Франц Рубо. Штурм аула Ахульго. 1890. Фрагмент

Во второй половине 1830-х годов Кавказская война, казалось, затихла. На лето и осень 1837 г. была запланирована поездка императора по Кавказу и Закавказью — Николай I должен был посетить Грузию и Армению (маршрут его поездки был такой: Редут-Кале-Кутаис-Ахалцих-Тифлис-Гумры-Эчмиадзин-Эривань). Этому путешествию придавалось большое значение — в ходе его предполагалось решить ряд вопросов, в том числе и привести к примирению Шамиля. Имаму было сделано предложение воспользоваться присутствием на Кавказе императора, чтобы выразить ему свою покорность. С конца 1834 года Николай I пребывал плену иллюзий относительно того, что Авария замирена, а Дагестан стоит на пороге прекращения сопротивления. Переговоры с Шамилем вел генерал-майор Ф.К. Клюге фон Клюгенау, который встретился с ним 18(30) сентября 1837 г. и попытался убедить его принять это предложение. Шамиль поначалу колебался, но через несколько дней отказался сделать это, сославшись на мнение большинства своих наибов.

Вскоре надежда на помощь пришла из Египта и Сирии. Их контролировал тогда Мехмед-Али. Его военное положение казалось блестящим и оправдывало его претензии. На суше господствовала его армия, в 1839 году началась вторая турецко-египетская война, и началась она блестяще для Египта. Туркам решительно нечего было противопоставить этой силе. Паша Египта уже праздновал свою победу. Он даже обратился к горцам Кавказа с воззванием, извещая их о том, что разбил 7 государей — английского, «немецкого», греческого, французского, султана Меджида и других, и теперь обращает свой взгляд против России и скоро придет на помощь «Шамилю-эфенди», которого назначает шахом горцев.

Но вскоре в турецко-египетский конфликт вмешались Англия и Австрия и египтяне начали нести поражение за поражением. В 1839 году египетский паша, разумеется, не смог оказать помощь «Шамилю-эффенди», в которой тот очень нуждался. Его активность привела к появлению плана разгрома теократического государства, которое он пытался построить — имамата.

Для действий против «столицы» имама — аула Ахульго — летом 1839 г. ген.-л. П.Х. Граббе собрал 7,8 тыс. чел. — 9 батальонов пехоты, роту сапер, 5 сотен казаков и 17 орудий. Ахульго находился на двух скалах, разделенных притоком Андийского Койсу, которая окружала их с трех сторон, протекая в глубоком ущелье с обрывистыми берегами. Скалы были покрыты многочисленными пещерами. Аул считался неприступным, даже подходы к нему были серьезно укреплены человеком и сделаны труднодоступными природой.

Фотопортрет Шамиля работы Андрея Деньера. 1859 год

Шамиль призывал своих сторонников к сопротивлению, заверяя их, что долина Андийского Койсу будет гибельной ловушкой для русских войск. Он планировал сковать русские войска обороной у укрепленных аулов Буртунай и Аргуань и ударить по коммуникациям Граббе на горных дорогах. Имам надеялся, что русские войска не смогут дойти до Ахульго или дойдут к аулу уже выдохшись, после чего вынуждены будут повернуть назад. Движение к «столице» горцев приходилось вести по узкой дороге, которую перекрывали многочисленные завалы и засады. Тем не менее, войска достаточно успешно преодолевали эти препятствия. К Бурунтаю они вышли быстрее, чем Шамиль успел собрать свои ополчения. В результате его план с самого начала был сорван.

