Председатель Государственной думы: «Настал последний час!». Восстание
27 февраля прекратили работу все заводы Петрограда. Рано утром рабочие пришли на заводы, где прошли митинги, которые принимали резолюции о продолжении борьбы до победного конца.
Митинги были краткие, но крайне бурные, что соответствовало настроению рабочих и их готовности к подвигу и жертвам. «Идем в решительный бой против царизма!» — говорили выступавшие, и толпа дружно отвечала: «Идем!». «Поклянемся не расходиться, пока не покончим с ненавистным правительством!» — призывали ораторы, и толпа единодушно отвечала: «Клянемся!».
Митинги быстро перерастали в демонстрации, которые направлялись в центр города. В рядах демонстрантов шли старые рабочие и молодые, женщины и подростки, те, кто уже вчера участвовал в демонстрациях, и те, кого убедили только сегодня.
Историк Исаак Минц писал:
«Особенностью восстания было сочетание демонстраций с боевыми схватками. Демонстрации отвлекали значительные воинские силы, расставленные у мостов и на улицах, чтобы не допустить рабочих в центр. Это отвлечение военных сил облегчило боевым дружинам выполнение намеченных планов. Рабочие дружины, в состав которых входили и студенты, захватывали полицейские участки и отбирали оружие у полицейских. <…>
Повсюду начался разгром полицейских участков. На улицы выбрасывали мебель, бумаги. Многие участки были подожжены. Восставшие громили камеры мировых судей.
В районе Фонтанки, подавив сопротивление полиции и жандармерии, восставшие захватили здание Петроградского охранного отделения. Здание было подожжено.
На улицах запылали костры из бумаг и вещей, захваченных в полицейских участках, судах и охранке. Был подожжен окружной суд, расположенный на углу Литейного проспекта и Шпалерной улицы. <…>
Восставшие захватили здание Дома предварительного заключения на Шпалерной улице. Были выпущены… арестованные в 1916 г… Тюремный Литовский замок, несмотря на большие потери, был взят штурмом. <…>
Восстание охватило весь город. Были заняты основные мосты через Неву. У мостов поставлены караулы. Николаевский вокзал, а вслед за ним и другие вокзалы перешли в руки восставших. К вечеру восставшие овладели Петропавловской крепостью с ее арсеналом. Политические заключенные, в том числе 19 арестованных солдат Павловского полка, были освобождены».
Вовлечение солдат петроградского гарнизона в революционное движение происходило быстро и распространялось как эпидемия: солдаты восставших полков вместе с рабочими шли в другие части и полки и поднимали на восстание и помощь восставшим. Утром 27 февраля число солдат, перешедших на сторону революции, составляло 10 200, к вечеру их стало 66 700.
Переход частей гарнизона на сторону народа и помощь солдат восставшим в революционных действиях привело к тому, что восставшие рабочие получили оружие.
Много оружия было взято в Арсенале. Другие группы вооруженных рабочих и солдат сняли охрану и овладели зданиями Главного арсенала Главного артиллерийского управления и складами на Литейном проспекте. В руки восставших перешло более 40 тыс. винтовок и 30 тыс. револьверов.
Много оружия было захвачено в полках. В Преображенском полку было захвачено 500 винтовок и 5 пулеметов, в запасном броневом автомобильном дивизионе — 97 пулеметов и 834 револьвера. В самокатном батальоне после его перехода на сторону народа было более 2 тыс. винтовок. В частях 15-й бригады ополчения было взято 1478 берданок. В руки восставших попало более 2 тыс. снарядов и около 2 млн патронов.
К вечеру 27 февраля власти контролировали, по сути дела, только небольшой кусок города вокруг Зимнего дворца. Генерал Хабалов стянул на Дворцовую площадь значительный резерв… В резерве находились четыре гвардейские роты, пять кавалерийских эскадронов и сотен, пулеметная рота и две артиллерийские батареи. Кроме расположенных на Дворцовой площади правительственных учреждений, солдаты отряда несли охрану мостов: Биржевого, Дворцового и Тучкова мостов и препятствовали восставшим пробиться на Дворцовую площадь со стороны Васильевского острова.
