«Крымский период, один из самых ответственных периодов в Гражданской войне в России, закончился эвакуацией армии в Турцию. Причем операция эта была беспримерной в военной истории, но… это было все же поражение», — так напишет в своих мемуарах генерал-майор Генерального штаба Алексей фон Лампе. Но армия Врангеля и после эвакуации из Крыма по-прежнему оставалась армией, сохранив военную организацию и воинскую дисциплину. По прибытии в Константинополь приказом барона она сводилась в три корпуса: 1-й Армейский, Донской казачий и Кубанский казачий. Оккупационное командование «союзников» в качестве мест расположения русской армии и сопровождавших ее гражданских беженцев определило следующие места дислокации: а) Константинополь и окрестности — для штаба главнокомандующего и беженцев, всего 37 500 чел; б) Галлиполийский полуостров — для 1-го Армейского корпуса, 18 000 чел.; в) Чаталджа — для Донского казачьего корпуса, 21 000 чел.; г) остров Лемнос, Греция — для Кубанского казачьего корпуса, 16 000 чел.

А.В. Кривошеев, П.Н. Врангель и П.Н. Шатилов. Крым, лето 1920 года

В госпиталях на Принцевых островах, формально остававшимися тогда еще российскими территориями, находилось 5500 человек и еще 45 000 человек — на рейде Моды. Но чины армии Врангеля находились в своих военных лагерях на положении интернированных. Сам главнокомандующий был изолирован от подчинявшихся ему войск, находясь, фактически, под домашним арестом на яхте «Лукулл», стоявшей на Константинопольском рейде, что объяснялось французскими оккупационными властями в Турции как забота о его «собственной безопасности». Вот что сообщает в своих мемуарах последний начальник Петроградского охранного отделения Константин Глобачев, оказавшийся тогда в Константинополе: «Все знали, что Врангель во что бы то ни стало хочет сохранить армию, но для чего, что и когда он будет с нею делать, этого никто не знал, и, я думаю, не знал этого и сам Врангель. Никакого определенного плана у Врангеля не было».

В предыдущем очерке мы ставили вопрос: почему французские власти, признавшие правительство Юга России, потом, когда русские войска оказались в Константинополе, стали активно предпринимать усилия для того, чтобы от них избавиться, тем или иным способом распылить армию, перевести солдат и офицеров на положение беженцев, отправить их обратно в Советскую Россию или в другие страны, вплоть до Бразилии. Есть вопросы и к Лондону. По Глобачеву, англичане продолжали содержать русских в лагерях и общежитиях до июня 1920 года. Но после — политика Ллойд Джорджа круто изменилась в отношении большевиков, вместо интервенций, которые Англия поддерживала с 1918 года, с советской Россией начались переговоры о возможности торговых сношений и прекращении помощи белому движению. Общежития и лагеря, поддерживаемые англичанами, были ликвидированы, в скором времени после заключения первого торгового договора с большевиками в Константинополь была допущена советская торговая миссия. В то же время Англия еще почти целый год содержала русских беженцев на Кипре, Мальте и в Египте. Третья оккупирующая Константинополь держава, Италия, в русском вопросе держала себя нейтрально, но продолжала оказывать помощь беженцам на Принцевых островах. Но и Рим потом резко изменился.

Историки объясняют причины изменившейся политики набором определенных факторов. Исследователь Олег Гончаренко полагает, что так называемое союзное командование в Константинополе, где доминировала Франция, а социалисты составляли большинство во французском правительстве, стало изображать врангелевцев в качестве «защитников царизма» и «вооруженных наемников угнетателей трудящихся масс». В Лондоне британское военное министерство в парламенте выступило со специальным докладом, в котором моделировалось ситуация, при которой армия Врангеля может пойти на столкновение с союзным командованием, что «угрожает интересам его величества». Париж, анализируя действия барона во время кубанского похода, высказывал подозрения о сотрудничестве Врангеля с большевиками и не исключал того, что Москва будет использовать армию барона в своих геополитических интересах в регионе. Не исключался и сценарий развития событий, при котором в Советской России мог быть осуществлен переворот с отстранением от власти большевиков. Тогда любая другая политическая сила — от социалистов-революционеров до монархистов включительно — денонсирует Брестский договор марта 1918 года, заявит о возращении в ряды Антанты и своем участии в формировании нового послевоенного миропорядка в целом, и на Ближнем Востоке в частности со всеми вытекающими последствиями. Тем более что армия Врангеля уже находится в Константинополе.

