Крымская война. Союзники и русские. Неудачи и разочарование
Действия союзников в конце 1854 и начале 1855 годов не увенчались сколько-нибудь значительным успехом. После ожидаемых быстрых и легких триумфов отсутствие достижений быстро привело к разочарованию. Это был безусловный успех оборонявшихся, но с другой стороны и Россия не могла достичь решительного перелома в военных действиях и добиться если не изгнания союзников со своей территории, то хотя бы деблокады Севастополя. Тупик немедленно стал испытанием для армий, финансов и политики противостоящих сторон.
Неудачи в военных действиях союзников в Крыму немедленно нашли свое отражение и во внешней политике. Австрия, которая со 2-го декабря 1854 г. постоянно сближалась с Лондоном и Парижем, вновь начала колебаться и уклоняться от активной поддержки анти-русской коалиции. Еще 11 июня канцлер Буоль принял предложение о демобилизации 62 500 резервистов, призванных под знамена в Галиции, с целью ослабить финансовые потери и без того ослабленной казны империи. Известие об этом решении вызвало значительное разочарование в Англии и во Франции. Вместе с попытками взять Севастополь союзники активизировали и свои действия на Балтике. И здесь в 1854 г. польская эмиграция ожидала найти поддержку в случае вторжения. И здесь, несмотря на наличие в польских губерниях горючего элемента, ее ждало разочарование.
«К сожалению, должно сказать, — сообщалось в отчете III отделения за 1854 год, — что в жителях Царства Польского война возбудила преступные чувства и мечты. Они надеялись, что Россия не выдержит борьбы, по их мнению, неравной с европейскими державами, и мечтают о восстановлении прежней Польши. Но при благоразумно принятых мерах правительством спокойствие до сего времени и там не нарушалось. В губерниях, возвращенных от Польши собственно Польские патриоты также питают нерасположение к нам и мало сочувствуют успехам нашего оружия. При всем том, в этих губерниях представляется менее опасности, нежели в Царстве Польском, потому что в них, особенно в Волынской, Подольской и Киевской, жители низших сословий почти все русские родом и православные по вере, вполне преданные нашему правительству. Если в этих губерниях, и еще более в Литве, найдутся отдельные личности с вредными намерениями, то они не встретят ни одобрения, ни поддержки. При этих неблагоприятных обстоятельствах утешительно было видеть, что финляндцы, несмотря на недавнее присоединение к нам, явили себя твердыми в верноподданнических чувствах к Государю Императору и новому их Отечеству, отражали врагов с примерным мужеством и в самоотвержении не отставали от природных русских».
Первая кампания на Балтике вызвала огромное разочарование в Англии — действия Непира и его достижения вызвали возмущение единодушное британской прессы. С осени 1854 г. в королевстве началась подготовка к новой кампании в Балтийском море — велось строительство новых судов, в том числе канонерских лодок и кораблей, вооруженных мортирами. Общая стоимость этой программы составила огромную сумму в 600 000 фунтов стерлингов. С 1832 г. в Англии не строились канонерки — британский флот в основном готовился к войне с французским за господство в океане. Следует отметить, что Адмиралтейству пришлось оправдать эти расходы перед правительством, указав на их необходимость в будущем для обороны побережья против Франции. В 1855 г. англо-французскую эскадру, отправленную к русским берегам, возглавил контр-адмирал Ричард Дондас. На этот раз в состав союзной эскадры вошло 11 линейных, 9 бомбардирских кораблей, 15 винтовых и 15 колесных фрегатов, 5 плавучих батарей, 26 канонерских лодок, 22 судна, вооруженных мортирами, 2 посыльных канонерки, всего 105 вымпелов.
16(28) мая корабли англо-французов появились на дальних подступах к Кронштадту. Его оборона была существенно улучшена. На 1(13) января 1855 г. на верках крепости стояло 1029 орудий, в море выставлены минные заграждения (1286 мин). 8(20) июня при попытке подойти к крепости четыре английских парохода — «Мерлин», «Бульдог», «Файрфлай» и «Вультур» подорвались на русских минах. Пороховой заряд их был невелик, повреждений корпуса на кораблях не было, только сотрясение. Англичанами позже было выловлено большое количество этих мин. Тем не менее подорвавшиеся пароходы были выведены из строя — их пришлось буксировать в доки, в боевых действиях они больше не участвовали. «Мы стоим, — писал французский адмирал, — против неприятеля деятельного, умеющего усиливать свои средства и наносить нам вред».