В остальной части города активное сопротивление продолжали оказывать почти исключительно жандармы и городовые, особенно те, которые засели за пулеметами на чердаках высоких домов, колокольнях и пожарных вышках. Полиция получила перед революцией около 400 пулеметов, что хватило бы на 15—18 полков. Пулеметный огонь вызвал больше всего жертв — этим и объясняется ожесточение, с которым восставшие расправлялись с жандармами. Сопротивлялись также небольшие группы правительственных войск, если не считать самокатного батальона, продолжавшего борьбу еще и на следующий день. В войсках вели огонь главным образом офицеры и некоторая часть солдат учебных команд.
Царская власть была неадекватна событиям, видимо, не вполне понимая до сих пор их размах и характер.
27 февраля утром Михаил Родзянко послал царю телеграмму:
«Телеграмма № Р/39 921
Подана в Петрограде 27 февраля 1917 г. 12 ч. 40 м.
Получена в Ставке 27 февраля 1917 г. 13 ч. 12 м.
Д[ействующая] армия, Ставка верховного главнокомандующего.
Его императорскому величеству.
Занятия Государственной думой указом Вашего величества прерваны до апреля. Последний оплот порядка устранен. Правительство совершенно бессильно подавить беспорядок. На войска гарнизона надежды нет. Запасные батальоны гвардейских полков охвачены бунтом. Убивают офицеров. Примкнув к толпе и народному движению, они направляются к дому Министерства внутренних дел и Государственной думе. Гражданская война началась и разгорается. Повелите немедленно призвать новую власть на началах, доложенных мною Вашему величеству во вчерашней телеграмме.
Повелите в отмену Вашего высочайшего указа вновь созвать законодательные палаты. Возвестите безотлагательно эти меры высочайшим манифестом. Точка. Государь, не медлите. Если движение перебросится в армию, восторжествует немец, и крушение России, а с ней и династии — неминуемо. От имени всей России прошу, Ваше величество, об исполнении изложенного. Час, решающий судьбу Вашу и Родины, настал. Завтра может быть уже поздно.
Председатель Государственной думы Родзянко».
Императрица в этот день телеграфировала царю трижды:
11 часов 12 минут утра: «Революция вчера приняла ужасающие размеры. Знаю, что присоединились и другие части. Известия хуже, чем когда бы то ни было. Алис»;
в 1 час 3 минуты пополудни: «Уступки необходимы. Стачки продолжаются. Много войск перешло на сторону революции. Алис»;
в 9 часов 50 минут вечера: «Лили провела у нас день и ночь — не было ни колясок, ни моторов. Окружный суд горит. Алис».
В Могилеве свита была в тревоге, за завтраком было мало приглашенных, и царь, всегда любезный, видимо, сдерживался и мало говорил. Воейков, однако, спокойно дал коменданту императорского поезда, полковнику Герарди, отпуск на несколько дней в Царское Село.
Александр Блок описывает настроения в Ставке:
«В Ставке до сего дня полагали, что происходит «голодный бунт», в революцию не верили и к слухам относились пассивно, чему способствовал крайний «фатализм» царя, как выражается генерал Дубенский. Алексеев умолял царя в эти дни пойти на уступки, но из этого вышло только то, что уехали немного раньше, чем предполагали.
Во всяком случае, настроение Ставки резко изменилось к вечеру 27 февраля. Воейков, который балаганил, устраивал свою квартиру и до 5 часов дня «прибивал шторки и привешивал картинки», вдруг понял трагичность положения и «стал ходить красный, тараща глаза». Генерал Иванов, придя к обеду, узнал от Алексеева, что он назначен в Петербург главнокомандующим «для водворения полного порядка в столице и ее окрестностях», причем «командующий войсками округа переходит в его подчинение» (на бланке Начальника Штаба Верховного Главнокомандующего, управление Дежурного генерала, Љ 3716, подписали генерал Алексеев и дежурный генерал Кондзеровский). Назначение это последовало вследствие указания бывшего Председателя Совета Министров князя Голицына на необходимость командировать в столицу пользующегося популярностью в войсках боевого генерала.
Иванов, слывший за «поклонника мягких действий», за обедом рассказал царю, как ему удалось успокоить волнения в Харбине при помощи двух полков без одного выстрела. После обеда царь сказал Иванову: «Я вас назначаю главнокомандующим петроградским округом, там в запасных батальонах беспорядки и заводы бастуют, отправляйтесь». Иванов доложил, что он уже год стоит в стороне от армии, но полагает, что «далеко не все части останутся верны в случае народного волнения, и что потому лучше не вводить войска в город, пока положение не выяснится, чтобы избежать «междоусобицы и кровопролития». Царь ответил: «Да, конечно».
