Европа и «крестовый поход» на Россию
С возобновлением холодной войны пришла и новая волна демонизации образа России в западных СМИ. Возвращение Крыма представляется гитлеровским аншлюсом, борьба с хаосом на Ближнем Востоке — поддержкой тиранов-кровопийц в подавлении страдающего народа. Россия мешает рядовым гражданам США избирать «хорошего» президента, а украинцам-«западенцам» — душить Донбасс в «любящих» объятьях. После странного наваждения 90-х с воспеванием европейских и американских «партнеров», «сил свободы и демократии» и т.п. подобное противостояние «двух миров» кажется пугающе привычным.
Пожалуй, для ненависти к нам у Запада хватает чисто «деловых» оснований: борьба за советское наследство в виде территорий и природных ресурсов, уплывающее к Китаю, блокирование планов мирового переустройства на Ближнем Востоке, в Восточной Европе и т.д.
Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что Россия занимает в сердце Европы особое место. Подобно невротику, злящемуся на всякого, напоминающего о его собственных внутренних проблемах, европейские страны давно и по-всякому пытаются совладать с существованием и деятельностью России.
«Травма», породившая западный «невроз», во многом связана со Второй мировой войной или, если быть точным, с феноменом фашизма. Поскольку Европа не только не совладала с этой «темной силой», но и активно поддержала ее, в ее душе остался шрам, невыясненный вопрос: почему западная свобода и демократия проиграли, а советский проект — выиграл? Теперь, когда фашизм опять поднимает голову и Европа вновь рукоплещет, уяснить ответ на этот вопрос нужно даже не европейцам, а нам, русским. Народу, которому, быть может, предстоит еще раз встретиться с натиском объединенной Европы с «коричневым» оттенком.
Символом отношения Запада к России может служить День Победы. В Европе он празднуется 8 мая — в честь капитуляции Германии, подписанной союзниками по антигитлеровской коалиции во французском городе Реймсе. Чтобы исключить всякую мысль о случайности, европейские власти объявили 9 мая Днем Европы — победа СССР, таким образом, была проигнорирована. Повод для этого не менее показательный: 9 мая была предложена декларация Шумана, объединившая промышленность Франции и Западной Германии.
Франция вообще часто фигурирует во всем, связанном с отдельной от СССР «победой», а также с оформлением Европы как цельного субъекта — и тем интереснее становится рассмотреть «травму», нанесенную ей войной… И тем, что ей предшествовало.
Между фашизмом и коммунизмом
Франция может считаться родиной фашизма. Еще в 70-х годах XIX века, после франко-прусской войны, в ней начали продвигаться идеи реванша старой аристократии, желавшей капиталистический строй превратить в новый феодализм, обеспечивающий вечное господство узкого слоя элиты. Появившиеся тогда разрозненные лиги дворян, офицеров и интеллигенции к 1899 году объединились в «Аксьон франсэз» — организацию, чьи идеологи опирались на средневековый миф о «великих французских королях» (а-ля арийская теория). Лидер «Аксьон» Шарль Моррас прямо призывал к установлению монархии и жесткой общественной иерархии.
В то же время оформилось движение радикальных националистов во главе с Морисом Барресом. Они активно пользовались популистской риторикой, впоследствии взятой на вооружение капиталистами: объединение всех классов под знаменем «национальных интересов» для борьбы с другими государствами. Акцент делался на расизм и так называемый «межгосударственный социал-дарвинизм» — то есть на разговоры о неполноценности других стран и народов, призывающие к завоеванию соседей.
Именно Баррес на волне Первой мировой создал ветеранскую организацию «Огненные кресты», ставшую опорой фашистского режима Виши по Франции. Подобные «кресты», вроде «Боевых крестов» де ла Рокка, будут рваться к власти еще в начале 1930-х.
Даже формально выступив против Германии, Франция начала вести так называемую Странную войну, то есть войну без боевых действий, не мешающую нацистским войскам захватывать страну за страной. Когда же очередь дошла до самой Франции, нацистам было решено дать бой на самых подступах — на территории Бельгии. Через 15 дней после пересечения французскими войсками бельгийской границы их главнокомандующий Вейган объявил, что Франции пора подписывать капитуляцию.