Теперь самым серьезным препятствием по дороге на Ахульго был Аргуань, как отмечал Граббе — «огромный аул на неприступной каменистой горе, преграждавшей нам совершенно дорогу».Он представлял собой около 500 толстостенных сакль, расположенных в 6 ярусов по скатам гор. Каждая сакля была укрепленным пунктом с бойницами, узкие улицы аула были перекрыты каменными завалами в 8−10 метров высотой. В тылу русских войск появились войска Шамиля. Начался тяжелый бой, в ходе которого имам был разбит и вынужден был бежать, остатки его ополчений оказали упорное сопротивление в Аргуани. 31 мая (12 июня) аул был взят после чрезвычайно упорного 36-часового боя. Была захвачена булава Шамиля и 2 значка. «Исполинский бой. Совершенный успех. — Записал в этот день в своем дневнике Граббе. — Все кончилось только к рассвету следующего дня».

«Горцы, засев в домах, возвышавшихся амфитеатром одни над другими, — вспоминал участник боев штабс-капитан Д.А. Милютин, — осыпали атакующих пулями со всех сторон, сверху и снизу. Солдаты, забираясь на крыши, пытались пробивать сверху отверстия, чтобы бросать внутрь горючие вещества; но отчаянные мюриды, переходя внутренними ходами из одних саклей в другие, продолжали упорно держаться целый день. Были случаи, что в крайности фанатики бросались из окон с кинжалом в руке на обступившие их кучки солдат. В некоторых домах были найдены обгорелые трупы; улицы были завалены телами; текли буквально ручьи крови; многие сакли горели, и дым стлался по всему селению». В результате боев за аул были убиты 1 штаб‑ и 5 обер-офицеров, 134 солдата, раненые 1 генерал, 3 штаб-, 21 обер-офицера и 471 нижний чин.

План осады аула Ахульго

Граббе провел колонну к Ахульго 12(24) июня, саперам пришлось потрудиться кирками лопатами и порохом, для того чтобы построить дорогу. 18(30) июня солдаты завершили строительство осадных батарей. Бои за крепость, в которую был превращен аул, носили исключительно жестокий и упорный характер. Артиллерия вела чрезвычайно интенсивный огонь, транспорты едва успевали подвозить боеприпасы. В ходе боев осаждающие получали подкрепления, их силы выросли до 13 батальонов (8,4 тыс. чел.) и 30 орудий. Только 4(16) августа аул был полностью блокирован, после ряда тяжелых штурмов 17(29) августа Шамиль согласился пойти на переговоры и выдал в заложники сына. Заложники были приняты в русском лагере хорошо, но имам отказался сдаться и штурм возобновился — 22 августа (3 сентября) Ахульго был взят, большая часть его защитников уничтожена, но Шамилю с семейством удалось бежать. «36 часов беспрерывного боя то рукопашного, то на десяти шагах. — Отметил Граббе. — Успех полный». Осада дорого далась русским войскам. «Ахульго досталось нам дорогою ценою: за все время обложения и осады, — отмечал Милютин, — мы потеряли до 500 убитых и более 2400 раненых и контуженных; одних офицеров 23 убитых и 124 раненых». Горцы потеряли около 1,2 тыс. убитыми 800 ранеными, в последние моменты боя в нем приняли участие даже женщины, часть из них предпочла броситься с детьми в пропасть, чем попасть в плен. Еще несколько дней засевшие в пещерах горцы продолжали оказывать яростное и героическое сопротивление.

Граббе явно переоценил значение этой победы. Он докладывал в Петербург: «Боя этого никогда не забудут в горах; результаты решительны, скопища рассеяны по всем направлениям; партии Шамиля нанесен конечный удар; подобный бой уже не возобновится; доверие горцев к Шамилю исчезло безвозвратно; страх будет препятствовать соединению племен Дагестана». Враждебные ранее аулы изъявили покорность и выдали заложников. По Шамилю был нанесен мощный удар, от которого, впрочем, он вскоре оправился. Героическое сопротивление Ахульго и необъяснимое чудесное спасение имама значительно повысили его авторитет, поражение стало моральной победой.

