Рышард Антоний Легутко — польский философ и политик, бывший госсекретарь администрации польского президента Леха Качиньского, который активно участвовал в антикоммунистическом диссидентском движении, сегодня он активно критикует современную либеральную политику. Вот несколько из его известных изречений:

Rlegutko.pl

«Очень быстро мир оказался спрятан под новой идеологической оболочкой, и люди стали заложниками другой версии «новояза», но со схожими идеологическими мистификациями. Были возрождены обязательные ритуалы лояльности, но на этот раз с другим объектом поклонения и другим врагом…

Появились новые комиссары, им были даны существенные привилегии; так же, как и раньше, посредственности узурпировали самопровозглашенную власть, выследили идеологических отступников и осудили всех неверных — все это, конечно же, во славу новой системы и во имя лучшего нового человека. Медиа стали более утонченными, чем при коммунизме, — они были призваны выполнять единственную функцию: стоять в авангарде великой трансформации, которая приведет к «лучшему миру», способствуя разложению всего общественного организма, всех его клеток…

Если старые коммунисты сумели прожить достаточно долго и увидеть сегодняшний мир, их наверняка опустошил этот контраст — между тем, как мало они сами сумели достичь в своей антирелигиозной войне, и тем, насколько преуспели в этом либеральные демократы. Все цели, которые коммунисты поставили перед собой и которые они преследовали с дикой жестокостью, были достигнуты либеральными демократами, которые, почти без всяких усилий просто позволили людям плыть по течению современности, которым удалось превратить церкви в музеи, рестораны и общественные здания, сделать абсолютно светскими целые общества, сделать секуляризм воинственной идеологией, вытолкнув религии на обочину, прижать духовенство, сделать его покорным, заставить мощную массовую культуру занять антирелигиозные позиции, где священник должен либо занять либеральные позиции и бросить вызов Церкви, либо превратиться в отвратительного злодея в глазах общественности…»

В интервью American Conservative Легутко оценивает избрание Дональда Трампа президентом США и представляет свое видение перспектив развития ситуации в мире.

Что вы думаете о победе Дональда Трампа, особенно в контексте Brexit и меняющихся течений западной политики?

Оглядываясь назад, победа Трампа кажется логичной, как продолжение более общего процесса, который начался в западном мире: Венгрия, Польша, Brexit, возможные политические рокировки в Германии, Франции, Австрии и так далее… К чему приведет этот процесс, в котором так много контекстов и граней, сложно сказать — так как он кажется более негативным, чем позитивным. Все больше и больше людей говорят «нет», в то время как не ясно, против чего именно они выступают. Это кажется распространенным недовольством в Европе и США — ростом недоверия к политическому истеблишменту, который находится у власти в течение длительного времени. У людей сохраняется ощущение, что во многих случаях это тот же самый истеблишмент, несмотря на смену правительств. Этот истеблишмент характеризуется двумя вещами: во-первых, как в США, так и в Европе (и в Европе даже в большей степени) его представители беззастенчиво заявляют, что не существует никакой альтернативы их платформе, что существует практически один набор идей — их собственные, и каждый порядочный человек обязан под ними подписаться, и что только они сами единственные поставщики этой политической благонадежности; во-вторых, лидеры этого истеблишмента почти всегда посредственности, и были таковыми достаточно долго для того, чтобы избиратели это наконец-то заметили.

Поскольку правящие политические элиты считают только себя достаточно компетентными для того, чтобы вести общество по единственно правильному политическому курсу и претендуют на звание продукта наилучшего качества в западной политической культуре, они пытаются представить нынешний конфликт как восстание непросвещенных, растерянных и манипулируемых масс против просвещенных элит. В Европе это рассматривается как попытка построить новую форму аристократического порядка, так как место в иерархии отводится лицам и группам не в соответствии с их фактическим образованием, или силой их ума или аргументов, сколько членством в том или ином классе. Новые аристократы полны презрения к «сброду», не жалеют слов, чтобы запугать их, используют ненормативную лексику, нарушают правила приличия — и, делая все это, не чувствуют себя менее «аристократично».