При фашистах этот Вейган станет министром обороны и приговорит де Голля к смертной казни. Вообще, фашистскому режиму Виши присягнула значительная часть французского командования, в особенности высшего. У власти остались и главнокомандующий Вейган, и маршал Петен, и адмирал Дарлан…
Французы сражались на стороне нацистов и в Африке, и на Восточном фронте. Особенно усердствовали местные нацисты вроде «Национальной народной партии», ставшей инициатором создания Легиона французских добровольцев. Была сформирована и бригада СС «Шарлемань» (от Charle Magne — Карл Великий). Общую численность нацистских пособников установить сложно, достоверно известно о сотне французских офицеров и трех тысячах унтер-офицеров на германской службе, по семи тысяч в СС и добровольцах. Однако в одном только советском плену по итогам войны оказалось 23 тысячи граждан Франции. Боле 50 тысяч французов помогали строить военные укрепления и базы, еще 25 тысяч так или иначе состояло на немецкой службе.
Главным лозунгом «правой» французской пропаганды был «антибольшевистский крестовый поход» на СССР.
Оценка Великобритании и США была однозначной: они считали Францию союзником Германии, требовали запрета ее армии и оккупации территории. Это решение не было принято только из-за твердой позиции Сталина.
Но была и другая Франция. 18 июня 1940 года Шарль де Голль призвал к началу Сопротивления. Экзюпери вспоминает, что этот призыв не сильно трогал французскую эмиграцию, разделившуюся на сторонников режима Виши и тех, кто «вне политики». Правительство де Голля в эмиграции было признано только СССР. В целом де Голль сам по себе не достиг успеха; его высадки в Африке сильно ударили по репутации будущего французского лидера.
Однако на войне «поднялась» совсем другая сила — Французская коммунистическая партия. Она-то и собрала реальное Сопротивление, создав партизанскую сеть по всей стране. Коммунист Манушян возглавил знаменитую интернациональную группу рабочих, уничтожавшую нацистов в Париже. Коммунисты же подняли парижское восстание 1944 года, свергнувшее режим Виши. Потери Компартии в этой борьбе — порядка 75 тысяч человек.
К концу войны Компартия была главной политической силой Франции. На нее оперлось правительство де Голля. Франция была уже на грани социалистической революции, однако Компартия дорожила своей связью с Москвой, которая не дала отмашку на подобное выступление. Вместо этого начался период активных реформ, в том числе принятия новой конституции, который закончился лишь в мае 1947 года. США, начавшие зачистку «красных» у себя, продолжили ее во всех сферах своего влияния: так устранение коммунистов стало главным требованием для помощи по плану Маршалла.
Однако «левые» идеи продолжили жить в обществе. В мае 1968 года, на фоне студенческих протестов, началась 10-миллионная забастовка французских рабочих. Но политическое поле Франции к тому времени претерпело радикальную трансформацию: на первый план выступили «экзистенциалисты» (философы, до сих пор модные в Америке, Европе и даже Японии), отвергнувшие коммунистические требования и готовившие почву для «оранжевой революции», чья позитивная программа сводилась к лозунгу «де Голль — уходи!» Переродившаяся Компартия призывала «не раскачивать лодку» и присоединиться к ее мягким «реформаторским» требованиям.
Чем же обеспечился этот странный поворот и как осмысливает свою противоречивую историю сама Франция?
Спор с «немецким другом»
В отличие от современных французов, 54% которых в 2015 году отвечали, что Вторую мировую войну выиграли США (причем молодежь утверждала, что Штаты и Франция воевали с союзом СССР и Германии), французская послевоенная интеллигенция прекрасно понимала истинное положение вещей. Европа приняла фашизм, и теперь им предстояла работа по ее «отмыванию», залечиванию ран — и созданию новой идеологии на смену той, что проиграла конкуренцию нацистскому пафосу.
В работах того периода русского человека поражает две вещи: «замыливание» вопроса поддержки Францией фашизма и тотальное отсутствие СССР во всех воспоминаниях, схемах, размышлениях.
Еще до окончания войны по этой стезе пошел Антуан Сент-Экзюпери — писатель и философ, которому сложно отказать в тонкости и проницательности. Перед ним стояла задача поднять дух французов, раздавленных успехом нацистских войск. Какую же картину рисует Экзюпери?