В этой связи разведка союзных держав усилила контроль над деятельностью Врангеля и его военной администрацией, отчеты в определенной степени добавляли аргументы тем, кто являлся сторонником выше обозначенных сценариев в Париже и в Лондоне. Глобачев так описывал ситуацию: «Дело союзной разведки и контрразведки в Константинополе было поставлено из рук вон плохо. Главной причиной этого нужно считать то обстоятельство, что каждая страна имела свои отдельные органы, без общего руководства и никем не объединенные, а это являлось крупнейшим злом. Были контрразведки: английская, французская, итальянская, греческая, русская, польская, японская, украинская, сухопутные и морские и т. д. Было совершенно справедливо, что русский поэт Мятлев, будучи в Константинополе, [в] одном из своих стихотворений сказал: «И сорок три контрразведки венчают новый Вавилон». Работа всех контрразведок была направлена против надвигающегося большевизма, но активности не проявлялось никакой. Не говорю уже о русских, украинских, польских и т. д. контрразведках, которые были неправомочны, но даже органы и оккупационных держав боролись с коммунизмом «постольку-поскольку», то есть если возможно было уличить лицо в пропаганде среди союзных войск, тогда дело кончалось арестом и судом, в противном же случае, даже при наличии всех улик в принадлежности к коммунистической организации, дело оставалось без последствий. Но из всех контрразведок все-таки наибольшую активность проявляла французская. Что же касается английской, то таковая, ввиду заключенного торгового договора с советской Россией, закрыла свою русскую секцию и замаскировалась тем, что приняла на свое иждивение украинскую контрразведку. Вследствие такой постановки дела большевистские разведывательные органы и пропагандисты могли спокойно работать, и коммунистическая пропаганда в Константинополе прогрессивно возрастала. Всякий контроль при прибытии в Константинополь обходился большевиками тем, что они появлялись здесь с вполне легальными (но чужими) паспортами».

«Странную картину представлял Константинополь в эти дни: он точно завоеван был русскими, наполнившими улицы города, — пишет Глобачев. — Большинство беженцев было бездомно, ходили в поисках заработка, продавали на рынках и на улицах те немногие крохи своего имущества, которые им удалось вывезти с родины, валялись по ночам на папертях мечетей, ночевали в банях и т. п. На Пера, около русского посольства, ежедневно стояли огромные толпы русских, продававших свои пожитки и русские деньги, ничего не стоившие в то время. Двор посольства и все находившиеся в зданиях посольства учреждения были переполнены русскими беженцами: одни приходили за паспортами, другие за пособиями и помощью, а много было и таких, которых, от нечего делать, просто тянула к себе русская территория. Среди общей массы были и такие, которые смело могли оставаться у красных — им ничего не грозило, по своим убеждениям они больше подходили к большевикам, и нужно было удивляться, зачем они покинули Крым. Этот последний элемент занимался в помещениях посольства кражами, распространял ложные слухи, что не сегодня-завтра посольство будет захвачено большевиками, всячески будировал публику красной опасностью и предлагал для охраны посольства свои услуги и услуги каких-то таинственных организаций. Большая часть этой денежной публики проводила время в Константинополе праздно, в кутежах, оргиях и по карточным притонам, которых стараниями же русских развелось значительное число. Легко спускались деньги теми, которые их легко нажили всякими правдами и неправдами в период общей разрухи».