Я думаю, с одной стороны, всему этому послужил резкий контраст между высокомерием, с которым новые аристократы проповедуют свое господство, а с другой — бросающееся в глаза низкое качество их руководства, которое в конечном счете толкнуло столько людей в Европе и США искать альтернативу миру, который, как им слишком долго доказывали, не имеет никакой другой альтернативы. Когда восемь лет назад Америка избрала своим президентом совершенно неизвестного и неопытного политика (не вполне образец политической добродетели), этот выбор был повсеместно признан как триумф политического просвещения, а президент авансом был удостоен Нобелевской премии, прежде чем он мог бы сделать хоть что-нибудь (не то чтобы он сделал что-нибудь ценное впоследствии). В продолжение этой политики Хиллари Клинтон в течение восьми лет продвигала интересы этого истеблишмента, что закончилось в итоге такими последствиями.

Для стороннего наблюдателя, как я, Америка после выборов представляется разделенной. С одной стороны, есть Америка Обамы — Клинтон, которая утверждает, что представляет собой лучшее, что есть в современной политике — более или менее объединенную повестку дня левых, чья цель состоит в том, чтобы продолжить перестройку американского общества, семьи, школы, общины, нравственности. Америка находится в гармонии с тем, что считается «общей тенденцией современного мира», в том числе Европы и неевропейских стран Запада. Но, кажется, существует другая Америка, глубоко недовольная первой, сердитая и решительная, но в то же время путаная и хаотичная; стремящаяся к действию, энергичная, но не уверенная в себе; гордящаяся утраченным величием своей страны, но не имеющая никаких великих лидеров; полная надежд, но не имеющая идей — странная смесь групп и идеологий без четкой идентичности или политической повестки дня. Эта другая Америка, если ее персонифицировать, будет напоминать кого-то не особо отличающегося от Дональда Трампа.

Трамп набрал 52% католических голосов и более 80% голосов белых евангельских христиан. Нужно ли американским христианам надеяться или лучше опасаться искушений лжепророка?

Христиане подвергались самым крупным гонениям в незападном мире, но, к сожалению, они также были самой крупной жертвой в тех западных странах, которые заразились болезнью политической корректности. Некоторые западные христиане, включая духовенство, отказались от всякой мысли о сопротивлении и не только капитулировали, но и присоединились к силам противника и начали приучать к подобной дисциплине собственное стадо. Не удивительно, что многие христиане молятся за лучшие времена в надежде, что наконец-то появится партия или лидер, который мог бы ослабить смирительную рубашку политкорректности и притупить ее антихристианское острие. Следовало ожидать, что, имея выбор между Трампом и Клинтоном, они потянутся к первому. Но является ли Трамп таким лидером?

Антихристианские предрассудки достигли такой институциональной и правовой силы и формы, что президент, независимо от того, насколько он привержен делу, не сможет изменить это быстро. Сегодня в Америке трудно даже выразить свое несогласие с «политической корректностью», так как государственный и частный дискурс был глубоко развращен левой идеологией и американский народ отучил себя от любого альтернативного языка (как и европейцы). Любое удаление от этого дискурса потребует большего внимания к проблеме и больше мужества, чем, кажется, есть у Трампа и его людей. Что Трамп может и должен сделать, и что станет испытанием его намерений — включает в себя три вещи.

Во-первых, он должен воздерживаться от антихристианских действий его администрации (прямых или косвенных) — тем самым он разорвет с практикой своего предшественника. Во-вторых, он должен назначить подходящих людей в Верховном суде. В-третьих, он должен сопротивляться искушению задобрить политкорректный истеблишмент так, как делали некоторые республиканцы до него, потому что это не только будет плохим сигналом, но и повторит наивные ошибки его предшественников; ведь истеблишмент никогда не удовлетворяется ничем, кроме безоговорочной капитуляции своих противников.