В пространных выражениях он описывает внутреннюю опустошенность французского общества, «нелепо» (именно это слово проходит через первую половину «Военного летчика») проигравшего фашизму:
«Это какой-то непонятный период, это конец всего… Болото, в котором мало-помалу увязает всякий порыв… Развязки не будет, потому что не за что ухватиться, чтобы вытащить страну из этого состояния, как вытаскивают утопленницу, намотав на руку ее волосы».
Экзюпери много раз повторяет, что Франция «потеряла себя». Западная «демократия» стала пустым лозунгом, что Система стала заботиться лишь о рынке и прибыли, забыв о людях, что власть оказалась в руках равнодушных и совсем негуманистичных капиталистов… Однако писатель переходит к образу будущего, так и не пояснив, что же Франция представляла собой в прошлом. Создается впечатление, будто эта «французская идея» умерла так давно, что Экзюпери просто и не может ее припомнить — ему остались только слова, содержание в которые вкладывает только фашизм:
«Я говорил, не уточняя значения слов, о человеческой общности… Мне казалось, что речь идет о естественной очевидности. Но… фашистская армия или невольничий рынок — это тоже некая человеческая общность».
Можно было бы предположить, что поражение Франции в войне и стало следствием этого «идейного» проигрыша. Однако Экзюпери пытается «замазать» поражение, применяя самые удивительные аргументы. Понятно, что Франция проиграла чисто случайно, «по решению каких-то военных богов». Да и вообще:
«Не надо судить Францию по результатам постигшей ее катастрофы… Францию надо судить по ее готовности идти на жертву… Когда идут в атаку, кому-то приходится быть впереди. И первых почти всегда убивают. Но для того чтобы атака состоялась, авангард должен погибнуть… И наша роль была самой высокой, потому что, не строя никаких иллюзий, мы согласились противопоставить одного нашего солдата трем их солдатам и наших крестьян их рабочим!»
К чести Экзюпери, он упоминает, что вступление русских в войну резко переменило настроение отчаяния, довлевшее над французами. Однако главным фактором победы для него остается нахождение Францией своего пути, отличного от фашизма. Писатель так формулирует его суть:
«Нужно восстановить Человека. Он — суть моей культуры. Он основа моей Общности».
Подробное описание этой идеи выдает ее сходство с коммунизмом: необходимо построить общество на принципах коллективизма, который не будет подавлять отдельные личности, а, наоборот, будет направлен на их максимальное раскрытие и реализацию; необходимо братство людей на пути к построению нового Человека-творца. Сам Экзюпери такой аналогии, конечно, никогда не проводил.
Идеи Сент-Экзюпери естественным образом пользовались поддержкой в рядах Сопротивления, поскольку основой его была Коммунистическая партия. После войны их заклеймили как «романтический героизм», и безусловное первенство перешло к экзистенциализму.
Идеолог последнего Альбер Камю сам начинал с Компартии Франции. Однако и следа этого не осталось в его «Письмах немецкому другу», издававшихся с 1943 года. На первый взгляд, позиция Камю сходна с описаниями Экзюпери: высшая ценность — человек, дружба, справедливость. Люди объединены любовью к Европе: «Для вас она собственность, тогда как мы чувствуем себя ее детьми».
Однако, концентрируясь на идейной стороне вопроса, Камю вынужден признать свое полное поражение перед идеологической силой фашизма:
«По правде сказать, я, думавший, казалось бы, точно так же, не находил контраргументов, ощущая в себе разве лишь жадное желание справедливости, которое, признаться, выглядело в моих глазах столь же необоснованным, как и самая бурная из страстей».
Этими мыслями Камю объясняет первоначальное поражение Франции: мол, люди не могли оспорить правоту фашистов и потому не могли сопротивляться. Но, подумав, нашли ответ — и победили. Не действия местной Компартии, не успехи Красной армии, а именно то, что французские граждане поняли, чем они отличаются от нацистов, — секрет Победы. Камю раскрывает эти новые революционные отличия:
«В чем же заключалось различие? А вот в чем: вы легко отказались от надежды найти смысл жизни, а я никогда в этом не отчаивался.
