Первая реакция России на восстание в Боснии и Герцеговине
Волнения в Боснии и Герцеговине приобретали все больший размах, затянувшееся восстание неизбежно привлекало к себе внимание европейской дипломатии. Первой выступила Австро-Венгрия. Россия не могла оказаться вне решения вопроса о судьбах южных славян. Но более всего Петербург был заинтересован в том, чтобы избежать углубления кризиса. Остановить этот процесс — вот именно то, что опять, как и в 1820-е годы, хотела бы достичь русская дипломатия.
12(24) июля 1875 г. товарищ министра иностранных дел барон А.Г. Жомини известил русского поверенного в делах в Константинополе А.И. Нелидова о программе Министерства иностранных дел по отношению к кризису на Балканах, которая была поддержана императором:
«…наш Государь далек от желания вызвать кризис на Востоке, наоборот, Его Величество направляет свою политику ко всеобщему умиротворению, в Турции также, как в Европе и в Азии. Но достичь такого результата — не значит предоставить событиям развиваться произвольно. Действия дипломатии состоят из нюансов. С турками нужно поступать осторожно и удерживать их; с христианами также. Это двойной расчет. Точными соглашениями предупредить конфликты, ослабить или ограничить их, когда они возникают, помешать им перерасти во всеобщее возмущение — вот то, на что, я думаю, можно надеяться. Это сизифов труд, эти постоянные стремления заделать трещины уже подточенного здания для отсрочки или смягчения его падения — задача не заманчивая, но необходимая. На основе этого желательно добиться соглашения великих держав. Изолированные действия одной стороны будут недостаточны. Можно полагать, что результат может быть достигнут с надлежащей осторожностью».
Несколько позже, 2(14) августа 1875 г., Жомини изложил французскому послу в России несколько более конкретно свое видение идиллического образа действий, который должен был разрешить проблему:
«Речь идет не о том, чтобы вмешаться во внутренние дела Турции; но державы могут действовать на обе стороны, чтобы побудить восставших к покорности, сербов и черногорцев к нейтралитету, Турцию к милосердию и справедливым преобразованиям. Это нравственное воздействие будет тем более действительно, чем единодушнее и тождественнее будет образ действий представителей держав».
Примерно те же мысли были изложены и британскому послу. Жомини действительно опасался всеобщего восстания на Балканах, за которым последовала бы резня, и искренно надеялся избежать этих событий, последствия которых были трудно предсказуемы. Эти опасения разделял и русский МИД, в связи с чем им и была принята программа воздействия на державы, а вслед за этим — на участников конфликта. Русская дипломатия попыталась реализовать ее с надлежащей осторожностью, но неизменным негативным результатом. Нюансы не помогли изменить производительность сизифова труда, хотя надежды на возможность достижения общеевропейской договоренности не покидали Петербург с самого начала кризиса.
11(23) августа Д.А. Милютин отмечает в своем дневнике:
«Дела в Герцеговине также озабочивают государя; но сегодня ему было приятно узнать, что английский посол в Константинополе Генри Джордж Эллиот присоединился к послам русскому, германскому и австрийскому для совместного воздействия на турецкое правительство в видах умиротворения восставшего населения и вообще улучшения положения христиан в Европейской Турции».
Приятные известия, как и следовало ожидать, решительно ничего не изменили. 30 августа 1875 г. Александр II обратился к Вильгельму I с письмом, призывая его как можно скорее положить конец восстанию путем принуждения Турции к реформам. Эти действия, по мнению российского императора должны были предотвратить опасность развала Османской империи, которую по его словам некем и нечем было бы заменить. Русское правительство стремилось избежать разрастания конфликта и стремилось склонить Константинополь к проведению реформ путем совместного с Веной и Берлином дипломатического выступления. Тем временем предоставленное само себе восстание продолжало разрастаться, что гарантировало невозможность локализации конфликта в пределах мятежных турецких провинций.
Летом 1875 г. в Черногории было уже свыше 32 тыс. беженцев, а к концу года это число могло возрасти до 60 тыс. Всех этих людей, преимущественно женщин и детей, необходимо было разместить и обеспечить элементарные условия жизни, что прежде всего было не под силам ограниченным средствам Черногории с ее 130-тысячным населением. Даже в мирное время княжество не обеспечивало себя хлебом. В начале сентября 1875 г. князь Николай вынужден был обратиться с просьбой о помощи к России и Австро-Венгрии. Русское правительство выделило для закупки хлеба 30 тыс. рублей, австрийцы также начали распределять муку в Которе на сумму в 25 тыс. гульденов, но в конце 1875 г., как только окончательно прояснились политические цели восстания, прекратили делать это, что поставило 35 тыс. беженцев в катастрофическое положение. Беженцы, в основном женщины и дети, вынуждены были побираться, В маленьком государстве сложилось тяжелейшая санитарно-медицинская обстановка, вместе с беженцами и голодом пришли эпидемии.
