«Главное — рыжий Николай в тюрьме. Здорово хорошо!»
Санкт-Петербург, 27 марта, 2017, 12:00 — ИА Регнум.
Эмоции по поводу совершившегося краха монархии не утихают. 14 марта Леонид Андреев пишет в письме Вл. И. Немировичу-Данченко:
«Главное — рыжий Николай в тюрьме. Здорово хорошо! … Главное — верю в народ. Он никогда не был глуп, а война организовала его и пробудила в нем чувства патриотизма, гражданского долга и ответственности».
14 марта Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов выпустил воззвание «К народам всего мира», призывающее все страны к окончанию войны:
«Наша победа есть великая победа всемирной свободы и демократии. Нет больше главного устоя мировой реакции и «жандарма Европы». Да будет тяжким гранитом земля на его могиле! Да здравствует свобода, да здравствует международная солидарность пролетариата и его борьба за окончательную победу!..
Народы России выразят свою волю в Учредительном собрании, которое будет созвано в ближайший срок на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права. И уже сейчас можно с уверенностью предсказать, что в России восторжествует демократическая республика. Русский народ обладает полной политической свободой. Он может ныне сказать свое властное слово во внутреннем самоопределении страны и во внешней ее политике. И, обращаясь ко всем народам, истребляемым и разоряемым в чудовищной войне, мы заявляем, что наступила пора начать решительную борьбу с захватными стремлениями правительств всех стран. Наступила пора народам взять в свои руки решение вопроса о войне и мире. В сознании своей революционной силы, российская демократия заявляет, что она будет всеми мерами противодействовать захватной политике своих господствующих классов, и призывает народы Европы к совместным решительным выступлениям. И мы обращаемся к нашим братьям-пролетариям австро-германской коалиции и, прежде всего, к германскому пролетариату. С первых дней войны вас убеждали в том, что, поднимая оружие против самодержавной России, вы защищаете культуру Европы от азиатского деспотизма. Многие из вас видели в этом оправдание той поддержки, которую вы оказали войне. Ныне не стало и этого оправдания: демократическая Россия не может быть угрозой свободе и цивилизации. Мы будем стойко защищать нашу собственную свободу от всяких реакционных посягательств — как изнутри, так и извне. Русская революция не отступит перед штыками завоевателей и не позволит раздавить себя внешней военной силой. Но мы призываем вас: сбросьте с себя иго вашего самодержавного порядка подобно тому, как русский народ стряхнул с себя царское самовластие; откажитесь служить орудием захвата и насилия в руках королей, помещиков и банкиров, — и дружными объединенными усилиями мы прекратим страшную бойню, позорящую человечество и омрачающую великие дни рождения русской свободы.
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
В тот же день было принято и обращение Совета к польскому народу:
«Демократия России стоит на почве признания национально-политического самоопределения народов и возглашает, что Польша имеет право быть совершенно независимой в государственном и международном отношении».
Председателя Временного правительства Львова посетила украинская делегация с требованиями принять меры для созыва Учредительного собрания. Украинцы считали необходимым назначение в украинские губернии лиц, знакомых с краем и с его языком, назначение губернских украинских комиссаров и учреждение при Временном правительстве комиссара по украинским делам, немедленное введение украинского языка в практику и делопроизводство судебных установлений, в начальную и среднюю школу, украинизацию и открытие новых учительских семинарий с особой местной программой и т. д.
В тот же день Временным правительством разрешено преподавание на украинском языке в учебных заведениях в Киевском округе, при условии принятия мер, обеспечивающих интересы меньшинства учащихся.
Временное правительство приняло специальную военную и военно-морскую цензуру сроком до окончания войны. Соответствующий проект был передан на срочное заключение министра юстиции и главного военного прокурора.
Владимир Набоков был назначен управляющим делами Временного правительства.
Военный министр издал указы об амнистии лиц, действовавших из религиозных или политических побуждений, и о праве осужденных военно-полевыми судами о пересмотре дел. Также вышел приказ о казачьем самоуправлении:
«Необходимо безотлагательно установить во всех казачьих войсках съезды выборных от станиц, и на эти съезды, кроме участия их в обсуждении текущих, местных дел, предполагается возложить обсуждение основ будущего самоуправления казачьих войск».
Продовольственная комиссия Временного Исполнительного Комитета Государственной думы и Совета установила нормы изъятия (реквизиции) хлеба у землевладельцев, которые имеют посевную площадь не менее 70 десятин (~76 гектаров). На продовольствие семьи владельцев, служащих и рабочих да нового урожая оставляется 1,25 пуда (~20,5 кг) зерна на месяц. Семена оставляются на заявленное количество десятин. Для рабочего и нерабочего скота тоже оставляется на зимнее время необходимое количество зерна.