В 1842 г. был отдан приказ о временном прекращении активных действий на Кавказе. Шамиль получил передышку, которую он использовал для укрепления своего положения в горах. Русские войска понесли тяжелые потери. В 1842 году Ичкеринском лесу поражение понесла колонна ген-ад. графа П.Х. Граббе, было убито и ранено 66 офицеров, 1700 солдат, потеряно орудие — горцы торжествовали, положение русских войск быстро ухудшилось. В течение двух недель отряды Шамиля, обладавшие значительным численным превосходством, уничтожили целый ряд изолированных русских гарнизонов. С огромным трудом удалось вывести гарнизон Хунзаха, которым командовал генерал-майор Клюге фон Клюгенау. В результате надолго был утрачен контроль над Аварией и Чечней, ряд горских владетелей и обществ перешли к имаму. Потери русских войск вновь были значительны, они достигли 65 офицеров и 2000 солдат.

Для укрепления Кавказского корпуса в 1844 году на Кавказ был переведен V-й Пехотный корпус. Возникли неминуемые разногласия относительно того, что и как следует предпринять. Один из лучших знатоков Кавказа генерал-лейтенант А.А. Вельяминов задолго до начала этого кризиса составил записку на имя Николая I, в которой пророчески утверждал: «Кавказ можно уподобить сильной крепости, чрезвычайно твердой по положению, искусно огражденной укреплениями и обороняемой многочисленным гарнизоном. Одна только безрассудность может предпринять эскаладу против такой крепости; благоразумный полководец увидит необходимость прибегнуть к искусственным средствам, заложить параллели, станет продвигаться вперед сапою, призовет на помощь мины — и овладеет крепостью. Так, по моему мнению, должно поступать с Кавказом; и если бы ход сей не был предварительно начертан, дабы постоянно сообразоваться с оным, то сущность вещей вынудит к сему образу действий — только успех будет гораздо медленнее, по причине частого уклонения от истинного пути». Эта очевидная истина в первую половину 1840-х годов не разделялась русским высшим командованием.

Павел Христофорович Граббе

Генерал Граббе считал, что нужно выждать, пока чеченцам надоест правление Шамиля, большинство кавказских генералов придерживались мысли о необходимости осторожных действий. В 1844 г. был назначен новый Наместник Кавказа, который должен был восстановить положение — ген.-ад.граф М.С. Воронцов. Назначение было для него неожиданным, и, как он отмечал в письме к Ермолову, «…дела там много, и край сей, особливо в теперешнем его положении, совершенно мне неизвестен; отказаться было невозможно.» Граф прибыл в Тифлис в конце марта 1844 года и был тепло встречен его жителями. Воронцов убеждал Ермолова: «Мне дают полную волю, и это необходимо. Государь ни в каких способах мне не отказывает; дай Бог, чтобы я мог оправдать его доверие».

На самом деле Наместник имел инструкции императора, которые делали неизбежным метод его действий в будущем. Николай I считал необходимым в 1845 году по возможности разбить основные силы Шамиля, проникнуть в центр владений и укрепиться в них. 24 апреля (6 мая) Воронцов покинул Тифлис после трехдневных праздников (21 апреля (3 мая) праздновались именины императрицы), смотров и парадов. Горы над городом, берега Куры и мосты через нее были иллюминированы, играла музыка, Тифлис был празднично украшен жителями. Наместник отправился в Чечню. Восстановить престиж русского оружия должен был поход на резиденцию имама — Дарго. У Воронцова был приказ императора, а Наместник любил исполнительность по службе и не терпел пререканий.

Между тем положение было тяжелым. Войска V-го корпуса совершили длительный и тяжелый марш из Крыма, Подольской губернии и Бессарабии. Достаточного количества помещений для войск на Кавказе не было, начались многочисленные заболевания, принявшие характер эпидемии. В полках 1-й бригады 14-й дивизии — Волынском и Минском — больными числилось 1/3 и более состава. Эти полки должны были участвовать в походе. Это не остановило Воронцова. Тем не менее он не мог не прислушаться к мнению авторитетных военачальников — генералов князя М.З. Аргутинского-Долгорукого и Р.К. Фрейтага, которые отговаривали его от выступления.

