Уступки России ведут к революции в Русской Польше
Колебания русских властей в Царстве Польском лишь подталкивали к действиям оппозиционеров. Убедившись в своей безнаказанности, они становились все более и более активными. География их действий постоянно расширялась. Из Варшавы волнения перекинулись в другие губернские центры русской Польши. Вскоре они начали перетекать на смежные территории Правобережной Украины, Литвы и Белоруссии.
Местное польское дворянство было основной социальной базой этих движений. В форму политической демонстрации превратились местные традиции — бросание венков в Вислу на Купалов день, поминовение усопших, поклонение изваяниям Богородицы, и, конечно, же, внешний вид. Улицы стали театром любви к былым временам Речи Посполитой. Яркие жупаны, откидные рукава, желтые сапоги, золотые кушаки, заломленные конфедератки, брелоки в виде кандалов, разнообразные перстни с национально-революционной символикой, женщины распускали волосы или облачались в траур и т.п. Каждый старался, насколько позволяло ему воображение и финансы, что делало улицы Варшавы похожими на карнавал.
Нечто подобное происходило и в Вильно — панихиды, уличные пения сменил траур для женщин и национальный костюм для мужчин. Посетивший город весной 1862 года Ф.И. Тютчев был поражен увиденным религиозно-политическими демонстрациями: «Что меня поразило — это рьяная приверженность католичеству всей этой белой толпы. Многочисленные церкви Вильны были буквально вымощены этими распростертыми телами, молящимися и вздыхающими. Можно было вообразить себя перенесенным в средние века католичества. А на этом фоне выделялись городские женщины, большею частью хорошенькие, особого типа и все в глубоком трауре с плерезами [1], что не соответствовало их оживленным и довольно вызывающим лицам».
Поляки и полячки ходили в трауре и в патриотической бижутерии, нападки на русских распространялись на всех — женщин, детей, взрослых. Прежде всего начались нападения на женщин, которые не соблюдали траур. Если поначалу их платья обливали купоросом, то потом начали избивать. Кампания постепенно и уверенно расходилась за административные границы Царства Польского — в январе 1861 г. прокламации появились на Волыни, в феврале 1861 г. первые панихиды по убитым в Варшаве прошли в Житомире, в них приняли участие губернский и уездный предводители дворянства. В то же самое время кампания началась и в Северо-Западном крае. Ксендзы собирали паству обещаниями прощения грехов, помещики — бесплатным угощением. В результате возникала основа для публичных демонстраций недовольства. Первые панихиды прошли в Бресте. Комендант крепости категорически возражал, и на него посыпались жалобы за нарушение прав дворянства и нападки на костел. Затем панихиды прошли в Гродно, Белостоке и Ковно. Вслед за губернскими городами настал черед уездных. Самоорганизация польского дворянства далее двинулась на восток. В 1862 г. демонстрации польского патриотизма начались в Минске и в Могилеве. Их центрами также стали костелы.
(15) июля 1861 г. под Парижем скончался 93-летний князь Адам Чарторыйский. Претендентом на польскую корону и безусловным главой «отеля Ламбер"[2] стал князь Владислав Чарторыйский. Относительное спокойствие, установившееся летом и полное отсутствие логики и последовательности в действиях Сухозанета привели к давно ожидаемой смене власти в Варшаве. 6(18) августа исправляющим должность Наместника и командующим 1-й армией был назначен генерал-адъютант граф К.К. Ламберт. Больной и нуждавшийся в лечении Сухозанет с нетерпением ждал приезда своего преемника. «Хотя он и католик, — писал Александр II, — но далеко не фанатик, и потому не считаю это препятствием.» 11(23) августа 1861 г. он прибыл в Варшаву и приступил к исполнению своих обязанностей. Генерал имел заслуженную репутацию храброго и трезво мыслящего человека. В Петербурге ожидали от него успокоения края. Важным условием достижения такой задачи считался курс на установление административной автономии Царства. Варшавское общество встретило нового Наместника весьма холодно. Поляки явно не связывали с ним надежд на будущее, хотя генерал и вполне искренно хотел добиться преодоления прошлого и замирения.
С 1861 г. и в Петербурге начинают появляться и первые революционные прокламации, в 1862 г. стал очевиден рост революционного движения в России, которое симпатизировало польскому освободительному движению. Летом 1862 г. по Петербургу и ряду городов Поволжья прокатилась волна масштабных пожаров, которые явно имели признаки поджога. Были ли поджоги проявлением революционного террора или нет, полиции доказать не удалось, но подозрение пало на революционеров польского или русского происхождения. Результатом было некоторое охлаждение части русского общества по отношению к польскому движению и неуверенность правительства, колебавшегося между ужесточением своей политики в Польше и уступками.