Историк Николай Авдеев пишет:
«В Харькове общее собрание каменноугольной и железоторговой биржи, обсудив нынешнее состояние южной металлургической промышленности, констатировало, что старая власть привела ее к краху и нужны экстренные меры: 1) по снабжению заводов топливом и сырьем, 2) по снабжению рабочих продовольствием и поднятию производительности их труда и 3) по освобождению металлургических заводов от некомпетентной опеки нынешних наблюдающих органов. Собрание находит, что правильное распределение металла устранит металлургический голод, и признает необходимость создания районных распределителей потребителей металла, представителей ведомств, металлургических заводов и общественных организаций, — эти комитеты должны заменить существующие заводские совещания, оказавшиеся неприспособленными».
Совет Съездов коммерческих банков представил в распоряжение председателя Государственной думы миллион рублей на нужды, «возникшие с переживаемым моментом».
14 марта в газете «Русское слово» был напечатана статья В. Г. Короленко «Отечество в опасности», смыслом которой было продолжение войны. Статья, переданная Короленко по телеграфу без какого-либо названия Временному комитету Государственной думы, была опубликована не менее чем в 11 столичных и местных газетах под названиями «Родина в опасности» или «Отечество в опасности», а также выпущена отдельным листком-воззванием издательством «Освобождение России» под заголовком «Телеграмма В. Г. Короленко».
В. Г. Короленко. Отечество в опасности
Телеграммы военного министра и временного правительства бьют тревогу. Опасность надвигается. Будьте готовы. К чему? К торжеству свободы, к ликованию, к скорейшему устройству будущего? Нет! К сражениям, к битвам, к пролитию своей и чужой крови. (Здесь и далее выделено нами. — ИА REGNUM. ) Это не только грозно, но и ужасно. Ужасно, что эти призывы приходится слышать не от одних военных, чья профессия — кровавое дело войны на защиту родины, но и от нас, писателей, чей голос звучит естественнее в призывах к любви и миру, к общественному братству и солидарности, кто всегда будил благородную мечту о том времени, «когда народы, распри позабыв, в великую семью соединятся». <…>
До сих пор я не написал еще ни одного слова с таким призывом, но не потому, что я и прежде не считал обязательной защиту родины. Правда, я считаю безумную свалку народов, озарившую кровавым пожаром европейский мир и грозящую перекинуться в другие части света, великим преступлением, от ответственности за которое не свободно ни одно правительство, ни одно государство. И когда наступит время мирных переговоров, то, по моему глубокому убеждению, эта истина должна лечь в основу их для того, чтобы этот ужас не повторился. Нужно быть на страже великого сокровища — мира, которое не сумели сберечь для нас правительства королей и дипломатов, когда это несчастье готово было разразиться.
Я говорю это искренно и с сознанием всего значения слова, я не пожалел бы отдать остаток жизни тем, кто мог бы с каким-нибудь вероятием успеха противопоставить этому безумию деятельную идею человеческого братства. Она давно зародилась в благороднейших умах и пускала уже ростки в человечестве. Да, за это дело стоило бы отдать жизнь, если бы была малейшая надежда удержать море вражды и крови.
Но ростки международного братства еще бессильны, как игрушечные плотики перед порывом моря, и ничего удержать не могли. Это — не упрек идее международного братства. Слабая вначале идея часто со временем завоевывает мир. Но теперь, пока она слаба в действительности, она может служить опорой благородной мечты, утешением, но не средством защиты. Это — дальний огонь, но не указание ближайших путей ввиду страшной опасности. А речь идет именно о том, что надвигается, что уже близко, что закрывает нам свет, требует немедленного ответа. Оно может на столетие наложить тяжкий гнет на жизнь поколений. <…>
Россия только что свершила великое дело — свергла вековое иго. Одним деспотизмом стало меньше, одной свободой больше на свете. Еще недавно союз с нами враги ставили в упрек нашим союзникам и свою борьбу выставляли как борьбу с восточной деспотией. Теперь все народы обращаются к нашей родине с восхищением и надеждой, потому что юная свобода в момент рождения имеет волшебную силу омолаживать свободу других народов, придавать ей новую свежесть и жизнь.
Вот что значит для нас защита родины. Нужная всегда, теперь она вдвое нужнее. С нею мы защищаем новую свободу, которой внешнее нашествие грозит смертельной опасностью. Если бы теперь немецкое знамя развернулось над нашей землей, то всюду рядом с ним развернулось бы также мрачное знамя реставрации, знамя восстановления деспотического строя. Нами стал бы повелевать не только Николай Романов, но через него и Вильгельм Гогенцоллерн. А Гогенцоллерну нужно, чтобы Россия надолго оставалась подавленной и темной.