Михаил Семёнович Воронцов. Новороссийский и бессарабский генерал-губернатор. Портрет кисти Джорджа Доу

26 мая (7 июня), готовясь к походу, Воронцов написал Ермолову письмо, которое прекрасно продемонстрировало его качества придворного. Не опасаясь переписываться с опальным генералом, он все же не посмел принять волевое решение относительно наступления, в успех которого не верил или верил с трудом: «…будем искать Шамиля; но даст ли он нам случай ему вредить, один Бог это ведает. По крайней мере мы сделаем все, что можем, и ежели им воспользоваться. Боюсь, что в России вообще много ожидают от нашего предприятия; но ты хорошо знаешь положение вещей и особливо местности. Надеюсь, что мы не сделаем ничего дурного; но весьма может статься, что не будет возможности сделать что-нибудь весьма хорошее, лишь бы нашей вины тут не был. Можешь вообразить, как пламенно желаю найти возможность какому-нибудь удару; последствия от оного были бы самые важные и благоприятные, но не могу не признаться, что ежели Шамиль так умен, как уверяют, то он нам такого случая не даст».

30 мая (11 июня), накануне своего выступления, Наместник обратился с письмом уже к Военному министру, извещая его, что выполнит приказ императора, но совершенно не уверен в успехе похода. В Петербурге не было изменений. Николай считал 1845 год «решительным» и надеялся, что влиянию Шамиля будет положен «конец прочный». На следующий день, после молебна, Воронцов выступил в поход. В горы двинулось свыше 9 тыс. чел с 2 легкими и 14 горными орудиями — 8 тыс. пехотинцев, 1,2 тыс. кавалеристов, 350 артиллеристов. Воронцова сопровождала блестящая свита — представители лучших фамилий России, включая брата жены Наследника Цесаревича принца Александра Гессенского.

Наместник был не в восторге от пребывания в отряде брата цесаревны, но ничего поделать не мог. На Кавказ, кроме наказаний, регулярно направлялись гвардейские (по 1 от полка) и армейские (по 1 от бригады) офицеры. Для многих из них такая командировка становилась возможностью быстро проявить себя, быть отмеченным наградой и т.п. Командовали они храбро, но часто бестолково, без учета местных реалий, которых они не знали. Не была исключением и эта «золотая молодежь». Перед походом она вела беззаботную веселую жизнь, после чего отправилась на военную прогулку. Строевые офицеры не любили этих гуляк — они рвались вперед и часто получали командные посты на ротном и батальонном уровне, обходя опытных служак Кавказского корпуса. Между тем были все основания считать, что поход не будет легким. Шамиль не был настроен ни сдаваться, ни вступать в переговоры. Очевидно, чтобы лишить такого соблазна других, он отдал приказ убить всех пленных русских офицеров в Чечне и Дагестане.

«Подобные экспедиции делались и прежде, но не доставляли нам никакой существенной выгоды. — Вспоминал участвовавший походе ген. барон Н.И. Дельвиг. — Войска двигались большими массами, по местностям гористым, пересеченным, в трущобах, беспрерывно сражаясь с горцами, несли большую потерю, занимали с бою какой-нибудь пункт, но тем и ограничивался успех: лишь только войска двигались вперед, как на занятой с трудом и потерями местности снова появлялись горцы. Экспедиции такого рода имели даже вредное влияние на дух горцев, видевших, что большие массы войск, испытанной храбрости, хорошо вооруженных, отлично обученных, снабженных всем необходимым, одерживавшие так часто славные победы в Европе, почти ничего не могут сделать против их беспорядочных скопищ». Последствия похода на Дарго были гораздо хуже описанных реалий.