Дубенский рассказывает в своей дневнике (от 3 марта) что «27 февраля вечером было экстренное заседание под председательством государя, Алексеева, Фредерикса и Воейкова. Алексеев, ввиду полученных известий из Петрограда, умолял государя согласиться на требование Родзянко дать конституцию, Фредерикс молчал, а Воейков настоял на непринятии этого предложения и убеждал государя немедленно выехать в Царское Село».
Остро встал вопрос о власти. Решать его пытались с двух сторон: в Государственной думе и через Совет рабочих депутатов.
Газета «Известия революционной недели», №1 от 27 февраля 1917 года:
«Временный исполнительный комитет Совета рабочих депутатов обратился к населению с воззванием, в котором указывалось, что первое заседание представителей рабочих, солдат и населения Петрограда состоится сегодня,
В 9 часов вечера 27 февраля открылось первое заседание Петроградского Совета в Таврическом дворце. Протокол заседания не сохранился. Неизвестно даже, сколько человек присутствовало: по данным А. Шляпникова, от 40 до 50 человек; «Известия» в статье, посвященной полугодовщине создания Советов, называют 125—150 человек, а Суханов говорит, что к открытию заседания явилось около 250 человек, при этом в зал приходили все новые группы людей.
Газета «Известия П.С.», №1 от 28 февраля 1917 года:
«Большинство депутатских мест в Совете заняли меньшевики и эсеры. Председателем исполкома Совета был избран член Государственной думы Н. С. Чхеидзе (меньшевик), а товарищами председателя — члены Государственной думы А.Ф. Керенский (трудовик) и Н.Д. Соколов (меньшевик). От большевиков в исполком Совета вошли П.А. Залуцкий, П.А. Красиков и А.Г. Шляпников. Под давлением революционных масс исполком Совета на первом же заседании вынужден был принять ряд важных решений: об организации в районах, на заводах и фабриках рабочей милиции; о создании военной комиссии «для дальнейшей организации революционных выступлений»; о посылке комиссаров Совета для организации районных Советов; о создании продовольственной комиссии; о контроле Совета над Государственным банком, Монетным двором и другими важнейшими государственными учреждениями; о запрещении черносотенных газет.
Исполком Совета постановил создать единый руководящий орган власти революционных масс столицы — Совет рабочих и солдатских депутатов и начать издавать официальный орган Совета — «Известия Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. <…>
Наибольшее внимание заняло обсуждение вопроса о вхождении представителей Совета во Временную комиссию Государственной думы…»
Этот вопрос вызвал наибольшие споры потому, что рабочие и солдаты, только что одержавшие победу на улицах без помощи Государственной думы и вопреки Думе, не хотели посылать своих представителей в нее. Но руководители Совета уговорили депутатов после продолжительного обсуждения. Решено было делегировать в думский комитет депутатов Н.С. Чхеидзе и А.Ф. Керенского.
Одновременно думцы также пытались возглавить революционный процесс: царь не отвечал на телеграммы, а отряды революционных солдат уже заполняли Таврический дворец. Надо было решать. В 2 часа 30 минут депутаты Государственной думы собрались на частное совещание.
Газета «Известия революционной недели», №1 от 27 февраля 1917 года:
«Совет старейшин Государственной думы, на экстренном заседании, ознакомившись с указом Николая II о роспуске Государственной думы, постановил не расходиться, всем депутатам оставаться на своих местах».
На заседании был избран Временный комитет Государственной думы в следующем составе: М.В. Родзянко (октябрист), Н.В. Некрасов (кадет), А.И. Коновалов (прогрессист), И.И. Дмитрюков (октябрист), А.Ф. Керенский (трудовик), Н.С. Чхеидзе (меньшевик), В.В. Шульгин (националист), С.И. Шидловский (октябрист), П.Н. Милюков (кадет), М.А. Караулов (прогрессист), В.Н. Львов (националист), В.А.Ржевский (прогрессист)…
Поздно вечером Временный комитет Государственной думы выпустил воззвание, извещавшее население и армию о том, что комитет «при тяжелых условиях внутренней разрухи, вызванной мерами старого правительства, нашел себя вынужденным взять в свои руки восстановление государственного и общественного порядка».