Я продолжаю думать, что мир этот не имеет высшего смысла. Но я знаю также, что есть в нем нечто, имеющее смысл, и это — человек, ибо человек — единственное существо, претендующее на постижение смысла жизни. Этот мир украшен, по крайней мере, одной настоящей истиной — истиной человека, и наша задача — вооружить его убедительными доводами, чтобы он с их помощью мог бороться с самой судьбой. А человек не имеет иных доводов, кроме того единственного, что он — человек».
Содержание «человека», в отличие от «протокоммунистического» текста Экзюпери, у Камю не раскрыто вовсе. Если взглянуть шире на экзистенциальную философию как таковую, аргумент французского философа сводится к следующему.
Смысла или крупных идей в жизни нет. Поэтому главное — это «свобода» и самочувствие каждой отдельной личности. Нацисты насиловали, убивали и порабощали — что лично Камю кажется неприятным. Ergo, фашизм — это плохо, и принимать его не надо.
Впоследствии эту позицию заострят и против коммунизма, решив, что любая идея подавляет «свободу» (на самом деле — произвол) личности, заставляет человека поступать как-то против его воли. На деле это правило работало против всех идей, кроме буржуазной: успеха, законов рынка… То есть все вернулось в ту точку, которую Экзюпери описывал как «потерю Францией себя» и считал главной предпосылкой фашизма.
Круг замкнулся.
Родовая травма
Ситуация во Франции — копия общеевропейской и американской. При капитализме власть концентрируется в руках все более и более узкой когорты «элиты». «Средний класс» под давлением крупного бизнеса стремительно опускается на социальное дно. Население, столкнувшись с очевидным экономическим расслоением, поддерживает «левые» силы: социал-демократов и коммунистов.
Элиты, стремясь увековечить свое господство и подавить угрозу «красных», сделали ставку на фашизм. Его идея — разделение человечества на «людей» и «недолюдей» по самым разным параметрам (расовым, социальным) с выделением вечной феодальной «элиты». Фашистские партии использовали популистскую риторику и массовый террор против «левых», покрываемый элитами. Поскольку коммунисты пришли к власти в СССР и были близки к тому же еще в целом ряде стран, конфликт был вынесен на международный уровень. Так французские элиты присягнули Гитлеру — и начали прямой государственный террор против «левых».
Вторая мировая — это схватка «красных» и фашистов, происходившая как внутри стран, так и на международной арене. В США победил Рузвельт, во Франции — Компартия с поддержанным СССР де Голлем и т.д. Нацизм был отброшен. Однако элиты, создавшие Гитлера, остались у власти. Они стали «отыгрывать» ситуацию назад, репрессируя коммунистов и делая ставку на «соглашателей».
Антифашистская интеллигенция оказалась в глупой ситуации: коммунизм был запрещен (КПСС уже перерождалась, и помощи от нее не ждали), «старый» капитализм уже привел к фашизму. Интеллектуалы вроде Экзюпери пытались протолкнуть те же коммунистические идеи, только менее «радикальные» и в иной обертке. Но это не получилось.
Камю и многие другие решили отказаться от коммунистических идей — и оказались в пустоте. Их попытки выдумать нечто «третье» оказались крайне невнятными.
По инерции был восстановлен капитализм, с временными «уступками» населению (чтобы погасить низовой протест). Началась война с СССР — как оплотом «левого» — в которой были задействованы все фашистские кадры.
Теперь СССР нет. Не придумано и «третьего» пути. Мы имеет счастье лицезреть капитализм в его «преднацистском» состоянии: бандеровцы, исламисты, нацисты в Прибалтике… Образ европейского будущего уперся в слово «демократия», утратившее реальное содержание еще при Экзюпери.
Европа занята охотой на ведьм. В результате нее на Украине должны прийти к власти бандеровцы, а «травмирующие» европейцев русские — исчезнуть. В Сирии, соответственно, — приходят исламисты (фашисты от ислама), с тем же устранением русских. Европа — и Франция в ее составе — усиленно обрубает все мосты к спасению (в лице России и ассоциирующихся с ней коммунистов) и бежит в руки «правых» (а местами — прямых фашистов). Той же охотой на «красных» заняты, к сожалению, и у нас в стране. Это и есть тот «недостающий» фактор, помимо прямых геополитических интересов, обуславливающий текущую борьбу с русскими. А также то, к чему нам, как гражданам России, нужно быть готовыми.