Станут ли эти убеждения достаточным аргументом для американских христиан, чтобы начать контрнаступление и вернуть утраченные позиция, я не знаю. Многое будет зависеть от того, что именно христиане будут делать и как хорошо они смогут объяснить свои действия общественности.

Трамп — политик националистически настроенных правых, но он не консерватор в любом — философском или культурном — смысле. Если бы голосование прошло лишь немного по-другому в некоторых штатах, сегодня бы мы говорили о политической гибели американского консерватизма. Вместо этого Республиканская партия станет сильнее впервые за очень долгое время — но партия была потрясена до основания в связи с появлением самого Трампа и того, что он создал. Он уничтожил консерватизм — или точнее будет сказать, что Республиканская партия из-за собственной глупости сама разрушила консерватизм, как мы его знаем, и открыла дверь для националиста Трампа?

Консерватизм всегда имел проблемы в Америке, где само слово приобрело большее количество значений (некоторые из них весьма странные), чем в Европе. Довольно распространенной привычкой, например, является упоминание либертарианства и консерватизма на одном дыхании, тем самым предполагается, что они каким-то образом — по существу — связаны между собой. Это достаточное доказательство того, что консервативная повестка трудна для понимания американцев. Если я не ошибаюсь, Республиканская партия уже давно отказалась, за очень редкими исключениями, от любой более тесной связи с консерватизмом. Если консерватизм, независимо от точного определения, имеет что-то общее с непрерывностью культуры, христианскими и классическими корнями этой культуры, классической метафизикой и антропологией, красотой и добродетелью, чувством приличия, семьей, определенной концепцией образования и другими родственными этим понятиями, это не те элементы, которые составляют неотъемлемую часть республиканских идеалов в современной Америке. Было ли это по-другому раньше, я не компетентен судить, но, конечно, было время, когда интеллектуалы, так или иначе связанные с Республиканской партией, обсуждали эти вопросы. Новые поколения неоконсерваторов отказались от больших идей, в то время как теоконам (старым или новым) никогда не удавалось оказать заметное влияние на Республиканское течение.

Принимая во внимание, что в современной республиканской мысли есть настолько существенные философские слабости, Дональд Трамп не выглядит человеком, способным изменить это, вдохновить и возродить консервативное мышление. Я не исключаю, что новая администрация будет нуждаться (исключительно как в инструментах) в некоторых больших идеях, чтобы мобилизовать свой электорат и дать им чувство направления, и что возможный кандидат для выполнения этой функции будет из консерваторов. Либерализм, либертарианство и отрицание всего, конечно, не спасут ситуацию. Национализм смотрелся хорошо и сыграл свою роль в течение двух или трех месяцев кампании, но этого может оказаться недостаточно для четырех (восьми?) лет, которые последуют.

Несмотря на то, что республиканцы скоро крепко возьмут в свои руки все рычаги политической власти, культурные учреждения (особенно научные круги, новостные и развлекательные СМИ) все еще особо «прогрессивны». Вы писали, что «трудно представить себе свободу без классической философии и наследия античности, без христианства и схоластики и многих других компонентов всей западной цивилизации». Как мы можем вернуться к корням западной цивилизации, когда культурные институты, которые нас формируют, настолько враждебны?

Это правда, мы живем во время единоличного господства культуры, которую большинство интеллектуалов и художников благоговейно принимают, и эта традиция — будучи своего рода либеральной теорией прогресса — имеет все меньше и меньше связи с основами западной цивилизации. Это, пожалуй, более заметно в Европе, чем в США. В Европе сам термин «Европа» уже последовательно применяется только к Европейскому союзу. Сегодня фраза «больше Европы» не означает «больше классического образования, больше латинского и греческого, больше знаний о классической философии и схоластики», но это значит «дать больше полномочий Европейской комиссии». Не удивительно, что все большее число людей, когда они слышат о Европе, связывают это понятие с ЕС, а не с Платоном, Фомой Аквинским или Иоганном Себастьяном Бахом.