2(14) октября Ламберт обратился к императору со следующей просьбой: «В предупреждение новых возмутительных заявлений по случаю памяти о Костюшке (умер 15 октября 1817 г. — А.О.), долженствующей праздноваться завтра, я признал необходимым безотлагательно объявить завтра все Царство на военном положении. В городе войска занимают свои места нынешней же ночью.» Ответ Александра II последовал в тот же день: «Дай Бог, чтобы объявление всего Царства на военном положении произвело тот результат, которого я давно ожидаю». 2(14) октября 1861 г. в Царстве было введено военное положение. Вся его территория была поделена на 7 военных округов с окружными военными начальниками во главе: Августовский, Плоцкий, Калишский, Варшавский, Радомский, Люблинский и округ железной дороги. Полномочия начальников были весьма велики, они непосредственно подчинялись только Наместнику. Ужесточение режима не привело к ожидаемым результатам.
Положение в Польше продолжало ухудшаться, накануне годовщины смерти Костюшко на улицах появились прокламации, призывавшие горожан не заниматься ничем в этот день — в результате лавки были закрыты, варшавяне устремились в костелы. Ламберт не смог справиться с решением поставленной перед ним задачи. В принципе, этого уже не смог бы сделать никто. Тем более — такими методами. После массовых арестов, проведенных военных губернатором Варшавы ген.-ад. А.Д. Герштенцвейгом согласно нормам военного положения, последовал неожиданный шаг Ламберта. В части костелов Варшавы заперлись демонстранты. Нормальная жизнь города была парализована, умерших не отпевали и не хоронили, новорожденных не крестили, во всем обвиняли власть. Грештенцвейг приказал открыть храмы силой и арестовать сопротивлявшихся. Произошел ряд стычек с войсками. Было арестовано 1678 чел. Большая часть арестованных, по донесению Наместника, была освобождена им «по старости или малолетству». Ламберт явно боялся реакции католического духовенства, грозившего закрыть костелы. Поляки были уверены, что их освободили по приказу Наполеона и Виктории и кричали им здравицы. Русскую власть не любили и уже не боялись. Герштенцвейг был возмущен. Между двумя высшими чинами произошла резкая сцена, а за ней — т.н. «американская дуэль», при которой вытянувший неблагоприятный жребий должен совершить самоубийство.
5(17) октября Ламберт сообщил императору о том, что военный генерал-губернатор Варшавы застрелился и что сам он очень болен. Письмо заканчивалось отчаянной мольбой: «Ради Бога, пришлите тотчас кого-нибудь на наши места». Герштенцвейг мучительно умирал, и обстоятельства его смерти — самоубийство на почве разногласий с Наместником — в общих чертах не были секретом. Последствия были неизбежны. Войска пали духом, поляки не скрывали своей радости. Зарубежные польские газеты ликовали, упражняясь в остроумии по поводу смерти генерала. Как отмечал сотрудник Наместника, колебания власти привели к тому, что все колеблющиеся в польском обществе встали на сторону революции. При всей внешней строгости — войска стояли бивуаками на площадях Варшавы — «это не производило, в сущности, устрашающего впечатления. Кто не знает добродушия и неумения рисоваться нашего достойного солдата?»
6(18) октября костелы были закрыты, а Ламберт вновь докладывал Александру II о том, что положение не улучшилось, что мятеж неизбежен и что его надо будет подавить, но затем, «сколь можно скорее умиротворить край дарованием учреждений, которые вполне удовлетворили желание народа, соответственно действительным его нуждам».Диалог, воспринимаемый как уступка ввиду слабости, провоцирует лишь требовательность, а не взаимопонимание. В том же письме Ламберт вновь просил императора о немедленном увольнении для отъезда на лечение.9(21) октября 1861 г. это разрешение было дано, и генерал отбыл из Варшавы. Т.к. формально это был отпуск, исправляющим должность Наместника и главнокомандующего был назначен ген. А.Н. Лидерс. Генерал прибыл в Варшаву 24 октября (5 ноября) и через три дня вступил в должность.