Доход княжества в это время равнялся 450 тысячам франков, и примерно 130 тыс. поступало из средств, дарованных еще Николаем I. Кроме того, князь получал ежегодную пенсию из Петербурга в сумме 9 тыс. франков. Около 320 тыс. франков тратились на внутренние расходы. Было ясно, что бюджет Черногории не выдержит серьезных испытаний. Кроме государственной помощи, значительную поддержку сербским беженцам оказала русская общественность. Только с 1(13) октября по 15(27) декабря 1875 г. в русское консульство в Рагузе (австрийская Далмация) было переведено из России 192 958,02 гульдена (рубль равнялся тогда приблизительно 1,3 гульдена). Из них на Черногорию было истрачено 134 393,5 гульдена, остальное было истрачено на закупки одежды, одеял, сухарей и единовременные пособия. Кроме того, в княжество прибыл и русский санитарный отряд. Всего же в 1875—1877 гг. Черногория получила из России 3 640 000 гульденов (или 2 791 411 руб.). Огромную роль в том, чтобы распределение помощи стало эффективным, сыграл русский представитель А.С. Ионин, пользовавшийся в Черногории огромным авторитетом и уважением.
В Боснию и Герцеговину отправилось значительное количество добровольцев, преимущественно сербов, как из самой Сербии, так и Черногории и Австро-Венгрии, из Франции с небольшим отрядом своих сторонников прибыл и представитель враждебной правящим в Сербии Обреновичам династии — Петр Карагеоргиевич. Восстание, естественно, не могло не сказаться на положении в Сербии. Обстановка в княжестве чрезвычайно обострилась, между тем 16 августа 1875 г. там прошли выборы в скупщину, в результате которых победили либералы во главе с Йованом Ристичем, выступавшие за вступление в войну. Воинственные настроения возникли и в Черногории.
И князь Милан, и князь Николай, понимая неподготовленность своих государств к столкновению с Турцией, стремились избежать его. Кроме того, они не могли не учитывать недвусмысленных советов и Вены, и Петербурга, призывавших их сохранять нейтралитет. С другой стороны, постоянно увеличивающееся количество беженцев ставило их в тяжелое положение. Для того, чтобы избежать войны и давления со стороны своих собственных подданных, и Милану, и Николаю самим необходимо было мирное решение проблемы восстания, и они предложили Порте ввести автономное управление в двух мятежных провинциях, поручив его Милану в Боснии и Николаю в Герцеговине. Турция отказалась даже рассматривать эти предложения. Восстание продолжилось, и в кризис начали вовлекаться другие страны, первоначально достаточно единодушно стремившиеся избежать войны путем изменений.
Достичь европейского единства русской дипломатии в конце концов удалось, но без Великобритании и не в столице Турции. 24 сентября (6 октября) 1875 г. представители Германии, Австро-Венгрии, Франции, Италии и России,
«…настойчиво рекомендовать княжескому правительству воздержаться в интересах страны от всех мер, которые могли бы дать Порте предлог объявить, что она атакована…», добавив, что «…если сербское правительство допустит агрессивные действия против Порты, они не смогут использовать трактат 1856 г. в целях предохранения княжества от турецкой оккупации».
Россия менее всего была заинтересована в разрастании Восточного кризиса. 1 декабря 1875 г. Горчаков в разговоре с британским послом в Германии лордом Одо Расселом предельно точно и правдиво изложил свой взгляд:
«Имеются два пути для разрешения Восточного вопроса: во-первых, путь полной реконструкции и, во-вторых, путь замазывания слабых мест, чтобы существующее положение продолжалось некоторое время. Никто не может желать полного урегулирования — каждый должен стремиться отложить, насколько возможно, решение этого вопроса».
Горчаков предлагал первый путь, но следовать ему можно было только при условии единодушной позиции Европы. Вернувшись после длительного отдыха в Петербург, он взял под личный контроль политику в отношении балканского кризиса вместо управлявшего до этого МИДом Жомини. Горчаков надеялся на то, что его руководство позволит избежать военное вмешательство в «герцеговинские дела».
30 декабря 1875 г. последовала реакция страны, косвенно затронутой восстанием. Это была «нота Андраши», направленная канцлером Австро-Венгрии графом Д. Андраши австрийскому послу в Великобритании графу Бейсту. Канцлер предлагал программу реформ в Боснии и Герцеговине, излагая ее в виде благих пожеланий — свобода вероисповедания, запрет на откупа, предоставление небольших административных прав христианским общинам, закрепление земельной собственности за крестьянами, создание выборной администрации и независимого суда по конфессионально-пропорциональному принципу, употребление взимаемых налогов на нужду областей, где они собирались. Обращение Андраши в посольство в Англии безусловно, также было весьма символично — это был зондаж возможной реакции со стороны Лондона, который готов был поддержать эту программу. Схожую позицию занял и Париж. Нота Андраши заложила основу для выработки общеевропейской позиции по кризису на Балканах, 31 января 1876 г. она была представлена османскому правительству, которое внешне согласилось с этой программой, но отказалось принять ее в полном объеме. Ничего хорошего для программы Петербурга это не предвещало.