Поход начался очень хорошо, под знойным июньским солнцем, движение было удачным, войска легко преодолевали сопротивление горцев. Захватив инициативу внезапным выступлением и быстрыми переходами, войска прочно удерживали ее, захватив целый ряд важных позиций до того, как их успели занять горцы. «Наш поход, — вспоминал врач отряда, — был не что иное, как прелестная прогулка, оживленная толпою радушных лиц, из которых мало кто подумывал о предстоящей опасности.» Части бодро шли в атаку на неприятеля и повсюду опрокидывали его порядки. Попытки остановить движение русских войск заканчивались одной неудачей за другой, потери горцев были велики, а с ними пришло и колебание среди наибов Шамиля. Сам имам оставался тверд. За колоннами войск следовали маркитанты с шампанским, надеясь на доход, когда настанет время праздновать победу. В дороге винам тоже нашлось применение — окружение Наместника пило и пело на каждой стоянке, отпрыски знатных фамилий сумели докутить до дуэли, правда, без фатальных последствий.

По планам Наместника одновременно с главным, Чеченским должны были начать действовать Лезгинский и Самурский отряды, однако обстоятельства, в том числе и дожди, превратившие дороги в непроходимую грязь, не позволили им развернуться. Тем не менее и тот, и другой отряды оттянули на себя значительные силы горцев. 6(12) июня внезапно пошел дождь и в горах Чечни, дороги раскисли и здесь, затем совершенно неожиданно для всех июньский дождь в горах сменился снегом, а вслед за тем морозами. Между тем солдаты выступили налегке и не могли согреться — рядом не было дерева — на костры пошли казачьи пики, древка от носилок и т.п.Негде было укрыться от сильного ветра — приходилось вырывать в глубоком снегу ямы и прятаться в них. Отсутствие зимней обуви и одежды привело к массовым заболеваниям. В первую же ночевку около 200 солдат отморозили ноги.

Солдаты назвали гору Зуну-Меер «холодной горой». Дожди и снег превратили дороги в нечто непроходимое, колонны могли делать не более 6−8 верст в день, что чрезвычайно усложнило снабжение. Быстро выросли санитарные потери и проблемы со снабжением продовольствием — колонны с сухарями и скот могли продвигаться только под усиленной охраной. С 20 июня (2 июля) начались проблемы с сухарями — выданную в этот день 3-суточную норму сухарей приказали растянуть на 7 дней. 28−30 июня (10−12 июля) войска оказались без сухарей, отсутствие которых пытались компенсировать выдачей овса и увеличением мясной порции, правда, конины — лошади начали падать от бескормицы. На этом фоне Воронцов и его окружение отпраздновали 25 июня (7 июля) день рождения императора.

Но углубление в горы становилось все более и более сложным, сопротивление нарастало. Выйдя к богатым аулам Андийского общества, колонны нашли на их месте разоренные дымящиеся развалины. Противник избрал тактику выжженной земли, многим горцам это не нравилось, некоторые аулы сопротивлялись приказам имама, но все боялись Шамиля, а не Наместника, русские войска никто не поддерживал. На Андийском плато войска задержались три недели — Воронцов считал необходимым закрепить коммуникационные линии и обеспечить движение по ним.

Передышка дала возможность Шамилю собрать свои силы и подготовиться к дальнейшему движению русских войск. Имам использовал время исключительно эффективно, возобновив движение, войска вскоре почувствовали это. Чрезвычайно тяжелыми были бои за Ичкерийский лес 6−7 (18−19) июля, где на дороге было устроено 22 завала, засеки, волчьи ямы. Обойти завалы было невозможно, каждый поворот дороги, каждый завал приходилось брать штурмом. Кроме того, горцы избрали тактику внезапных партизанских ударов по растянувшимся колоннам. «Выстрелы раздавались как из земли, — вспоминал ген. кн. А.М. Дондуков-Корсаков, ‑ и вместе с тем пули летели с высоты деревьев в наших солдат: неприятель был невидим, но присутствие его чувствовали повсюду.»

