Европа против России. Крымская война. Баланс сил накануне мира
После Севастополя и Карса наступил момент истины. С одной стороны, потери и победы каждой из сторон делали возможным разговор о мире. С другой, Парижу и Лондону нужен был только победоносный мир, слишком уж дорогой была эта война, чтобы закончиться неопределенно. И, наконец, напряжение войны достигло такого предела, что перелом в военных действиях стал бы возможным только в случае расширения коалиции. Возможности России сопротивляться не были безграничными.
Осенью 1855 г. военные неудачи союзников в Малой Азии были компенсированы политическими успехами. 21 ноября 1855 г. был подписан оборонительный союз между Швецией, Англией и Австрией. По секретному приложению к этому документу Стокгольм обязался начать подготовку к военным действиям в Финляндии, для чего в 1856 г. предполагалось собрать в Швеции до 165.000 шведских, норвежских, французских, английских и даже датских солдат и офицеров. Трудно с уверенностью утверждать, насколько реален был этот план, но безусловно одно — северо-западный театр военных действий становился более опасным для России направлением. Проверить, насколько крепка была оборона там, где находились лучшие части русской армии, союзникам не пришлось, тем более, что один из них, а именно Франция — твердо стремилась к достижению мира и отнюдь не была заинтересована в расширении географии войны. Пока английская дипломатия готовила в Стокгольме почву для кампании 1856 года, французская в Вене прилагала усилия к тому, чтобы ее и вовсе не было. Австрийский посол в Англии докладывал своему правительству, что Наполеон III хочет мира, и поэтому считает выступление Австрии наиболее быстрым способом его достижения.
6 декабря 1855 г., получив информацию об изменении позиции Швеции и Австрии, британское правительство отправило в Париж и Вену проект будущего мирного договора, состоявшего из 5 пунктов:
1) отмена русского покровительства над Дунайскими княжествами, введение взамен коллективного покровительства Великих Держав при сохранении существующих прав и привилегий Молдавии и Валахии при сохранении сюзеренитета султана, разрешение на создание новой оборонительной системы Княжеств, проведение новой границы в Бессарабии;
2) свобода судоходства по Дунаю, право Великих Держав иметь в устье Дуная по 1−2 легкому военному кораблю для охраны этого режима;
3) нейтрализация Черного моря, уничтожение на его берегах крепостей и военно-морских арсеналов, ограничение количества военных судов прибрежных государств,
4) права и льготы христианских подданных султана должны быть обеспечены «без нарушения независимости и достоинства турецкого правительства», при участии всех Великих Держав, включая Россию;
5) «воюющие державы предоставляют себе право предъявить на общую пользу Европы особенные условия сверх четырех прежних».
Эти предложения Англии были поддержаны Францией и Австрией. 4(16) декабря 1855 г. Буоль направил в Петербург проект мирного соглашения, сопроводив его недвусмысленной угрозой:
«Мы настоятельно просим российский Двор спокойно разобрать предложения, которые мы передаем ему на усмотрение. Мы не будем распространяться относительно тех серьезных последствий, которые повлек бы за собой отказ вступить на вторично предлагаемый нами путь к почетному примирению, отказ, вследствие которого на него обрушилась бы вся тяжесть громадной ответственности. Мы предпочитаем надеяться, что он благоразумно взвесит все шансы. Мы думаем, что в этом мы являемся выразителями пожеланий и насущных интересов Европы».
30 декабря 1855 г. (11 января 1856) Австрия по соглашению с союзниками предложила русскому правительству проект мирного договора, и, в ответ на возражения против некоторых его положений, потребовала принятия этого документа под угрозой объявления войны. Для принятия ультиматума было дано 6 дней. Россия оказалась в чрезвычайно сложной ситуации.
За пять дней до вручения ультиматума Фридрих-Вильгельм IV направил Александру II секретное письмо, в котором умолял его пойти на уступки союзникам и… спасти Пруссию. Свое государство он сравнивал с индейкой в пасти союзников, стремящихся разорвать его на части. Франция стремилась к Рейну, Австрия хотела вернуть Силезию, Англия мечтала об уничтожении прусской промышленности. Перспектива начала военных действий на Балтике и возможное восстание в Польше пугало Берлин. Перед лицом угрозы расширения коалиции Петербург не мог рассчитывать на поддержку своего единственного соседа в Европе, который занимал благожелательно-нейтральную позицию в войне. После долгих колебаний и обсуждений, в ходе которых большинство их участников высказалось за уступки, 4(16) января 1856 г. Александр II принял предложение Австрии. В тот же день Нессельроде известил об этом решении австрийского посла в России.