Дондас не стал рисковать, и отказался от планов бомбардировки фортов Кронштадта. На дальних подступах британского адмирала ждал еще один неприятный сюрприз — русские паровые канонерские лодки. С осени 1854 г. под патронажем Великого Князя Константина Николаевича преимущественно на частных заводах началось строительство этих кораблей, особенно важных в действиях на мелководье. Единый проект представлял собой судно, вооруженное двумя бомбическими 68-фунтовыми орудиями, установленными на вращающихся платформах на корме и юте и одним 36-фунтовым орудием. Двигатели для них также строились на частных заводах и со значительной экономией для казны. К навигации 1855 г. было построено 38 канонерок. Всего к весне 1856 г.,
В Остзейских губерниях, Финляндии и под Петербургом было сосредоточено 302.785 чел. при 436 орудиях, из которых 89 000 тыс. чел. составили подвижный резерв на случай высадки десанта противником. Этого сделать союзники так и не осмелились, предпочитая ограничиться обстрелом не имевших защиты прибрежных городков и их сожжением. 26 июля (7 августа) 75 англо-французских кораблей подошли к Свеаборгу. В этот раз крепость и прилегающий к ней остров Сандхамн, который мог быть использован в качестве плацдарма для атаки, были солидно укреплены и обеспечены всем необходимым. 9−10 августа 1855 г. союзники подвергли крепость бомбардировке. Результаты атаки были весьма скромными. Выпустив 20 000 бомб разного калибра (из них 6 тыс. крупного калибра), союзники сожгли несколько деревянных строений и каменных домов, не имевших сводов.
Во время бомбардировки англичане несколько раз пытались высадить десант на один из близлежащих островков, но их гребные суда, каждый раз встреченные штуцерным огнем из русских окопов, вынуждены были возвращаться. В ходе обстрела гарнизон потерял убитыми 55 нижних чинов, 199 нижних чинов, 4 обер-офицера и 2 штаб-офицера были ранены или контужены. Союзное командование предпочло заявить о том, что оно добилось значительных успехов без особых потерь со своей стороны. Не добившись никаких других результатов, в конце августа 1855 г. Дондас начал выводить свои корабли из Балтики.
К середине лета 1855 г. союзники активизировали подготовку к новому штурму Севастополя. К концу июля французский и английские главные военные инженеры пришли к выводу о невозможности удержания собственных позиций под городом в случае необходимости еще одной зимовки. Это мнение поддержал и британский командующий, но категорически опроверг французский. Его император не мог допустить такого исхода столь дорого стоившей Франции кампании. В результате был сделан вывод о неизбежности нового штурма. Позиции противника подходили все ближе к русской обороне. Усилился артиллерийский и штуцерный обстрел наших укреплений. 8(20) июня был ранен в ногу штуцерной пулей Тотлебен. Он не покинул город и продолжал руководить его инженерной обороной, но тяжелое ранение исключило для него возможность личного пребывания на позициях. 28 июня (10 июля) на Малаховом кургане был ранен в голову штуцерной пулей П.С. Нахимов. Он часто посещал укрепления этого пункта русской обороны и всегда осматривал в подзорную трубу позиции противника через бруствер с одного и того же места. На просьбу не рисковать собой он ответил: «Мне дышится свободнее на бастионе». Как только над бруствером показались густые адмиральские эполеты, резко усилился штуцерный огонь. «Ловко стреляют», — успел сказать адмирал и упал, пораженный пулей. Рана была смертельной, Нахимов потерял сознание и, несмотря на усилия врачей, так и не пришел в себя. В 11.07. 30 июня (12 июля), не приходя в сознание, он умер. Это была незаменимая потеря для гарнизона крепости, смерть Нахимова погрузила в траур всю Россию. При похоронах адмирала, несмотря на ясно видное с позиций противника скопление людей, не было сделано ни одного выстрела.
Напряженное противостояние росло, и единственным исключением стало соглашение о размене военнопленных. Оно было подписано в марте 1855. Для размена были выделены Либава и Одесса, он должен был состояться в конце мая, но часть пленных разменяли только в июле — французы передавали только тяжело раненых (66 чел.), на следующий день им передали 150 здоровых или легко раненых французов, а часть в августе и сентябре — это были англичане. Понимая неизбежность приближавшегося решающего боя за крепость, и вдохновившись известиями об отбитой 6(18) июня атаке, Александр II требовал от русского главнокомандующего в Крыму ген. М.Д. Горчакова перейти в решающее наступление на позиции союзников с целью деблокады осажденного города. Генерал был твердым сторонником пассивной обороны. «Было бы просто сумасшествием, — писал он 5(17) июля Военному министру, — начать наступление против превосходного в числе неприятеля, главные силы которого занимают, кроме того, недоступные позиции».