Необычность сложившейся ситуации заключалась в том, что имя Врангеля гремело в Европы больше, нежели когда барон в Крыму являлся правителем Юга России. Да и в Советской России в большевистских СМИ увеличилось количество публикаций о пребывании врагелевцев в Константинополе. Вот что пишет генерал-лейтенант В.К. Витковский: «К лету 1921 года окончательно выяснилось стремление французского правительства распылить Галлиполийские войска и тем самым, как тогда казалось французам, уничтожить не только кадры Крымской армии, но и идею Белой вооруженной борьбы. С этой целью французами был выпущен ряд «обращений» и «объявлений», убеждавших русские войска выйти из подчинения их начальников и отправиться или в Советскую Россию, или в Бразилию, или еще в иные места. При этом французы не скупились на преувеличения, явно циничные и обманные». В такой ситуации инициативу взял на себя генерал Кутепов. По его словам, «достойный выход был один: уходить из Галлиполи и тем отвергнуть французский план распыления». Но как? Так родился план, детальной разработкой которого занимался офицер царской военной разведки Борис Штейфон, «за заслуги и деятельность на посту коменданта в Галлиполи» произведенный Врангелем в генерал-лейтенанты.

Штейфон — фигура до сих пор загадочная. В 1930-е годы он перешел на сторону гитлеровцев, получил чин генерал-лейтенанта вермахта, покончил с собой 30 апреля 1945 года. Советские чекисты характеризовали его «как человека энергичного, настойчивого, уверенного в своих действиях». Штейфон был активно задействован большевистской контрразведкой в ходе знаменитых операций ОГПУ «Трест», «Синдикат-2» и им подобных, когда в СССР были заманены и арестованы британский разведчик Сидней Рейли, руководитель «Народного союза защиты родины и свободы» Борис Савинков, другие деятели антисоветского фронта рангом поменьше. В 1929 году Штейфон под контролем чекистов нанес два «секретных» вояжа по Дону и Кубани, переходил советско-румынскую границу, сопровождаемый белым офицером Петрицким, который являлся агентом ОГПУ. Да и самого Штейфона в кругах белой эмиграции всегда подозревали в сотрудничестве с чекистами. Мы же отметим, что он считался хорошим знатоком Кавказа и Ближнего Востока. В 1911 году окончил Императорскую Николаевскую военную академию по 1-му разряду, служил при штабе 2-го Туркестанского армейского корпуса. Участник Первой мировой войны. Воевал на Кавказском фронте. В 1914 году был помощником начальника разведывательного отделения Управления генерал-квартирмейстера штаба Кавказской армии, участвовал в разработке и подготовке штурма Эрзерума и в январе 1916 года, за что был награжден Георгиевским оружием.

Штейфон провел тщательную рекогносцировку ситуации, собрал необходимый материал, выявляющий возможные условия похода корпуса Кутепова с целью взять под свой контроль Константинополь. Он разработал специальный план: использовав как повод отказ французов в выдаче выдачи продовольствия войскам Врангеля или предъявление ими нового ультиматума о разоружении, вывести корпус Кутепова из Галлиполи и достигнуть параллели Константинополя, повернуть на восток, чтобы форсированным маршем занять сперва Чаталджинскую позицию, а затем и сам Константинополь. Эксперты отмечают, что сие военное предприятие имело все шансы на успех. С одной стороны, акцию мог поддержать формально находившейся у власти султан, дабы таким образом препятствовать Кемалю овладеть османской столицей. Как писал Фрунзе, «правительство султана было без всякой территории, без войска, без народа и без денежных средств». Но и кемалистское движение — по Фрунзе — было «очень мало похоже на то, что мы привыкли подразумевать под революцией, исходя из опыта нашей борьбы». С другой стороны, существовал фактор греков, не скрывавших вожделений вернуть Константинополь. К тому же греческие войска находились уже в глубине Анатолии. Штейфон провел с ними секретные переговоры и заручился их поддержкой. Детали договоренностей, впрочем, остаются до сих пор неизвестными. Но существует общий контекст, объясняющий заинтересованность Афин в сотрудничестве с армией Врангеля.