Военные действия прекратились. Под Севастополем, к немалой радости гарнизона и его противников, было заключено перемирие. Снабжение русской армии на полуострове по окончанию военных действий вошло в фазу кризиса, к тому же в госпиталях начиналась эпидемия тифа. В феврале 1856 г. князь Г.А. Трубецкой отметил в своем дневнике:
«Положение Крымской армии в настоящее время можно описать одною чертою. Истребление перевозочных средств привело ее в то положение, в которое тщетно старались привести ее союзные, внешние враги. Она отрезана от России, от той страны, где еще есть люди здоровые и скот, могущий ходить и перевозить. С каждым днем эта пустыня, которая отделяет армию от России, все более и более увеличивается. Что из этого будет, ежели это продолжится, страшно подумать».
Крымская война закончилась поражением, но отнюдь не разгромом России в столкновении в весьма сложных условиях. Лучше всего описал их на совещании у императора 20 декабря 1855 г. граф П.Д. Киселев: «…в истории не было доселе примера союза двух великих морских держав, которые уничтожили действие нашего флота; что четыре союзные державы с 108 милл. населением и 3 миллиардами дохода, стоят против России, у которой 65 милл. населения, рассеянного на 3-й части земного шара, и только около 1 миллиарда дохода…»
Война продемонстрировала несколько довольно очевидных истин. Прежде всего, то, что Россия, как бы сильна она ни была, не могла создать флот, превосходящий по силе флоты двух крупнейших морских держав и армию, которая могла бы обеспечить победу при столкновении с армиями коалиции Турции, Англии, Франции, а в перспективе ‑ и Австрии, из которых две армии — французская и австрийская — принадлежали к категории самых сильных в Европе. Именно перспектива вступления в войну Австрии, и, как следствие, Швеции,
Казалось бы, планы, с которыми Пальмерстон и Наполеон III вступили в войну, имели все шансы быть реализованными, а Россия была обречена на системное поражение и изгнание с позиций, приобретенных за время ее успехов. Тем не менее, ничего подобного не произошло. Нельзя не заметить, что мобилизационный потенциал, созданный в правление императора Николая I, позволил, несмотря на потери и значительные недостатки, развернуть, вооружить, обеспечить и содержать колоссальную для XIX века армию. К 1 января 1856 г. в действующих войсках числилось 824 генерала, 26.614 офицеров, 1.170.184 нижних чинов, а в резервных частях — 113 генералов, 7.763 офицера, 572.158 нижних чинов. Вместе с ополчением под ружье было поставлено 2,3 млн. человек, армия мирного времени была увеличена более чем в 2,5 раза. 260-тысячная армия охраняла побережье Балтики, 293.000 чел. находились в Царстве Польском и на Правобережной Украине, 121.000 чел. — в Бессарабии и на побережье Черного моря, 183.000 чел. — в составе Кавказской армии. Таков не полный перечень направлений и сил, прикрывавших их.