С другой стороны, противник настолько приблизился к русским оборонительным линиям, что не было никакой гарантии, что до осени он не овладеет Севастополем. Необходимо было что-то предпринимать. 6(21) июля Горчаков составил записку на Высочайшее имя, в которой изложил свои взгляды на возможные действия. Он по-прежнему не верил в возможность успешного наступления на Сапун-гору — ключевую позицию союзников. Однако с приходом подкреплений — 4-й, 5-й и 7-й резервной дивизий, которых Главнокомандующий ожидал 1(13) августа, он считал возможным попытаться сбить англо-французов с Федюхиных и Гасфортовых высот, с целью лишить возможности пользоваться водой Черной речки, и создать опасность флангового удара по Сапун-горе. В случае успеха этого плана противник не смог бы решиться сконцентрировать все свои силы на осаде. Возможность штурма, таким образом, исключалась. Общий замысел был относительно неплох, но Горчаков не был убежден и в возможности его реализации.
Еще до получения этой записки, 20 июля (1 августа) Александр II вновь обратился к Главнокомандующему:
«Ежедневные потери неодолимого Севастопольского гарнизона, все более и более ослабляющаяся численность войск Ваших, которые едва заменяются вновь прибывающими подкреплениями, приводят Меня еще более к убеждению, выраженному в последнем Моем письме, в необходимости предпринять что-либо решительное, дабы положить конец сей ужасной бойне, могущей иметь наконец пагубное влияние на дух гарнизона. В столь важных обстоятельствах, дабы облегчить некоторым образом лежащую на Вас ответственность, предлагаю Вам собрать из достойных и опытных сотрудников Ваших военный совет. Пускай жизненный вопрос этот будет в нем со всех сторон обсужден, и тогда, призвав на помощь Бога, приступите к исполнению того, что признается наивыгоднейшим».
К середине июля в Севастополе получили информацию о подготовке удара на Перекоп, который должен был нанести 30-тысячный французский экспедиционный корпус. По имевшимся донесениям, его части приступили в это время к погрузке в Марселе. Ожидая прихода 4-й и 5-й резервных пехотных дивизий, Горчаков решил все же не останавливать их на Перекопе. Командующий не без оснований считал, что судьба войны решится в Севастополе и предпочитал придерживаться пассивной обороны. За наступление выступал присланный из Петербурга ген.-ад. барон П.А. Вревский. Постепенно Горчаков начал менять свои взгляды. Это отразилось во Всеподданнейшей записке от 21 июля (2 августа), в которой генерал признал, что без русского наступления возможен штурм и падение Севастополя.
В успех наступления Горчаков не верил, и потому предлагал ограничиться промежуточной целью — Федюхиными высотами:
«Занятие нами этих высот имеет важные последствия: мы стесним неприятеля, лишим его изобильного водопоя в р. Черной и станем столь близко от позиции Сапун-горы, что будем ей угрожать ежечасным нападением, так что неприятелю нельзя будет пускаться на штурм Севастополя, не опасаясь атаки непосредственно в свой тыл во время штурма, притом подобный первый успех наш уронит дух неприятеля и, может быть, откроет виды для дальнейших выгодных действий».
28 июля (9 августа) был собран Военный совет. Его участники должны были решить, нужно ли переходить в наступление, и если да — то где и когда. На следующий день члены Военного совета снова собрались на Николаевской батарее. Обсуждению предшествовал доклад генерал-интенданта — собранное ополчение не могло подойти ранее конца октября, существующего запаса сена хватило бы только до середины этого месяца. Члены совета представили свои соображения — большинство высказалось за наступление. Лишь несколько из них предложили подготовить эвакуацию Южной стороны, и, перейдя на Северную, сосредоточить основные усилия на действиях против армии противника в поле. Горчаков не решился принять решение об оставлении Севастополя. Скрепя сердце все же решился наступать, объяснив на Военном совете принятое решение волей монарха и тем, что без атаки город все равно падет. Так считал и комендант города — пассивная оборона не имела перспективы. Как отмечал участник совещания, решение было принято при понимании «абсолютной невозможности изменить положение в нашу пользу без энергичного наступления».