Дело в том, что британское правительство дало греческому правительству директиву о переходе его армии в наступление из Смирнского района вглубь Анатолии с целью разгромить кемалистов. Греческие войска приступили к выполнению этого указания. С 15 мая 1919 года Афины стали расширять фронт действий против камалистов в Анатолии с выходом на Айдын. В то ж время греческая армия перешла в наступление из Смирнской зоны, произведя десантные операции на побережье Мраморного моря под прикрытием английского флота. Греки заняли районы городов Баликесри, Пандерма и Брусса. Ждали также, что активизируется Армения на востоке Анатолии, что, по замыслу Лондона, должно было вынудить кемалистов подчиниться султанскому правительству, с которым Антанта вела переговоры. Напомним, что 10 августа 1920 года Антантой был заключен с султанской Турцией Севрский договор, по которому османское правительство «соглашалось» передать Греции управление районом Смирны, Фракию до Чаталджи, Галлиполийский полуостров и острова Имброс (Ирмос) и Тенедос, определялись и новые границы Армении. В такой ситуации переход Константинополя под контроль Врангеля содержал сложную международную интригу.

Когда у представителя союзного командования в Константинополе генерала Шапри спросили, могли ли врангелевцы занять Константинополь, он ответил: «Очень свободно». Союзный гарнизон, состоящий главным образом из колониальных войск, как по своей численности, так и по духу, не мог считаться опасным для таких войск, какими были части 1-го Армейского корпуса генерала Кутепова. Для анализа складывающейся ситуации союзные страны создали даже специальную комиссию, которая была призвана выступить с «грамотным» прогнозом дальнейшего развития событий. Но Париж стали мучить и иные догадки, когда в начале апреля 1921 года на рейде Новороссийска появился пароход «Кизил-Ермак» с 2,5 тысячью репатриантов из Константинополя, переезд которых организовали французы. Наркомат иностранных дел РСФСР дал радиограмму на корабль об отсутствии условий для приема и размещения возвращавшихся. Представители советских внешнеполитических ведомств извещали сопредельные государства о закрытии черноморских портов для приема беженцев из Галлиполи. 22 апреля 1921 года предсовнаркома Ленин получил секретное письмо за подписью Чичерина, в котором сообщалось, что коллегия Наркомата иностранных дел «решительно высказывается за то, чтобы принять весьма заманчивое предложение некоего таинственного товарища Е. А, который советует установить контакт с войсками Врангеля, с тем чтобы они, получив советское оружие, деньги и обещание полного прощения, захватили Константинополь, в районе которого расположены их части».

«Мы, — писал Чичерин, — таким образом, овладеем положением в Константинополе». И при этом «нас нельзя будет винить за события, [якобы] развернувшиеся помимо нас. После этого мы передадим Константинополь его законным владельцам — туркам, но не ангорским кемалистам… а имеющемуся в городе… рабочему элементу, который мы соорганизуем и вооружим, формально же Константинополь будет нами передан Турецкому государству. Товарищ Е. полагает, что в тот момент наши врангелевцы без труда займут еще и Адрианополь и Салоники, там — как до этого в Константинополе — появятся наши комиссары, и едва держащиеся балканские правительства будут опрокинуты, что может иметь огромный политический эффект и дальше Балкан». 23 апреля, вопрос о захвате Константинополя рассматривался на Политбюро. Согласно стенограмме, было рассмотрено «предложение тов. Чичерина о субсидии товарищу Е.» и с участием Ленина, Сталина, Молотова, Радека, Каменева и других принято решение «одобрить». Было решено отправить в Константинополь 20 «агитаторов» и выплачивать каждому ежемесячно по 15 тыс. лир. Большинство документов Политбюро и ОГПУ по этому вопросу до сих пор не рассекречено, но…

Окончание следует…