7(19) июля «столица» Шамиля была взята без боя, но в этот раз имам учел уроки Ахульго. Противник не стал защищать аул и нести потери в заведомо проигрышных для себя условиях. «Местность, на которой располагался аул Дарго, — вспоминал участник похода, — была весьма живописная; неширокая равнина между двух рядов лесистых гор была занята отчасти полями с кукурузой, отчасти аулом с садами; были кое-где и цветники». Трофеями войск стали дымившиеся сакли, хотя пригодилось и то дерево, которое не успело еще сгореть. На развалинах было найдено 10 трупов русских пленных, убитых накануне. Перед уходом Шамиль отдал их на растерзание жителям аула. Останки были похоронены в одной из ям, в которых содержали пленных. В ауле жило около 200 дезертиров — их не тронули и они ушли, оставив свои жилища, построенные по русскому образцу.

Еще накануне оставления своей «столицы» Шамиль сумел понять, что уязвимой точкой войск Воронцова было их снабжение и решил использовать все плюсы создавшейся ситуации. «Казалось, что с занятием Дарго, — вспоминал участник похода, — отряд достиг предела, возложенного на него круга действий; в Андии и Дарго развевалось русское знамя, скопища противников были выбиты из самых сильных, неприступных позиций, понеся громадные потери, а между тем, о принесении ожидавшейся покорности лезгинами и чеченцами не было и слуху; напротив того, по сведениям, получаемым от лазутчиков, оказывалось, что между ними господствует уверенность, что русскому отряду нет отступления и, что все русские должны неминуемо погибнуть в ичкерийских лесах».

На следующий день после овладения дымящимися развалинами Дарго русский отряд оказался в окружении собранных вокруг аула ополчений, расположившихся на высотах вокруг. Поросшие лесом горы делали оборону и движение по дорогам чрезвычайно сложной. «Так и здесь, как и всюду в наших войнах на Кавказе, — вспоминал участник боев, — мы хозяева только на местах расположения наших войск биваком, и все то, что было вне черты наших лагерей и вне сферы действия наших охраняющих частей, принадлежало уже неприятелю. В Дарго он нас окружал, как бы блокировал со всех сторон и, чтобы выйти из наших оборонительных линий и выбить неприятеля, нужно было пролить кровь и чтобы вернуться, очистив временно занятую местность, — то же самое».

Это сразу же проявилось во время «сухарной оказии» — движении навстречу двигавшейся колонне снабжения. Бои с теснинах и на дорогах среди гор, поросших лесом, носили чрезвычайно кровопролитный характер. Первый день, 10(22) июля, был особенно неудачен. Вошедшая в лес русская колонна попала под мощный удар, и частично утратила порядок, что стало причиной больших потерь. Тем временем обозу снова приходилось преодолевать штурмом завал за завалом. Прошедший накануне дождь превратил дорогу в труднопроходимое месиво грязи, на котором лежали трупы солдат и туши убитых животных. Имея с одной стороны пропасть, с другой лес, и часто сужавшуюся дорогу, транспорт подвергался систематическому разгрому. Было потеряно 2 горных орудия, дороги буквально покрылись телами русских солдат и офицеров. На следующий день, 11(23) июля, выжившие из обоза и колонны, шедшей ему на помощь, пошли на прорыв.

Он проходил в чудовищно сложных условиях. «Все пространство по край лощины, — вспоминал его участник, — было завалено трупами людей и лошадей. Все эти жертвы носили следы дикого разгула неприятеля. Распоротые животы, отсеченные руки, ноги, головы, везде еще не засохшая кровь, при сильном зловонии быстро разлагавшихся трупов, все это наводило ужас и могло поколебать стойкость солдат, еще мало обстрелянных, и только что прибывших из внутренних губерний России, для которых подобное зрелище было еще ново». В какой-то момент войска начали колебаться, но, вдохновленные примером офицеров и унтер-офицеров, пошли вперед. Признаки начинавшейся паники были преодолены и солдаты пошли вслед за своими командирами. Стало возможным спасение хотя бы немногих. В лесу шла дикая резня, к основным силам вышли жалкие остатки обоза — большая часть продовольствия и боеприпасов была потеряна. Стало очевидно, что «столица» Шамиля стала для Воронцова ловушкой, и оставаться в ней дальше было крайне опасно.