Сомнительно, что в Европе того времени нашлось бы государство, которое оказалось бы в состоянии в течение почти 2 лет выдерживать подобное противостояние, учитывая к тому же необходимость сдерживать остальных своих соседей (Швеция, Пруссия, Персия) от выступления на стороне противника путем концентрации сил на дружественных и не очень дружественных границах. Подобное напряжение сил обошлось очень дорого — общие человеческие потери (убитыми, умершими от ран и болезней, ранеными) составили до 500.000 чел., почти столько же, что у всех союзников (не считая 35 000 чел., умерших от болезней в отмобилизованной, но не воевавшей австрийской армии). Безвозвратные потери России составили 153 тыс. чел., союзников — 156 тыс. чел. Следует также отметить, что это была единственная война, которую Россия в состоянии была вести не только без единого союзника, но и без крупных внешних займов. Военные расходы воюющих по подсчетам современных исследователей составили (в миллионах фунтов по курсу периода войны):
В 1854 г. в России в обращении находилось кредитных билетов на сумму в 311 млн. рублей, при этом правительство имело металлический фонд в 123 млн. рублей, что позволяло поддерживать курс бумажного рубля по отношению к серебряному. По окончанию войны металлический запас понизился до 119 млн. рублей, а количество кредитных билетов возросло до 780 млн. рублей. Дефициты бюджетов за годы войны составили: 108,829 млн. руб. (1853); 146,932 млн. руб. (1854); 282,635 млн. руб. (1855); 258,374 млн. руб. (1856). Общая же сумма военных дефицитов составила 796,77 млн. руб. Реальные доходы Империи сокращались, в том числе и по причине роста недоимок. В 1850 г. недоимки равнялись 107,166 млн. руб., в 1851 г. — 110,496 млн. руб., в 1852 г. — 125,35 млн. руб., в 1853 г. — 130,352 млн. руб., в 1854 г. — 135,433 млн. руб., в 1855 г. — 140,046073 млн. руб. Государство дважды, в 1853 и в 1855 гг., было вынуждено обращаться к внешним займам, в результате у немецких банков удалось получить по 50 млн. руб. под 5% годовых.
Но основными ресурсами войны для России были внутренние заимствования. Правительство вынуждено было увеличивать выпуск кредитных билетов. В 1853 г. их было выпущено на сумму 10 млн. руб., в 1854 г. — на 58,964 276 млн. руб., в 1855 г. — уже на 215,101 501 млн. руб. К началу 1(13) января 1856 г. общая сумма внешних и внутренних долгов за годы войны составила 533.273.782 руб. Между тем, в 1856 г. военные расходы составили 228 .999.796 руб., а общая сумма расходов — 593.833.068 руб., при том, что доходы за тот же год равнялись 264.925.321 руб. Общая сумма формального долга государства, включая довоенные внешние заимствования, разного рода внутренние долги достигла к окончанию войны фантастически высокой суммы в 1,5 млрд. рублей серебром. Эта мобилизация внутренних ресурсов весьма дорого обошлась стране и обусловила финансовый кризис первых лет правления Александра II. Тем не менее, сама возможность такого напряжения отнюдь не свидетельствует о слабости империи Николая I.
В ближайшей перспективе главным победителем в войне стал Наполеон III, добившийся реванша за 1812 год и укрепивший положение своей династии. Франция стала одним из главных кредиторов Османской империи и гарантов разоружения России на Черном море. Впрочем, через 14 лет этот порядок вещей рухнет вместе со своим создателем, а Турция откажется от государственного долга Франции. Война после ее окончания не привела к внешнеполитической изоляции России, как рассчитывал Лондон, она не остановила расширение ее владений в Азии, на дальних подступах к Индии, скорее наоборот. Единственным государством, сумевшим извлечь выгоду из Крымской войны и ее последствий, была Пруссия. В ответ на предложение британского дипломата Августа Лофтуса обсудить проблему вступления королевства в союз с Англией, Францией и Австрией прусский министр-президент Отто-Теодор фон Мантейфель резонно заметил, что для начала нужно выяснить его цели, добавив при этом: «Очень легко сказать: «Ослабить Россию»; но означает ли это наступление на Москву?» В узком кругу глава прусского правительства высказывался о руководителях антирусской коалиции с большей откровенностью: «Эти господа думают, что мы собираемся таскать им каштаны из огня. Отнюдь нет; это они будут их доставать, а мы их съедим».
Показатели британского экспорта в Россию постоянно падали, за 1848−1852 гг. они сократились на 43%, составив в 1852 г. лишь 1/78 часть всего экспорта Великобритании. С другой стороны, из России на острова ввозилось 1/6 часть потребляемой там пшеницы и 1/3 овса. Это были существенные цифры, и заменить такой объем импорта Лондон не мог. В связи с этим в начале войны там было принято решение установить блокады русских портов, не допускать плавания судов под русским флагом, ограничить вывоз товаров промышленного производства, которые могли бы иметь военное применение (напр., паровые двигатели для морских судов), но отказаться от захвата товаров противника на нейтральных судах. В Англии опасались негативной реакции со стороны государств Германии и, особенно Соединенных Штатов. Опасения были небезосновательными, а интересы, которые не решились потревожить — весьма серьезными. В ходе войны Пруссия активно занималась реэкспортом продукции русского сельского хозяйства в Англию, увеличив в 1854 г. вывоз сала почти в 5 раз, конопли — более чем 10 раз, льна — более чем в 2,5 раза и т.п. Через территорию Пруссии в Россию перевозились товары, объявленные военной контрабандой — порох, бельгийские винтовки, паровые машины и запасные части к ним.
