад получить первые 2 тысячи из этой суммы, чтобы начать кормить кадры будущей армии».

Кавказ в декабре 1918 г

В казачьих станицах к добровольцам хорошо относились лишь старики, возвращавшиеся с фронта младшие и средние возраста находились под сильнейшим влиянием большевистских идей. Положение несколько улучшилось после того, как в Новочеркасск приехал Хрущов — товарищ министра финансов при Временном правительстве, вместе с ним прибыло и несколько представителей «Правого центра» и кадетов. На основании того, что Временное правительство и после свержения остается единственной законной властью, он отдал предписание Новочеркасскому казначейству, и оно выдало 30 млн. рублей. Половина этой суммы направлялась Донскому атаману, половина — ген. Алексееву. Это улучшило положение формировавшейся армии.

Атаман Каледин тем временем занимал очень двойственную позицию — он опасался резкой реакции на действия добровольцев со стороны казаков. В начале декабря 1917 года генералы А. М. Каледин и А. П. Богаевский настояли на паритетном управлении Донской областью казаками и «иногородними» и провели в Новочеркасске съезд «иногородних» для выбора 7 представителей (по числу округов на Дону) для участия в областном правительстве. Съезд не помог решить ни одной проблемы, но создал новые. Большинство его участников было настроено в пользу большевиков и выступило против присутствия Добровольческой армии. Противостояние увеличивалось. Тогда Каледин, который давно уже хотел разоружить два совершенно разложившихся и наиболее революционно настроенных казачьих полка, стоявших в предместье Новочеркасска, отправил против них офицеров и юнкеров. Разоружение прошло без крови. Эта победа дала добровольцам уверенность в себе и оружие. Их следующей моральной победой стало взятие Ростова. 10 декабря в Ростове-на-Дону произошло выступление большевиков, они удерживали город в течение нескольких дней, но были выбиты оттуда казаками и ротой добровольцев. Алексеев немедленно и полностью пошел навстречу просьбе о помощи со стороны Каледина. Победа дала «алексеевской организации» право на существование.

А.П.Фидаров, офицер Горско-Моздокского полка

После взятия города он был оклеен объявлениями, призывающими солдат и офицеров вступать в Добровольческую армию. Условия были неплохими: 100 рублей офицеру и 30 — солдату в месяц. За ранения, непрерывное пребывание на фронте выплачивались дополнительные пособия, женатые офицеры получали субсидию — 100 рублей в месяц. Численность армии росла медленно. Приток людей был слабым, в среднем около 75−80 человек в день.

«Кроме небольшого количества интеллигенции и «зеленой» молодежи, горячо откликнувшихся на призыв Добровольческой армии, — вспоминал корнет Хан Хаджиев, — остальная публика оставалась глухой».

Действительно, среди добровольцев было много необстрелянной молодежи — вчерашних юнкеров, кадетов и гимназистов. Они и были наиболее активным элементом формирующейся армии, в отличие от старшего поколения, зараженного пессимизмом. Они и несли основные потери в начале борьбы с Советской властью.

Армии не хватало не только опытных и обученных кадров, но и оружия, даже для небольшого числа добровольцев. Его пришлось добывать самыми различными способами — от покупки до небольших экспедиций в контролируемые большевиками районы. В конце декабря 1917 г. в Новочеркасск прибыли бежавшие из Быхова Корнилов, Лукомский, Деникин, Эрдели, Марков, Романовский, и кроме них — Милюков и Савинков. В Совет савинковской организации — «Союз Спасения Родины и Свободы» были введены представители командования Добрармии. Они составили половину Совета. Это была инициатива Каледина, с которой вынужден был согласиться Алексеев. Донской атаман надеялся таким образом успокоить тех представителей казачества, которые выступали против большевиков. Их позиция была с самого начала двойственной. С одной стороны, они понимали, что без добровольцев они сумеют отстоять территорию области, с другой — надеялись, что без Добрармии будет легче договориться с большевиками.