14(26) июля отряд выступил назад, оставив злополучное Дарго. Отход через Анди представлял собой огромную опасность — здесь дорогу русским войскам преградили основные силы Шамиля. Кроме того, движение по этой дороге создало бы впечатление отступления, последствия которого в горах трудно было рассчитать. Поэтому было принято решение наступать в направлении на Кумыкскую плоскость через Чечню. Дорога домой равнялась приблизительно 50 верстам. В Анди к коменданту гарнизона и в Грозную, к генералу Фрейтагу, были направлены два добровольца-чеченца с записками на английском языке с объяснением нового плана действий. Оба посланца достигли цели. Возвращение русских войск оказалось сложнее и длиннее, чем ожидало командование. Наместник, не смотря на преклонный возраст, целый день ездил верхом, находился на виду у подчиненных, был весел и шутил, что поднимало дух и солдат, и офицеров.

При отходе по узким горным дорогам вновь пришлось под огнем прорываться через многочисленные завалы, устроенные горцами. Движение стало чередой бесконечных штурмов и отражений атак по растянувшимся колоннам. Горцы прорывались даже к штабу наместника, под конец возникла угроза полного окружения и пленения отряда. На исходе было и продовольствие, и боеприпасы. Еще во время «сухарки» горцами был отбит транспорт с боеприпасами, и порох приходилось экономить. В последний день на каждое ружье оставалось по 50 патронов, на каждое горное орудие — по 62 заряда. Ядер не было, приходилось использовать неприятельские, или действовать картечью. Воронцов категорически отказался бросить раненых и обоз и прорываться налегке. Только подкрепление, которое по своей инициативе привел навстречу отряду генерал-майор Р.К. Фрейтаг, спасло ситуацию. 19(31) июля войска встретились.

В последний момент из окружения отчаявшиеся люди повалили навстречу Фрейтагу бесформенной, беспорядочной толпой, по которой со всех сторон стреляли горцы. Войска вырвались из ловушки. Тем не менее, потери были очень велики. В некоторых ротах в строю оставалось по 20−30 чел. «Поход, сперва легкий и почти без драки, — писал 1(13) августа Ермолову Воронцов, — сделался потом трудным во всех отношениях и кровавым; но мы окончили его с честью и, смею сказать, не без славы.» Слава, очевидно, заключалась в том, что граф вывел своих подчиненных из ловушки, в которую завел их, не имея сил возразить императору. Как отмечал один из офицеров, «…когда Даргинский отряд соединился с Фрейтагом, то он имел вид конвоя, сопровождающего раненых; в таком же растерзанном положении были боевые батальоны».

Имам Шамиль (сидит) с сыновьями (стоят)

В результате так называемой «сухарной» или Даргинской экспедицией 1845 г. было убито 3 генерала, 7 штаб-офицеров, 28 обер-офицеров, 909 нижних чинов, ранено и контужено 13 штаб-офицеров, 118 обер-офицеров, 2199 нижних чинов, еще 42 нижних чина пропали без вести, было потеряно 3 орудия. «Не отвечала она ожиданиям столичной стратегики. — Вспоминал барон А.П. Николаи. — Одна она, предписывая этот поход, могла предположить, чтоб экспедиция, предпринятая в июне и июле месяцах, вглубь Ичкерии, могла иметь блистательный успех, способный произвести переворот в военном положении нашем на Кавказе, или чтобы разорение аула Дарго, мнимой столицы Шамиля, могло потрясти его значение в Дагестане и Чечне.» Это был настоящий триумф Шамиля, поднявший его авторитет в горах на небывалую высоту. Его биограф писал: «Русские понесли большой урон: лошади, вьюки и другие вещи и оружие были отняты. Бедняк, который прежде не имел осла, приобрел несколько лошадей и оделся в суконную чуху; то, кто прежде и палки в руках не держал, добыл хорошее оружие». Русская стратегия действий в горах вернулась к разумным действиям осады только ценой больших потерь и не сразу же после этой масштабной неудачи. В любом случае, от штурмов подобного рода пришлось отказаться. «К чему приведет истребление резиденции? — Писал Воронцову Ермолов 31 августа (12 сентября) 1845 г. — Шамилю наставление избрать место, менее угрожаемое… Не лазить же в каждую нору разбойника! Что взято в Дарго? Даже неподвижных чугунных пушек ни одной не отыскано».