В другом воззвании Комитет призывал жителей Петербурга сохранять порядок и не посягать «…на жизнь и здоровье, а равным образом и на имущество частных лиц».
В приказе войскам Петроградского гарнизона, изданном комитетом, предлагалось всем нижним чинам и воинским частям «немедленно возвратиться в свои казармы», офицерам принять все меры к водворению порядка и командирам частей прибыть в Государственную думу к 11 часам утра 28 февраля для получения указаний.
В полночь в состав Временного комитета был дополнительно введен член Государственной думы, полковник Генерального штаба Б.А. Энгельгардт. Желая перехватить инициативу у восставших рабочих и солдат, а также в ответ на создание рабочей милиции, объявленное Петроградским Советом, Временный комитет Государственной думы поручил гласному городской думы М.А. Крыжановскому организовать городскую милицию. Он обратился с призывом к студентам всех высших учебных заведений явиться к 8 часам вечера с документами.
Из дневника Александра Бенуа:
«Вечером опять «хлынула волна революции». Зашедший к чаю Аллегри рассказал, чему он был очевидцем вчера… Особенно их поразила атака, произведенная конными жандармами на толпу рабочих с примкнувшими к ней солдатами! Пройдя Конюшенный переулочек, выходящий на Екатерининский канал, они принуждены были остановиться — и тут заметили, что прохожие люди от чего-то прячутся, — это они прятались от выстрелов, долетавших с Невского. И там же, через канал, они видели, как ринулись в направлении к Царицыну лугу жандармы, как «враги», а толпа рабочих встретила их выстрелами. Они видели и то, как жандармы пустились обратно, причем некоторые падали с коней!
Накануне тот же Аллегри был свидетелем того, как у памятника Кутузову перед Казанским собором солдат выхватил саблю из рук крайне возбужденного офицера, как раз когда тот обратился с речью к толпе, и переломил саблю на своем колене. Тут же чуть было толпа не линчевала какого-то штатского, вздумавшего фотографировать «Кодаком» другого («левого») оратора. <…>
Масса слухов сообщается по телефону. Будто осаждают (кто осаждает?) Государственную думу, будто она даже взята (кем?). Что-то серьезное там, во всяком случае, происходит. Оливы с Потемкинской сообщили, что мимо их окон все время бродят кучки вооруженных рабочих, человек по десяти, а то и с полсотни. Изредка они стреляют, но в воздух — для острастки. Совершенно достоверно, что взбунтовавшимися полками (какими?) взят Арсенал на Литейном, освобождены узники из тюрьмы («Крестов»). Среди освобожденных оказался и только что посаженный Монасевич-Мануйлов — правая рука министра и полицейский информатор Палеолога; его с овациями освободившая толпа проводила до дому; шествовал же он — по морозу — в светлой пижаме.
Горит Окружной суд (от нас в этом направлении едва заметное зарево). Приказами Государя Дума и Государственный совет распущены. Однако на сей раз «это не пройдет», ибо уже выбрано нечто вроде Временного правительства (!!) из 12 лиц, в состав которого вошли: Милюков, Маклаков (думский), Родзянко и Керенский. Только что, впрочем (сейчас десять с половиной вечера), Добужинский по телефону передал, что этот «комитет» уже распался.
В ответ на вчерашнюю телеграмму Гос. думы получены довольно загадочные ответы — от ген. Рузского: «Телеграфировал Государю» и от Брусилова: «Мы исполним (sic!) свой долг перед родиной и Государем». Истолковываются эти телеграммы как присоединение обоих генералов к Думе и к восстанию. Наконец, ходят слухи, что арестованы Щегловитов, а также Беляев, военным же министром назначен (уже от Временного правительства!) какой-то никому в нашем кругу не известный Маниковский. Петербургский градоначальник будто бы ранен. Казаки отказываются стрелять и братаются с рабочими.
Шейхель видел даже такую сцену (в субботу, около 5 ч. вечера) у Николаевского вокзала. Полицейский пристав шашкой зарубил оратора-студента; это увидал казак, проезжавший как раз мимо со своим взводом, отделился от товарищей, пробрался через густую толпу и, в свою очередь, зарубил пристава. После этого он закричал толпе: «Если из вас никто не выдаст, то мои не выдадут!» — и поскакал догонять свою часть. Слух о взятии Крепости представляется мне все же вздорным.