Отряд П. М. Ипатова в селе Петровском. В центре П. М. Ипатов и И. Р. Апанасенко

Даже выбитые из Ростова, сторонники Советов все равно представляли из себя реальную силу. Они были вооружены, более или менее организованы и имели опору в красном Моздоке. 8 января 1918 года в станице Каменской был проведен съезд революционных казаков, на котором присутствовали и изгнанные Калединым из Ростова большевики. Был избран Военно-революционный комитет во главе с Ф. Г. Подтелковым и М. В. Кривошлыковым, которые начали борьбу с Калединым. Вскоре судьба белого дела на Юге России оказалась под угрозой. В начале 1918 года закончилось противостояние в Астрахани. Здесь «Комитет народной власти», в который вошли представители эсеров, меньшевиков и земцев, поддержанный тремя казачьими полками и несколькими калмыцкими отрядами, открыто выступил против большевиков. С 12 по 25 января шли бои, закончившиеся поражением контрреволюции. Это было стратегическим поражением для белого движения. Возможность установления связи между Сибирью и Югом России для него была утеряна, и навсегда. С другой стороны, советское правительство восстанавливало контроль над Волжским путем.

Управление Добровольческой армией составлял триумвират из Каледина, отвечавшего за казачество, Алексеева, занимавшегося политическим направлением и финансами, и Корнилова — Верховного Главнокомандующего. Алексеев формально председательствовал в навязанном ему Совете «Союза борьбы…», но все принципиальные решения принимались «триумвирами». Отношения Корниловым и Алексеевым с самого начала были далеки от идеальных. Корнилов не мог простить Михаилу Васильевичу его поведения во время своего «мятежа», а Алексеев считал Лавра Георгиевича человеком, не годившимся «на первые роли». Быстро рос штаб армии, составивший около 150 человек. Он также разрывался между двумя генералами. В какой-то момент Корнилов даже собирался уехать в Ростов на-Дону один, но все же в последний момент кризис был преодолен, и штаб выехал в Ростов нерасчлененным. Все это никак не соответствовало ни задачам, которые ставило перед собой белое движение Юга России, ни его положению. На Дон возвращались эшелоны фронтовиков, а они тогда были не настроены поддерживать противников Советской власти. Это были тяжелые дни для добровольцев, вынужденных вести безостановочные бои с превосходящими силами противника.

Иван Антонович Кочубей, один из многочисленных командиров Красного казачества, входит в освобожденный город

29 января (11 февраля) 1918 года в результате большевистского наступления и отказа казаков поддержать белое движение (на призыв Каледина защитить Дон отозвалось только 147 чел.) Добрармия оставила Новочеркасск и Таганрог. Генерал Каледин застрелился. Надежда на то, что эта смерть изменит настроение казачества, не оправдалась. Утром 9(22) февраля, узнав о том, что казаки Гниловской станицы, бросив позицию, подставили Корниловский полк под удар «красных», о том, что казаки массами бросают фронт и есть случаи обстрела отступавших добровольческих частей из станиц, Корнилов приказал готовиться к немедленному отходу из Ростова. Перед выходом из города Алекссев составил записку к семье:

«Мы уходим в степи. Можем вернуться только, если будет милость Божья. Но нужно зажечь светоч, чтобы была хоть одна светлая точка среди охватившей Россию тьмы…»

Армия состояла из Корниловского, Офицерского и Партизанского полков, чехословацкого батальона, юнкерского и студенческого батальонов (позже влитых в Офицерский и Корниловский полки), георгиевского батальонов, инженерной роты, офицерского эскадрона и роты гвардейских офицеров. Все эти части имели далеко не полный списочный состав и по разным оценкам армия имела от 2500 до 4 000 штыков и сабель, имела на вооружении несколько десятков пулеметов и 5 орудий. Корнилов лично обошел строй своей армии. Смотр не был долгим.

«Через несколько минут Верховный, как пророк, — вспоминал офицер его небольшого конвоя, — занял место впереди и все, как ученики его, пошли за ним. Было ровно 4 часа 15 минут дня. Стояла отвратительная погода. Шел легкий снег, которым было покрыто все. Когда мы вышли в степь, направляясь на Аксайск, Верховный стал замедлять шаг. Луна своим мертвым светом сквозь заснеженные тучи освещала степь. Длинная и черная лента людей, колыхаясь, двигалась вперед, молча, вслед за своим пророком».

Выйдя из Ростова, добровольцы переправились через Дон у Аксая и двинулись в задонские степи. Это был поход обреченных, поход того, что осталось еще от старой русской армии. Из него вышла во многом уже другая, «белая» армия, которая будет побеждена в 1920 году на всем пространстве европейской России, а в 1922 году — и на Дальнем Востоке.