Неужели это не ясно?
Для отражения этой опасности Россия должна стать у своего порога с удвоенной, с удесятеренной энергией. Перед этой грозой забудем распри. Отложим споры о будущем. Долой партийное местничество! Долой призыв к раздорам! Пусть историческая роковая минута застанет Россию готовой. Пусть все смотрят в одну сторону, откуда раздается тяжелый топот германца и грохот его орудий. Задача ближайших дней — отразить нашествие, оградить родину и ее свободу. <…>
Может быть, это время уже близко; близок день, когда на великое совещание мира явятся в семью европейских народов делегаты России и скажут: мы вошли в войну рабами, но к концу ее приходим свободными. Выслушайте же голос свободной России. Она скажет теперь не то слово, которое бы сказали царские дипломаты. У свободной России есть что сказать на великом совещании народов, которое должно положить основы прочного мира.
В этот же день Владимир Галактионович Короленко записывает в дневнике:
«9 марта я получил следующую телеграмму:
«Временный комитет Госуд[арственной] думы просит Вас по телеграфу прислать статью по вопросу о необходимости внешней победы для свободной России и о настоятельности скорейшего улажения несогласия и брожения в войсковых массах в отнош[ении] к офицерскому составу. Волнами от Петрограда идет брожение в умах солдат в связи с выпущенным советом рабочих депутатов приказом номер первый. Смущает единовременное появление приказов двух властей. Недостаточно ясна в сознании масс мысль о необходимости соглашения впредь до созыва Учредит[ельного] собрания. Предположено напечатать Вашу и статьи видных членов Госуд[арственной] думы по этим вопросам в виде отдельных выпусков для массового распространения. В случае согласия телеграфируйте текст. Таврический дворец, члену Госуд[арственной] думы Герасимову».
В результате этого призыва явилась моя статья, которую кто-то озаглавил «Отечество в опасности». По этому поводу я получаю письма разного содержания, в том числе от непротивленцев, которые почему-то считали меня «продолжателем Л. Н. Толстого». Одно такое письмо я получил от Е. С. Воловика, который спрашивает: «Неужели есть такой мотив, во имя которого можно совершать дальше то ужасное, безнравственное дело братоубийства? Неужели есть такое обстоятельство, которое доказывало бы, что можно нарушить на время великую заповедь «Не убий».
Я думаю написать статейку, в к[ото]рой мне хочется ответить непротивленцам. А пока, как материал, заношу свой ответ Воловику:
«Вы оче[видно] принадлежите к числу людей, признающих, что человек никогда и ни при каких обстоятельствах не может проливать кровь и отнимать жизнь у другого. Я этого мнения не разделяю. Если на меня нападает мой ближний с целью отнять мою жизнь, то я считаю защиту, хотя бы с риском убить его, своим несомненным правом. Если насильник нападает на мою жену, дочь, на чужую мне женщину, ребенка, вообще на ближнего, то защиту силой я считаю своей обязанностью. Не знаю, согласитесь ли Вы с этим или нет. Если нет — то мы просто говорим на разных языках и дальнейший разговор бесполезен. Если согласитесь, что в этих простейших случаях есть право и обязанность отразить силу силой, — то дальше, все усложняя вопрос, — мы придем к войне, в которой люди защищают родину. Вопрос очень сложный. Я много над ним думал, и думал с болью, и пришел к тому выводу, который изложен в моем воззвании. Как я и сказал в начале этого воззвания, — я считаю войну великим преступлением всех народов, но в этой трагической свалке моя родина имеет право отстаивать свою жизнь и свободу, а значит, мы, дети своей родины, имеем обязанность помогать ей в этом, в пределах защиты во всяком случае.
Толстовских взглядов на этот предмет я никогда не разделял…»
Генерал Деникин в книге «Очерки русской смуты» вспоминает, как, приехав в Петроград, слушал рассказ генерала Крымова:
«Приехал он 14 марта, вызванный Гучковым, с которым раньше еще был в хороших отношениях и работал вместе. Предложили ему ряд высоких должностей, просил осмотреться, потом от всех отказался. «Вижу — нечего мне тут делать, в Петрограде, не по душе все». Не понравилось ему очень окружение Гучкова. <…>
К политическому положению Крымов отнесся крайне пессимистически:
«Ничего ровно из этого не выйдет. Разве можно при таких условиях вести дело, когда правительству шагу не дают ступить совдеп и разнузданная солдатня. Я предлагал им в два дня расчистить Петроград одной дивизией — конечно, не без кровопролития… Ни за что: Гучков не согласен, Львов за голову хватается: «Помилуйте, это вызвало бы такие потрясения!» Будет хуже. На днях уезжаю к своему корпусу: не стоит терять связи с войсками, только на них и надежда — до сих пор корпус сохранился в полном порядке; может быть, удастся поддержать это настроение».