Я сам еще не слыхал ни одного выстрела. Впрочем, я не выхожу второй день. Не из трусости, а потому, что тяжело подыматься в наш шестой этаж пешком, так как лифт не действует. Электричество все же горит, вода идет, да и телефон, хотя и с задержками, действует. Никакого обещанного «настроения Пасхи». Акица пришла в восторг, узнав, что кричат «Долой войну!». Но все это носит такой спорадический характер! Все так не слажено! И сколько во всем этом болезненной истерии! Каких-либо лозунгов еще не слышно. С моей точки зрения, это как-никак «голодный бунт». Все дело в хлебе — ведь хвосты у лавок за последнее время удлинились до жутких размеров. И каждый такой хвост клокочет возмущением. А это значит, что все дело в хлебе, иначе говоря, в войне, в фактической невозможности ее продолжать уже год назад, когда обнаружился чудовищный недостаток в вооружении — не было возможности вести войну!»
Княгиня Ольга Палей вспоминала:
«В понедельник, 27/12, полное отсутствие газет заставило нас опасаться худшего. В Царском мы не нуждались ни в чем, но в Петербурге не хватало хлеба. Я повторяю, что все это было устроено революционерами. Дочери из города телефонировали мне, что стрельба все усиливается, и полки начинают переходить на сторону мятежников. Около двух часов приезжает из Петрограда письмоводитель нашего нотариуса, очень умный, храбрый, честолюбивый, но беспринципный молодой человек. Я знала его благодаря работе в комитете помощи нашим военнопленным, где я была председателем, а он — моим заместителем. Я буду говорить о нем позже. Он приехал, чтобы сообщить нам о важных событиях текущего момента, и чтобы покорнейше просить в. князя настаивать на возможно скорейшем возвращении государя из Могилева. «Еще не все потеряно, — сказал он, — если бы государь захотел сесть у Нарвских ворот на белую лошадь и произвести торжественный въезд в город, положение будет спасено. Но как можете вы оставаться здесь спокойными?» В эту минуту вошел князь Михаил Путятин, управляющий Царскосельским дворцом, и мы с общего согласия решили, что государь, конечно, в курсе дела, что он знает, что ему следует предпринять, и что лучше всего предоставить ему самостоятельность в его действиях. Увы, увы, не были ли мы правы? Снова раздался звонок телефона. Мятежники только что взяли штурмом арсенал. В этот момент мы почувствовали, что почва действительно качается у нас под ногами. Тюрьмы открыты, и все беглецы из острогов становятся во главе движения. К концу дня 27 /12 Петропавловская крепость очутилась в руках революционеров. Мало-помалу полки переходят на сторону наших врагов, и в Царском Селе рассказывают, что первый стрелковый полк, расквартированный в этом городе, ушел, чтобы присоединиться к мятежникам»
Справка ИА REGNUM:
Николай Иванов — генерал, начальник войск, выделенных для обеспечения безопасности царской фамилии и подавления восстания в Петербурге.
Александр Шляпников — революционер, член Русского бюро ЦК РСДРП
Петр Красиков — революционер, член РСДРП, принимал участие в организации Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов
Прогрессивная партия (прогрессисты) — думская фракция, состоящая из крупных землевладельцев и промышленников, занимавшая позицию либералов центра
Известия революционной недели — бюллетень Комитета петроградских журналистов, одна из немногих газет, выходивших с 27 февраля по 5 марта.
Газеты в то время в Петрограде имелись у каждой партии и у многих профсоюзов и рабочих объединений, в городе действовало порядко 300 типографий и типолитографий. Тем не менее, большинство газет выходило ежедневно, и прекращение их выпуска даже на 2 дня, тем более — на целую неделю, воспринималось гражданами как информационный голод. При этом издание газет остановилось не по решению властей, а из-за участия рабочих типографий в митингах, нарушения транспортного сообщения и других аналогинчых причин.
Телеграф был одним из основных методов сообщения в Российской Империи. Его функционирование находилось под ответственностью Главного управления почт и телеграфов, входившего в состав Министерства Внутренних Дел. Телефонная связь была ещё относительно не развита: телефонные сети охватывали отдельные города, иногда — соединяли несколько близлежащих телефонных пунктов.