Анализ итогов саммита «двадцатки» показывает, что этот формат начинает себя точно также исчерпывать, как и формат «семерки», как только между ведущими странами мира начинает происходить хоть какое-то шевеление. Так произошло и в Гамбурге, где саммит «двадцатки» стал лишь вполне подходящим фоном для встречи президентов России и США. Вспомним — с чем на самом деле было связано появление «Джи6» (превратившейся затем в «Джи8», а потом в «Джи7»), как и «Джи20»?

Александр Горбаруков ИА REGNUM
Главные герои Гамбурга. №1

Идея проведения встреч руководителей наиболее промышленно развитых стран мира возникла в начале 70-х годов в связи с экономическим кризисом и обострением отношений между США, Западной Европой и Японией по экономическим и финансовым вопросам. На первое совещание, прошедшее 15−17 ноября 1975 по инициативе тогдашнего президента Франции Валери Жискар д’Эстена собрались главы государств и правительств шести стран: США, Японии, Франции, Великобритании, ФРГ, Италии. На встрече была принята Совместная декларация по экономическим проблемам, в которой содержался призыв о неприменении агрессии в торговой области и отказе от установления новых дискриминационных барьеров.

В 1976 году «шестерка» превратилась в «семерку» после приглашения в нее Канады, а в 1991 году в «восьмерку» после приглашения России. С 2014 года формат опять вернулся к «Джи7» после крымской весны и введения против России санкций, в том числе, в виде «отлучения» от формата «восьмерки».

Аналогичную историю мы имеем и с форматом «Джи20». «Большая двадцатка» (G20) возникла в конце 1990-х, когда азиатские страны были охвачены финансовым кризисом, а западные не знали, как на него реагировать. Тогда министры финансов «Большой восьмёрки» выступили с инициативой расширить круг стран для обсуждения вопросов финансовой политики, пригласив туда такие крупные государства как Китай и Индия, без которых, очевидно, мировые экономические проблемы решить не представлялось возможным. Своеобразный кастинг будущих участников G20 проводили США и Великобритания.

В 1997 году была сформирована G33 — группа из 33 стран, на смену которой в декабре 1999 году пришла G22, просуществовавшая менее года и быстро уступившая место G20. Впрочем, после учредительной конференции в Берлине в декабре 1999 года о G20 практически забыли. До нового финансового кризиса, который наступил в 2008-м, саммитов не проводилось: основным форматом были ежегодные встречи министров финансов и глав центробанков. О том, что ситуация в мировой экономике была критической, говорит то, что саммиты G20 собирались не раз в год, а как экстренные совещания. Первый, с названием «антикризисный», прошёл в ноябре 2008 года в Вашингтоне, следующий — уже в апреле 2009-го в Лондоне, а в сентябре того же года «двадцатка» собралась в Питтсбурге.

То есть, первоначальные цели создания и «Джи7», и «Джи20» были одни и те же — это решение экономических проблем глобализирующегося мира и, по возможности, мирное разрешение торгово-экономических противоречий между ведущими странами мира. Естественно, если вспомнить последние тридцать лет, по напряжению и актуальности для мира эти саммиты ни в какое сравнение не могли идти с судьбоносным для всего мира противостоянием СССР и США.

После распада социалистического блока, а затем и Советского Союза, был провозглашен «конец истории». В условиях отсутствия реальной политической проблематики, актуальной для всего мира, для работы с общественным сознанием нужна была медийная замена. И она была найдена — сначала ею стали саммиты «Джи8», а затем, после 2008 года, и «Джи20». Именно они стали главным политическим событием года.

Казалось, на этом можно поставить точку. Однако нынешний саммит опроверг данную точку зрения. Встреча президентов России и США Владимира Путина и Дональда Трампа показала несколько вещей. Во-первых, встреча стала еще одним подтверждением того, что Россия, даже в своем нынешнем усеченном состоянии, вернулась в высшую лигу мировой политики. И не просто вернулась, а успешно отстаивает свои национально-государственные интересы, чего не было в годы ее членства в «Джи8».