Авторитет русской армии был серьезно подорван, с 1845 года резко возросла набеговая активность. Худшее было впереди. 9(21) апреля один из мюридов доставил секретное письмо имама генералу Фрейтагу. Шамиль требовал от своих наибов тайно готовиться к походу. Время для выступления было выбрано весьма удачно. В начале 1846 г. полки V-го Пехотного корпуса, так сильно пострадавшие от болезней и во время похода на Дарго начали выводить из Кавказа в Россию. Одновременно было начато формирование четырех новых полков — Дагестанского и Самурского пехотных и Ставропольского и Кубанского егерских, которые должны были усилить Кавказский корпус. С первой половины апреля данные о подготовке набега стали приходить русским властям. Неясна была лишь цель горцев. Наместник выбрал для своей резиденции Шемаху, откуда он мог легко переместиться в Дагестан или Грузию и выжидал действий противника.

Как вскоре выяснилось, удар наносился по Кабарде. Она делилась на Большую, расположенную на плоскости и относительно лояльную русским властям и Малую, в 7 раз уступавшую Большой по площади и расположенную в горах. Горная часть Кабарды была условно спокойной. Между Кабардой и Чеченей лежала Осетия, как выяснилось, также не вполне надежная. Шамиль ставил перед собой задачу создание единой подвластной ему территории от владений шамхалатарковского до Анапы. В апреле 1846 г. части V-го корпуса уже покидали Кавказ, а новые полки еще не пришли. Вторжение началось. 10-тысячная армия Шамиля имела 8 орудий, она шла, поначалу не встречая сопротивления. Имам строго запретил грабить, при нем находилась его казна, к армии съезжались местные князья и дворяне, и Шамиль одаривал их шашками и кинжалами, оправленными в серебро. Опасность восстания была велика. Под угрозой оказались Пятигорск, казачьи станицы, Военно-Грузинская дорога.

Как только обнаружилось вторжение, войска V-го корпуса стали разворачивать для того, чтобы использовать против Шамиля. Тем временем на пути войска горцев оказался отряд в составе 4-го батальона Тенгинского полка, трех рот Кубанского егерского полка, одной маршевой роты Виленского егерского полка и двух орудий, который в течение 9 часов 18(31) апреля сдерживал превосходящие силы противника. Шамиль окружил отряд, но не смог его уничтожить и вынужден был отступить, узнав, что на помощь движутся русские войска. 22 апреля (3 мая) Фрейтаг нанес поражение и опрокинул отряд наибов. Шамиль начал отход назад. Вслед за ним ушло 37 кабардинских князей и дворян и множество крестьян. Крепостные были объявлены имамом свободными, русские власти записали беглецов в абреки. Если в 1845 году Воронцову удалось выскочить из ловушки с большими потерями, то Шамиль сделал это относительно легко, разграбив при этом около 60 кабардинских аулов и 20 казачьих станиц. Поход вновь поднял авторитет имама среди горцев, но 15(27) октября 1846 г. при попытке повторить этот набег он был настигнут врасплох и разбит у аула Кутиши. Имам бежал, бросив орудие. 21 зарядный ящик, значки, ряд личных вещей. Кавказская война продолжилась, чтобы вновь оказаться флангом восточного вопроса в Крымскую войну.