Кажется, что те, кто захочет усилить или, скорее, вновь ввести классическую культуру в современный мир, не найдут союзников среди либеральных элит. Для либералов естественно дистанцироваться от классической философии, от христианства и схоластики, а не выступать за их незаменимость для формирования западных умов. В конце концов, эти философии (как они бы сказали) были созданы в «досовременном» недемократическом и нелиберальном мире людьми, которые презирали женщин, держали рабов и принимали всерьез религиозные предрассудки. Но нас ожидает не только расцвет их либеральных предрассудков. Новое явление — это полный разрыв с классической традицией, и мы слишком долго подвергались воздействию мира, из которого эта традиция ушла.

Существует мало шансов, что какие-либо изменения могут быть реализованы в рамках демократического процесса. Учитывая, что в каждой западной стране образование в течение достаточно долгого времени находилось в глубоком кризисе, и что ни одному правительству не удалось преодолеть этот кризис; а идея вернуть классическое образование в школах, в которых молодые люди с трудом умеют читать и писать на своем родном языке, звучит несколько сюрреалистично. Правило, которое гласит, что плохое образование вытесняет хорошее образование, кажется, преобладает в демократических обществах. И все же я не могу согласиться с выводом, что мы обречены жить в обществах, в которых неоварварство становится нормой.

Как мы можем обратить вспять этот процесс? В тех странах, где образование — обязанность государства, правительства, гипотетически, по крайней мере, могут использовать экономические и политические инструменты для стимулирования желаемых изменений в образовании. В США — подозреваем — роль государства существенно снижается.

Проблема более фундаментальна, поскольку затрагивает вопросы о том, что представляет собой западная цивилизация. Либеральным прогрессистам удалось навязать нашим умам понятие, что христианство, классическая метафизика и так далее — уже не то, что определяет нашу западную идентичность. Многие консерваторы — интеллектуалы и политики — с готовностью согласились с этим. До тех пор, пока это не изменится, и наше суждение о том, что представляет собой Запад, будет неотъемлемой частью лишь консервативной повестки и предметом общественных дебатов, мало надежды на то, что что-то может измениться. Избрание Дональда Трампа имеет, очевидно, мало общего со схоластикой или греческой философией, как и с квантовой механикой, но тем не менее оно может дать повод возобновить старый спор о том, из чего сделана американская идентичность, и отклонить глупый, но популярный ответ, который заключается в том, что эта идентичность имеет больше общего с процессом, в котором она формируется, а не со своей сущностью. И это могло бы стать первым шагом, чтобы заговорить о важности корней западной цивилизации.

Вы написали, что «либерализм больше борется с нелиберальными противниками, чем обсуждает с ними что-то». Теперь даже некоторые левые признают, что вся эта всеобъемлющая политкорректность, мультикультурализм и так называемое «разнообразие» частично виноваты в победе Трампа. Как Brexit, так и Трамп изменили условия политического разговора, особенно теперь, когда стало очевидно, что не существует такого понятия, как «правильная сторона истории»?

Либерализм, несмотря на хвастливые заявления об обратном, никогда не был о разнообразии, о множественности или плюрализме. Речь идет об однородности и единодушии. Либерализм хочет, чтобы все и вся были либералами, и не терпит никого и ничего, что не либерально. Именно по этой причине либералы испытывают такие сильные чувства к противникам. Тот, кто не согласен с ними, не только противник, который может быть носителем отличной точки зрения, но и потенциальный или фактический фашист, гитлеровец, ксенофоб и националист, или (как часто говорят в ЕС) популист. Такой несчастный человек заслуживает того, чтобы быть осужденным, высмеянным, униженным и подвергнутым жестокому обращению.