Во-вторых, ни о какой внешнеполитической изоляции России больше не может идти и речи. Двухчасовые переговоры с Трампом, встречи с Эрдоганом, Макроном, Макроном и Меркель говорят о том, что, как и раньше, начиная с девятнадцатого века, Россия находится в эпицентре мировых событий и без ее голоса больше не будет стрелять ни одна пушка в мире. И этот выбор сделала за Россию не только ее история. Пример США, которые воюют все последние пятьдесят лет своей истории, показывает, что Империя не может не воевать. Тренинг военно-политической составляющей (вопрос о его параметрах совершенно другой) Империи просто необходим. Иначе она начинает чахнуть в либеральном болоте.

О том, что внешнеполитическая изоляция России провалилась, говорят не только итоги встречи Путина и Трампа. Об этом говорит и множество других признаков. В частности, слова нового президента Франции Эммануэля Макрона, сказанные им перед встречей с Владимиром Путиным 8 июля в Гамбурге о том, что настала пора перейти к новой фазе в отношениях Парижа и Москвы: «Мы сейчас уже можем двигаться к новой фазе, так как мы оба видим, что у каждого из нас слова не расходятся с делом».

Эти слова президента Франции вкупе с назначением американским спецпредставителем по Украине Курта Волкера и визитом госсекретаря Рекса Тиллерсона на Украину после встречи российского и американского президентов говорят и о начале нового и, скорее всего, завершающего этапа в определении дальнейшей судьбы гальванизирующего трупа украинской государственности.

Кстати, о том, какого рода договоренностей между Россией и США стоит ожидать на саммите «двадцатки», американская сторона сказала достаточно откровенно, хоть и обтекаемо, еще 19−20 июня, то есть за две с небольшим недели до встречи лидеров России и США. В эти дни, со ссылкой на источники, был обнародован план Тиллерсона по выстраиванию прочных взаимосвязей с президентом России с целью сохранения стратегической стабильности в отношениях между Вашингтоном и Москвой. Он включал в себя три больших блока:

«Первый блок состоит из требований к России не предпринимать агрессивных мер в отношении США. В частности, Москва не должна поставлять оружие запрещенному в РФ движению Талибан (организация, деятельность которой запрещена в РФ), а также преследовать американских дипломатов. Второй раздел плана посвящен вопросам, представляющим стратегический интерес для США, включая Сирию, КНДР и кибербезопасность. Так Вашингтон будет настаивать на сворачивании Россией торговли с Северной Кореей. Кроме того, предусмотрены шаги, направленные на улучшение координации по борьбе с организацией «Исламское государство» (организация, деятельность которой запрещена в РФ), а также отказ Москвы от кибершпионажа. Третий блок плана охватывает целый ряд долгосрочных взаимных геополитических целей, там же подчеркивается важность стратегической стабильности с Россией». Как мы видим, все эти позиции нашли свое отражение в итогах встречи Путина и Трампа.

И, в-третьих, реакция мировых СМИ, даже тех, кто настроен абсолютно антитрамповски и антироссийски, говорит о том, что любые коллективные саммиты, будь то «Джи7» или «Джи20», являются не больше чем эрзац-моделью мировой политики в отсутствие самой мировой политики — люди давно уже устали разбираться во всех хитросплетениях мировой экологической проблематики или даже, при всей их остроте, проблем, связанных с терроризмом, так как людям нужна конкретика. А каждое конкретное решение, как и ошибка, имеет своего автора — конкретные имя и фамилию, как говорил товарищ Берия.

И вот встреча Путина и Трампа это со всей очевидностью и продемонстрировала. Как показал количественный анализ итогов саммита «Джи20» в Гамбурге, порядка 80% публикаций в мировой прессе было посвящено итогам встречи президентов России и США. Люди своим интересом дали понять, что они хотят видеть и слышать от мировых лидеров — конкретику, дела и их решение. В этом плане провал «Джи20» на фоне встречи лидеров Москвы и Вашингтона имеет большое психологическое значение. Это означает поражение искусственного медийного конструирования современного глобального мирового процесса и возвращение реальной политики (realpolitik) в мир человеческих ожиданий.