Он имел репутацию не только знающего, но и весьма решительного человека, и что особенно важно — пользовался авторитетом в армии. Первые его распоряжения были направлены к тому, чтобы объявленное ранее военное положение было применяемо на практике, а не только декларировалось. Лидерс прекрасно понимал временный характер своего назначения и те ограничения, которые этот характер налагал на его полномочия, но он решился «стоять и умирать во славу Государя и русского имени, не опустив глаз и не опустив головы перед всеми ужасами давней распущенности, не знавшей до сих пор предела своим неистовствам».
Генерал приступил к раздаче «царской милостыни» бедным — для этого было израсходовано 20 тыс. руб. сер. Успокоение в городах позволило вновь открыть учебные заведения, закрытые во время волнений. К середине ноября могло показаться, что в Польше и ее столице наступает время спокойствия. На улицах было спокойно, но в костелах продолжалась распевка революционных гимнов и т.п. Эта пропаганда постепенно начала преследоваться властями. Войска ободрились, увидя во главе человека, который вызывал у них безусловное доверие, местные власти убедились в том, что с колебаниями покончено — в Царстве начались аресты активных сторонников революции, строгие ограничения привели к тому, что в Варшаве прекратились демонстрации.
Вслед за успокоением к политике диалога решили приступить в Петербурге. Судьба реформ в Царстве была связана с именем представителя видной польской аристократической фамилии графа А. И. Велёпольского. Отправившись в столицу, он сумел убедить императора в том, что предлагаемые именно им меры приведут к решительному изменению положения. В мае 1861 г. Александр II был еще категорически против назначения на пост вице-председателя Государственного Совета Царства поляка. Эта должность позволяла замещать Наместника в его отсутствие, что было совершенно недопустимо с точки зрения монарха. За год ситуация изменилась и даже Велёпольский — бывший участник мятежа 1830−1831 гг. оказался приемлемой кандидатурой. В 1830 г. маркиз отправился в Лондон, где попытался склонить британское правительство к посредничеству между восставшими и императором. Результатом его миссии было полное разочарование в европейских политиках. Эмиграция лишь усилила эти чувства.
Теперь маркиз был уверен, что диалог с Петербургом позволит выйти из кризиса. Он убеждал, что Лидерс — волевой, опытный, стойкий и честный военный, все же лишен «высших административных способностей, которые необходимы для коренных преобразований…» Реформы были необходимы, но диалог, основанный на вынужденных уступках, привел к тем же результатам, что и ранее. «Из всех классов народонаселения, — писал комендант Варшавы ген.-л. князь Д.О. Бебутов, — шляхта, мещане, горожане, купцы, ксендзы и чиновники, одним словом, все против правительства; остается верным только сильный элемент — хлебопашцы.» Проблема заключалась только в одном — этот элемент был сильным только количественно, но забит и бесправен. Крестьяне жили на землях, принадлежащих дворянству, и по любой прихоти помещика могли потерять все. Удивительно, но они упорно продолжали держать сторону правительства, что делало их весьма уязвимыми для нападок панства. А между тем, уступки власти были весьма значительными, и они не затрагивали интересы этого единственного лояльного элемента.
Велёпольский предлагал провести целый ряд либеральных реформ, сводившихся, в основном, к воссозданию основных положений конституции Царства Польского от 1815 г., и, в конечном итоге, к восстановлению действия этого документа, то есть к созданию Польского королевства, связанного с Россией династической унией. Все русское безусловно исключалось из управления страной, в отношении других народов была принята программа ополячивания. По предложению маркиза на кафедру Варшавского архиепископа был предложен Зигмунд Фелинский — его рекомендовали как сторонника диалога с Россией. Как и все остальные инициативы Велёпольского, и эта закончилась провалом. 14(26) марта 1862 г. император поддержал предложения маркиза, подписав указ, по которому создавались:
1) Государственный совет королевства — высший орган суда, управления и финансов, состоящих из «именитых лиц», назначенных императором и работающий под председательством наместника;
2) Правительственная комиссия духовных дел и народного образования во главе с поляком-католиком;
3) Губернские, уездные и городские советы, избираемые на основе высокого имущественного ценза, с правом обсуждать местные нужды и входить с представлениями в Государственный совет;
4) Главная школа, то есть университет.
Это был серьезнейший шаг к восстановлению широкой автономии русской Польши. Последовали другие меры.
