Модест Колеров ИА REGNUM
Скользкий путь

Как бы ни закончились президентские выборы, после Дональда Трампа США уже будут другими. Эксперимент состоялся. И теперь дело ученых подводить под него фактаж, научное обоснование и прогнозировать дальнейший полет этого черного лебедя американской политики и описывать тот эффект, который он вызвал.

Хиллари Клинтон понимала, что чаша терпения переполняется, часть критической массы она даже честно пыталась черпать с помощью Берни Сандреса, который «неожиданно» перешел на ее сторону. Большой процент молодежи теперь действительно проголосует за демократку — «меньшую из зол».

Потрясающе ведут себя американские СМИ — такого точно не было никогда. Почти все они хором хоронят Трампа заживо и уже извлекают уроки из трампизма. Но в США есть штуки и проблемы посильнее Трампа и даже трампизма. Это кризис исполнительной власти.

«Можно ли считать, что эти ценности переживут Трампа? Лидеры Республиканской партии уже давно сдались. Я подозреваю, что он найдет сторонников внутри бюрократического аппарата, разведки, федеральных правоохранительных органов, а также среди американский военных.

Но даже если Америка избавится от Трампа, рассеется ли эта патология прошлого года просто в рамках национального выздоровления? Едва ли. Трамп — не метеорит, который неожиданно упал на землю из неизведанных глубин космоса; он — предсказуемый продукт больной системы», — пишет автор The Atlantic.

Трампа обвиняют в «агрессивной атаке на конституционные ценности», которые пока — всего лишь голословные лозунги. Удары по ним действительно наносятся справа. Но не он первый начал. «Впервые это было в 1998 году, когда республиканское большинство пыталось снять президента Билла Клинтона за незначительные правонарушения. Затем в 2000 году, когда Верховный суд (его консервативное большинство) одобрил президента по своему выбору. Процесс ускорился, когда неадекватный президент отреагировал на террористический кризис систематическим беспределом — содержанием задержанных под стражей без суда, секретной программой подслушивания без ордера и узаконенными пытками.

В последующие годы республиканская оппозиция в Сенате просто отказались принять Барака Обаму в качестве законного лидера нации. Сенат держал под контролем весь Конгресс, и препятствовал выполнению его основной обязанности — формированию бюджета (что стало причиной роста национального долга), блокировал назначения на вакантные должности в правительстве и Верховном суде (медленно парализуя его) в погоне за партийным преимуществом.

Конгресс почти не имеет «обязанностей» в строгом понимании этого слова-он должен отвечать только в один день — в декабре каждого года, он должен избрать должностных лиц, он должен вести дневник, должен пересчитать голоса на выборах каждые четыре года. Там нет слова «обязанность»…

Подобная интерпретация его функций — это пост-конституционная патология. Конституция налагает много обязательств, утверждает множество очевидных ценностей. Но отойдите от этих ценностей и вы увидите, что обязательств она практически не накладывает», — пишет The Atlantic. То есть Конституция США неспособна защитить саму себя. Предполагается, что любая из ветвей власти априори должна работать на благо страны. Но на практике это не так.

«Законодатели в красных республиканских штатах стремятся подавить голос, женщин, откатить назад успехи ЛГБТ-сообщества и препятствуют свободному высшему образованию. Лидеры штатов действительно могут создать"конвенцию штатов» и выбросить Конституцию на свалку. И им ничего не помешает.

Дебет с кредитом не сходился и у демократов — неряшливый подход к Конституции стал повсеместной традицией администрации Обамы, ей и не требовалось чье-либо разрешение на вмешательство в Ливии — столь же «хромой» поступок, как и все действия Белого дома при Буше. У текущих операций против ИГИЛ (организация, деятельность которой запрещена в РФ) в Сирии и в других местах, конечно, тоже нет одобрения и разрешения от Конгресса», — констатирует издание The Atlantic.

Придирки к исполнительной власти неизбежны. Ведь Конгресс США фактически отказывается выполнять свои обязанности, и никто не может ему противостоять. Правительство должно продолжать работать; в условиях кризиса у президента, в конце концов, есть обязанность — управлять страной и право на приказ — и это может стать его единственным выходом. Конгресс имеет право сказать да или нет военному вторжению; но если он так и будет молчать и саботировать процесс (как саботирует сейчас назначение одного из верховных судей), президенты будут действовать так, как они посчитают нужным. Вспомните, что атаки на Обаму как на «слабого» президента последовали именно после того, как он решил, что военные действия на самом деле требует одобрение Конгресса. Следующий может так и не решить. И будет иметь на это полное право.

Конституционный кризис распространился с помощью беспомощного конгресса, парализовал исполнительную власть и ослабил судебную систему. Верховный суд США не может вынести ни одно важно решение, так как идеологически оказался абсолютно равно разделен на консерваторов и либералов (4−4) после смерти одного из судей в феврале 2016 года.