14 марта Александр Керенский зашел к Мережковским. Зинаида Гиппиус записала в дневнике:
«Часов около шести нынче приехал Керенский. Мы с ним все неудержимо расцеловались.
Он, конечно, немного сумасшедший. Но пафотически-бодрый. Просил Дмитрия написать брошюру о декабристах (Сытин обещает распространить ее в миллионе экземпляров), чтобы, напомнив о первых революционерах-офицерах, — смягчить трения в войсках. Дмитрий, конечно, и туда, и сюда: «Я не могу, мне трудно, я теперь как раз пишу роман «Декабристы», тут нужно совсем другое…»
Дмитрий согласился, в конце концов.
Керенский — тот же Керенский, что кашлял у нас в углу, запускал попавшийся под руку случайный детский волчок с моего стола… <…>
Итак, сегодня — это все тот же Керенский. Тот же… и чем-то неуловимо уже другой. Он в черной тужурке (министр-товарищ), как никогда не ходил раньше. Раньше он даже был «элегантен», без всякого внешнего «демократизма». Он спешит, как всегда, сердится, как всегда… Честное слово, я не могу поймать в словах его перемену, и однако она уже есть. Она чувствуется.
Бранясь «налево», Керенский о группе Горького сказал (чуть-чуть «свысока»), что очень рад, если будет «грамотная» большевистская газета, она будет полемизировать с «Правдой», бороться с ней в известном смысле. А Горький с Сухановым, будто бы, теперь эту борьбу и ставят себе задачей. «Вообще, ведут себя теперь хорошо». <…>
Бегал по комнате, вдруг заторопился:
— Ну, мне пора… Ведь я у вас «инкогнито»…
Непоседливый, как и без «инкогнито», — исчез. Да, прежний Керенский, и на какую-то линийку — не прежний. Быть может, он на одну линийку более уверен в себе и во всем происходящем — неужели нужно? Не знаю. Определить не могу.
На улице сегодня оттепель, раскисло, расчернело, темно. С музыкой и красными флагами идут мимо нас войска, войска…»
Ленин на собрании швейцарских рабочих в Цюрихском Народном доме зачитал реферат «О задачах РСДРП в русской революции» («Русская революция, ее значение и ее задачи»).
«Вся русская буржуазия, которая усиленно организовалась с 1905 по 1914 г. и еще быстрее с 1914 по 1917-й, объединилась с помещиками в борьбе против сгнившей царской монархии, желая обогатиться грабежом Армении, Константинополя, Галиции и пр. К этим силам империалистского характера прибавилось глубокое и могучее пролетарское движение. Пролетариат делал революцию, требуя мира, хлеба и свободы, не имея ничего общего с империалистской буржуазией, и он повел за собой большинство армии, состоящее из рабочих и крестьян. Превращение империалистской войны в войну гражданскую началось.
Отсюда основное противоречие данной революции, делающее из нее лишь первый этап первой революции, рожденной войною. Гучковско-милюковское, помещичье и капиталистическое правительство не может дать народу ни мира, ни хлеба, ни свободы. Это — правительство продолжения разбойничьей войны, объявившее прямо, что оно верно международным договорам царизма, а договоры эти — сплошь грабительские. Это правительство сможет в лучшем для него случае оттянуть кризис, но избавить страну от голода не сможет. Оно не может дать и свободы, как бы много «обещаний» (обещания дешевы) оно ни давало, ибо оно связано интересами помещичьего землевладения и капитала, оно сразу начало сделки с династией для восстановления монархии.
Всего глупее поэтому тактика «поддержки» нового правительства в интересах будто бы «борьбы с реакцией». Для такой борьбы нужно вооружение пролетариата — единственная серьезная, реальная гарантия и против царизма, и против стремления Гучковых и Милюковых восстановить монархию»
В тот же день Ленин присутствует на собрании партийных центров, где делает доклад представитель Комитета по возвращению русских политических эмигрантов на Родину. Докладчик обосновывает план возвращения эмигрантов в Россию через Германию.
После этого Ленин пишет Якубу Ганецкому о тактике большевиков в революции и о планах возвращения политических эмигрантов.
Справка ИА REGNUM:
Якуб Ганецкий (Фюрстенберг) — польский и русский революционер, член партии большевиков. С 1912 года помогал с переездами Ленина в эмиграции. С января 1917-го находился на территории Швеции.