Английскими кораблями было захвачено только несколько торговых судов под датским и тосканским флагами, которых не удалось секвестировать ввиду отсутствия законных на то оснований. Что касается Пруссии, то ее роль в посреднической торговле на Балтике не составляла секрета для Лондона, в 1854 г. там даже обсуждались меры по введению блокады побережья королевства или демонстрации силы у его берегов, но английские политики так и не решились пойти на это. Методы периода борьбы с континентальной блокадой Наполеона остались в истории. Принцип действий британского правительства был сформулирован следующим образом: «Непосредственные интересы и очевидные угрозы важнее прецедентов». Правда, весной 1855 г. Пруссия, Ганновер, Дания, Гамбург и Любек издали ряд документов, ограничивающих нейтральную торговлю, но их значение было столь мизерным, что все поняли — речь идет только о косметических мерах, предпринятых с целью успокоения британской общественности.
В результате блокада русской торговли нанесла больший урон торговле британской, превратив прусский торговый флаг в основного перевозчика на Балтике, а Мемель, по меткому замечанию Лофтуса, превратился в это время в русский порт. К концу 1855 г. невыгоды торговой полу-блокады России стали ясно осознаваться в Лондоне, который вынужден был признать крах этой политики, так и не отыскав, к счастью для таких государств, как Пруссия, замену ей. Англия попыталась принять более угрожающий тон в отношении королевства, но пруссаки игнорировали его вплоть до последнего момента, когда реальной показалась перспектива начала крупномасштабных военных действий на Балтике. В Берлине не собирались отказываться от внезапно возникших преимуществ посреднической торговли между воюющими странами. Впрочем, все экономические выгоды, которые принесла Пруссии война, конечно, абсолютно несравнимы с последствиями ее «нейтрального нейтралитета», заложившего основы русско-прусского сближения в 1864—1870 гг.
В 1896 году бывшие союзники по Крымской войне отмечали сороковую годовщину ее окончания. Один из наиболее ярких и последовательных противников России — лорд Роберт Сесил, третий маркиз Солсбери поразил многих своим заявлением о Крымской войне в парламенте. Вспоминая о 1854−1856 гг., он сказал — «мы поставили наши деньги не на ту лошадь». В поздний период правления королевы Виктории Крымскую войну обычно называли «преступлением» (игра слов «Crimeanwar» и «crime»), так как она не решила внешнеполитических задач, зато доставила Англии массу проблем во внутренней политике и легла тяжелым бременем на бюджет. Общие военные убытки обошлись Лондону в 69.277.694 фунтов, из которых 46% выпало на займы, сделанные преимущественно на внутреннем рынке. Для многих из тех, кто по-прежнему смотрит на эти события сквозь призму ленинских оценок и определений («Крымская война показала гнилость и бессилие крепостной России»), подобная позиция останется совершенно непонятной. В самом деле, слова Солсбери звучали бы странно, если бы война показала всю гниль и все бессилие самодержавия, и ничего более.
«Франция вынесла гигантскую борьбу; стоять одной, как она стояла тогда и неоднократно потом, против всей Европы, — большой подвиг. Тем не менее, можно сказать, что, подобно тому, как Соединенные Провинции показали невозможность успешной борьбы для нации, хотя бы деятельной, но малочисленной и бедной по размерам территории, если она опирается только на внешние ресурсы, так и Франция показала, что нация не может бесконечно опираться только на себя, как бы ни велика была она численно и как бы ни были сильны ее внутренние ресурсы». Эти слова выдающегося американского военно-морского теоретика и историка контр-адмирала Альфреда Мэхэна, посвященные оценке событий т.н. Аугсбургской войны, полностью могли бы подойти к оценке событий другой, Крымской войны при условии замены (естественно, с небольшими условностями) Франции на Россию, а Соединенных Провинций — на Великобританию.