В истории с предательством, которое совершил бывший депутат Госдумы Денис Вороненков, проявились как черты, вечно свойственные этому отвратительному явлению, так и характерные веяния нашего времени.

Андрей Колеров. Крик (ремейк). 2001

В студенческие годы мне довелось учиться на одном курсе с Сергеем Третьяковым — тем самым предателем, который, перейдя на сторону противника в конце 1990-х, впоследствии, живя в США, «подавился куском мяса» и умер. Мы даже общались в одной компании. Это был большой, уверенный в себе, добродушный, хлебосольный молодой человек из номенклатурной семьи. Его любили, что и отразило данное ему приятелями уменьшительное прозвище Small (учились-то в Инъязе, поэтому и прозвища чаще всего были на иностранный манер).

После института наши пути разошлись, но много лет спустя я встретил его в Нью-Йорке. Это был приём в нашем представительстве при ООН, посвященный 9 мая. Меня поразила тогда произошедшая во всём его облике перемена: человека явно что-то сильно угнетало, и он это пытался залить спиртным и скрыть видом особой значительности и «располагающей», как ему, видимо, казалось, а на самом деле жалкой улыбкой. Но ещё разительнее была перемена, произошедшая с его женой, которую я тоже знал с юношеских лет. Милая русская девушка превратилась в нервную женщину — персонаж пьес Теннеси Уильямса.

Вид их был отталкивающим, в нём явно чувствовалось что-то худшее, чем некое семейное неблагополучие. И мне невольно вспомнилась тогда ранее имевшая место неприятная история с переходом к противнику сотрудников в одном из посольств, где я работал, которая напрямую затронула и меня.

Вот это вживую рассмотренное тогда лицо предательства время от времени всплывает передо мною, когда действительность вновь сталкивает с сюжетами подобного свойства. Все они разные — в их основе может лежать малодушие, политические мотивы, меркантильный интерес, да мало ли что ещё, — но они всегда заключают в себе историю слома личности. Или подтверждение её отсутствия.

Судя по тому, что я видел в последние дни по телевизору, на лица Дениса Вороненкова и Марии Максаковой-Игенбергс эта печать непоправимого несчастья пока ещё не легла. Они пока ещё не поняли, что они натворили — прежде всего, со своими собственными судьбами, но не только с ними. Она однако скоро на них ляжет, и бегающие глаза Вороненкова тому первое свидетельство.

Сделав всё то, что он уже сделал на Украине, Вороненков не может не понимать, что, если полгода тому назад ещё можно было пытаться кого-то убеждать в безосновательности выдвинутых против него уголовных обвинений, то теперь разговор на эту тему не значит ровным счётом ничего и ни для кого.

Что станет с самим бывшим советским суворовцем и российским офицером, а потом чиновником, депутатом и предателем Вороненковым — «подавится» он «куском мяса» или застрелится — мы через какое-то время узнаем. Если не застрелится, то, думаю, умрёт от рака: такие внутренние «сшибки» для человеческой психики бесследно не проходят. А вот что будет с его женой и, главное, их детьми?

Цитата из к/ф «Неподсуден». реж. Владимир Краснопольский, Валерий Усков. СССР. 1969
Раздумье

В советское время мать Марии Максаковой Людмила Максакова хорошо сыграла в фильме «Неподсуден» роль молодой женщины, совершившей трагическую ошибку в вопросе о верности и предательстве. В результате вместо того, чтобы поддержать своего возлюбленного, которого все несправедливо посчитали малодушным, она оказалась замужем за настоящим трусом. Обретённое ею во второй половине жизни правильное понимание того, что случилось много лет тому назад, уже не могло ничего исправить. И даже в отцы своему сыну она по этой глупости определила не настоящего отца и настоящего человека, а того, кто предал боевых товарищей.

Вот о них, о детях, и болит сердце. Особенно о толковом мальчишке, суворовце, показанном не так давно в одной из посвящённых Марии Максаковой передач по ТВ. Судя по его репликам, он Вороненкову, как старшему мужчине, поверил…

Англичане говорят, что последнее прибежище негодяя — патриотизм (именно так, уверен, надо переводить известную фразу британца Сэмюэля Джонсона Patriotism is the last refuge of a scoundrel). У русских другая жизненная философия, и по ней получается, что последнее прибежище негодяя — это либо раскаяние, либо ещё большая подлость. Вот из этого Денису Вороненкову и придётся выбирать.