Они были не только комплементарными. Велёпольский считал необходимым пресечь претензии некоторых дворян перехватить инициативу у власти. В первую очередь это касалось Земледельческого общества во главе с Анджеем Замойским. Амбиции и планы графа никак не устраивали Велёпольского. 12(24) апреля 1861 г. общество было закрыто, что вызвало новый всплеск уличных протестов. 8(20) мая был введен новый устав общенародного образования в Царстве Польском — оно стало доступно представителям всех сословий, вне зависимости от конфессиональной принадлежности. За короткий срок в Царстве были открыты новые приходские, сельские и городские школы, лицей в Люблине, в Варшаве — Главная школа, Медико-хирургическая академия и Александро-Мариинский девичий институт, в Новой Александрии (совр. Пулавы, Польша) — Политехнический и сельскохозяйственный институт, удвоено количество гимназий (с 6 до 13), открыты 3 сельскохозяйственные школы.
Попытки правительства еще в 30-е гг. ввести хотя бы частичное преподавание на русском закончились полным крахом. При Велёпольском все 49(!) русских преподавателей, работавших в учебных заведениях Царства, были уволены — началось формальное гонение на русский язык — все дети должны были получать образование исключительно на польском языке. В результате занятия в учебных заведениях Царства велись только на польском. В Северо-Западном и Юго-Западном крае, как это ни странно, шли схожие процессы. В Северо-Западном крае, например, к январю 1862 г. имелось 16 гимназий и 4 прогимназии — абсолютное большинство их учащихся (7.953 чел.) были польскими дворянами.
Все эти преобразования шли с санкции Петербурга. В правительственных верхах установилась точка зрения на то, что действовать административными способами против начавшегося движения бесполезно, и что единственный способ борьбы с революцией заключается в планах Велепольского. Так польская националистическая программа фактически реализовалась русской властью. Впрочем, не все было столь оригинально. 24 мая (5 июня) были сняты все ограничения бывшего польского законодательства в отношении евреев. Им разрешалось жить во всех городах и местечках Царства, приобретать недвижимость и выступать свидетелями в суде. Все эти изменения, равно как и обещания новых, вызывали только раздражение в польском обществе — оно хотело гораздо большего. Что касается евреев, то, оказавшись между властью правительственной и подпольной, они в конце концов встали на сторону той, которая казалась им более действенной в городах — то есть на сторону революционеров.
27 мая (9 июня) 1862 г. Наместником был назначен Великий Князь Константин Николаевич, первоначально планировавший продолжить успокоение края путем уступок и установления сотрудничества с местным дворянством. Ближайшим сотрудником Великого Князя и вице-председателем Государственного совета Царства Польского стал именно Велёпольский. Лидерс в ознаменование заслуг по службе в Варшаве был произведен в графское достоинство. До приезда нового Наместника он должен был оставаться в должности. Полномочия Наместника были весьма велики. Он был носителем высшей гражданской и военной власти, ему подчинялись все, включая лиц Императорской фамилии, приказания должны были выполняться как высочайшие повеления. Помощник Наместника по военной части — командующий войсками в Царстве Польском — получал права командира отдельного корпуса. Велёпольский начал очищать государственный аппарат от русских чиновников, заменяя их польскими. Маркиз надеялся «достигнуть автономии Польши силою ее перерожденного дворянства». К этому необходимо добавить — при поддержке либеральной части русских правительственных верхов.
Вслед за своим назначением Константин Николаевич обратился к жителям Царства Польского с воззванием. В обращении, кроме перечисления реформ, были следующие слова: «Поляки, важные обстоятельства настоящей минуты побуждают меня обратиться к вам еще раз со словами порядка и рассудка. Учреждения, всемилостивейшее дарованные Государем Императором и Царем Царству Польскому служат ручательством интересов вашего края, самых дорогих интересов ваших сердец, религии и народности. Государю Императору угодно, чтобы эти учреждения были введены в действие в возможной скорости и со всею искренностью. Дабы осуществить это, явите единодушное желание сохранить порядок и спокойствие и остерегайтесь беспорядков, которых не потерпит правительство, — ибо каждое правительство обязано их сдерживать». Как вскоре выяснилось — все эти слова были потрачены напрасно. «Великодушный русский царь, — отмечал капитан прусской службы фон Верди дю Вернуа, находившийся тогда в Польше, — тщетно предпринимал меры, имевшие способствовать свободному развитию страны, тщетно обещались еще более широкие реформы в будущем — все эти благожелательные намерения Александра II разлетелись в дым среди бушевавших в Польше страстей, раздуваемых фанатизмом политических агитаторов».
Константин Николаевич ехал в Варшаву, воодушевленный планами, которые оказались неприменимы на практике, и надеждами, которые вскоре рассыпались как карточный домик. Поиск конструктивной оппозиции для добродушного диалога с благонамеренными целями в очередной раз оказался фикцией.