Brexit еще можно было рассматривать как упражнение в разнообразии и что, как таковое, рассматривалось как плюралистическое или эмпирическое свидетельство того, что ЕС в его нынешнем виде не удалось приспособиться к разнообразию. Но реакция европейских элит отличалась предсказуемыми угрозами и осуждением. Перед Brexit ЕС отреагировал схожим образом и на победы не либералов на выборах в Венгрии, а затем в Польше; победители немедленно были классифицированы как фашисты, а выборы — как не вполне правомерные. Либеральный образ мышления таков, что принимает только те выборы, в которых выигрывает правильная партия.

Я боюсь, что подобная реакция будет и на Дональда Трампа и его администрацию. Пока либералы задают тон общественной дискуссии, они будут продолжать запугивать тех, кто якобы был неправильно избран, и тех, кто «ошибочно» проголосовал. Этот процесс не остановится, пока не станет ясно (наверняка), что изменения в Европе и в США не временные и эфемерные, и что существует жизнеспособная альтернатива, которая не исчезнет со следующим взмахом демократического маятника. Но эта альтернатива, как я уже говорил, все еще находится в процессе формирования, и мы не уверены, что последует конечный результат.

Будут выборы в ряде ключевых европейских стран в следующем году — в Германии и Франции, в частности. Какой эффект победа Трампа будет иметь на европейских избирателей? Как вы, как поляк, рассматриваете отношения Трампа и Владимира Путина?

С европейской точки зрения победа Клинтон означала бы мощный импульс для бюрократии ЕС, ее идеологии и ее стратегии «больше Европы». Силы самопровозглашенного Просвещения пришли бы в экстаз и, следовательно, сделали бы мир еще более невыносимым — не только для консерваторов. Результаты выборов, должно быть, потрясли элиты ЕС; и с этой точки зрения победа Трампа рассматривается как выгода для тех европейцев, таких как и я сам, которые боятся федерализации Европейского союза и его растущей идеологической монополии. Это еще только должно произойти в Европе в ближайшие годы, так что есть надежда, что высокомерие ЕС поутихнет от дальнейших ударов и что сам ЕС станет более сдержанными и станет более чутко реагировать на чаяния европейских народов.

Внешняя политика Трампа, особенно по отношению к России, еще только должна быть сформулирована, но уже является предметом спекуляций. Тот факт, что он сделал несколько замечаний по поводу теплых отношений с Путиным во время избирательной кампании, конечно, меня не осчастливил. К сожалению, не только у Трампа есть некоторые симпатии к Путину. Давайте не будем забывать, что именно Обама «перезагрузил» американские отношения с Россией и таким образом косвенно способствовал агрессивным действиям России. Хиллари Клинтон, вероятно, не изменила бы курс Обамы. Дни, когда Америка могла бравировать и «бросать вызов русскому империализму», кажется, ушли независимо от того, кто станет президентом США.

Ситуация в Европе ничем не отличается. Франция, Италия и Германия традиционно прорусские страны, и их реакция на российский империализм не была столь сильной, как можно было бы ожидать. Если Путин будет атаковать прибалтийские республики (которые, давайте вспомним, члены НАТО), альянс, безусловно, не отреагирует с военной точки зрения, и такие сигналы уже были направлены. Восточные европейцы не чувствуют себя в безопасности, а западных европейцев это не волнует. Россия становится все сильнее и полна решимости вернуть свое прежнее политическое влияние, в то время как западный альянс по обе стороны Атлантики не имеет ни желания, ни инструментов, чтобы остановить ее. Именно по этой причине новое польское правительство приступило к осуществлению программы укрепления системы защиты, которая включает в себя, помимо прочего, военное присутствие США на территории Польши. Если Трамп одобрит и согласится с этим, поляки — я уверен — простят ему те довольно глупые и, будем надеяться, случайные замечания о Путине, которые он сделал в разгар кампании.