«Что бы мы ни учили в школе, Конституция никогда не была (по выражению поэта и дипломата Джеймса Рассела Лоуэлла) «машиной, которая работает сама по себе», ее работу обеспечивал общественный консенсус — воля народа, решение (принимаемое изо дня в день) о том, что мы хотим жить в конституционной демократии. В 1942 году судья Леонард Хэнд предупредил, что если «общество настолько расколото, что дух умеренности ушел, ни один суд уже не сможет это предотвратить; и что общества, где умеренность процветает, не нужно спасать судам».

Но желание жить по основному закону ушло, и мало кто, кажется, это заметил. Оно не вернется, по крайней мере до тех пор, пока общество Соединенных Штатов не отыщет то конституционное видение, которое станет важнее, чем власть», — пишет The Atlantic.

«Независимо от результата, историки вероятно будут оценивать Трампа, как самого важного кандидата в президенты, по крайней мере за последние полвека… Это изменит саму ткань политики и может оказаться необратимым. Даже если бы Трамп никогда бы и не озвучивал свое обещание «сделать Америку снова великой», он уже изменил модель функционирования американской демократии.

Что он на самом деле считает (верит ли он во что-либо, кроме большого себя) это науке неизвестно и не в этом дело. Трампизм — это не программа и не идеология. Это скорее отношение или политическая поза, которая питается извне, а затем усиливается, широко распространяя гнев и отчуждение… Трамп на своем примере показал, что чем больше гнев, чем более возмутительно его поведение, тем надежнее его положение в самом центре политического цирка. Мы в любом случае хотим знать, что он будет делать дальше, и мы не можем отвести от него глаз.

Вот в чем здесь гениальность. И с ним не сравнится ни одна другая фигура в американской общественной жизни. Трамп понимает, что старые различия между прежней (якобы серьезной) политикой и легкомыслием рухнули…

В современной Америке знаменитость дает власть. Простые статистические данные или квалификация становятся второстепенным. Как еще объяснить то, что ведущий телешоу по мановению ока стал серьезным претендентом на пост президента?», — пишет Эндрю Басевич на страницах Tom Dispatch.

Прежде нежели пропел петух, от Трампа отреклись почти все республиканцы. В главный список вошли 50 бывших высокопоставленных республиканских чиновников (многие из состава совета по национальной безопасности, которые заявили, что у него нет"характера, ценностей, и опыта, чтобы быть президентом»), за ними последовали многие сенаторы, губернаторы и даже бывший президент Джордж Буш старший. К началу октября почти треть сенаторов-республиканцев и почти треть губернаторов заявили, что не будут голосовать за Трампа. То же заявила и бывший госсекретарь Кондолиза Райс. Спикер Палаты представителей Пол Райан сделал это последним: 24 октября он объявил, что больше не будет защищать кандидата и не участвует в его кампании.

«Партия скорее всего развалится. Независимо от того в каком виде выживет организация, она утратит право и претензии представлять принципиальный консерватизм или то, что от него осталось. Но ничего из этого не имеет значения для Трампа. Он не консерватор, а Трампизм не требует партийной принадлежности. Даже если в конечном итоге будет изобретена какая-то новая институциональная альтернатива традиционному либерализму, двухпартийная система, которая столько времени определяла ландшафт американской политики, все равно уйдет навсегда.

И если Трамп станет президентом, возможно, это произойдет даже скорее. Во всем, кроме названия, Соединенные Штаты перестанут быть конституционной республикой. После того, как президент неизбежно объявит, что в одиночку выражает волю народа, американцы поймут, что они променяли верховенство закона на новую версию каудилизма. Вашингтон Трампа может стать Буэнос-Айресом в дни Хуана Перона, а Мелания — подходящим образом для гламурной дублерши Эвиты.

Почему значительное число американцев приветствуют такую перспективу? — Необъяснимо. Тем не менее, есть причина, по которой они будут разочарованы.

Американская демократия распадалась в течение многих десятилетий. Люди не знают, что они больше не являются по-настоящему властителями своего государства. Но они видят, что аппарат власти (как государственный, так и частный) не способствует общему благу — сама концепция стала устаревшей. Они сыты по горло безответственностью, отсутствием подотчетности, некомпетентностью и предчувствуют приближение плохих времен.

Вот почему они в таких пугающе — больших количествах обратили взгляды на Трампа, пытаясь обнажить несостоятельный истеблишмент[как в сказке «Новое платье короля»] и желая придумать что-то, если не лучше, то по крайней мере интереснее. Аргентинцы и другие народы, которые доверили свою судьбу демагогам, потом обнаружили, что такие ожидания неизбежно приводят к разочарованию…

Хотя, только представьте себе блеск и нищету президентской библиотеки Дональда Трампа с блэк-джеком и девочками…», — пишет Tom Dispatch.