Великий художник: большой поклонник Сталина, неудавшийся убийца Троцкого

Художники всегда искали способ донести своё искусство в массы. Русские передвижники выходили из тесных залов академии искусств и везли свои холсты прямо к простому народу. Они мечтали, что их картины войдут в каждую избу. Кто-то выбрал для себя язык газетных карикатур. Иные вообще бросали живопись и уходили в кино. Наконец, были даже такие, что считали прямое действие по преобразованию мира более говорящим, чем кисть художника… Давид Сикейрос был сразу всем этим, и ещё немножко большим.

Что может быть более открытым и «общественным», чем стены города, в котором человек живёт? Лестничные пролёты в школе, залы в театре, фасад академии… Движение «муралистов» (мурали — живопись на архитектурных сооружениях) образовалось в Мексике после свержения мексиканского диктатора Порфирия Диаса. В 1921 году новый секретарь образования Хосе Васконселос обратился к молодым художникам, в том числе бежавшим от старых режимов за границу, с предложением расписать стены государственных зданий фресками. Васконселос был философом, человеком западных взглядов, и затея виделась ему чем-то вроде воссоздания в Мексике фресок Микеланджело или средневековых европейских мастеров.

Однако первый же проект — роспись Национальной подготовительной школы в Мехико — показал, что мир ушёл далеко вперёд по сравнению с Ренессансом и Средними веками. Диего Ривера, Хосе Ороско и Давид Сикейрос — эта будущая «великая троица» мурализма — покрыла стены сюжетами революции, социальной борьбы, сделала их предметом радикальной «политической декларации». Хотя все три художника и обращались в своём творчестве к классическим мастерам фрески, муралисты считали живопись средством агитации, народного образования и пропаганды коммунизма. Для них стены городских зданий стали средством избежать формализма, возможностью обратиться прямо к рядовым жителям.

Но для Сикейроса всё началось намного раньше, ещё в четырнадцать лет, когда он ушёл на фронт борьбы против диктатуры Диаса. А прямо перед этим Давид впервые попадает в тюрьму как лидер студенческой забастовки — учащиеся требовали не только конца академической рутины, но и экономических реформ, вплоть до национализации железных дорог. Выйдя из заключения, Сикейрос открывает свою художественную школу возле Мехико, ставшую центром подпольного студенческого сопротивления.

Позднее он скажет: «Когда краски на картинах высыхают, то превращаются в порох, и под слоем фресок прячется единственная правда мира».

Тропа войны

Мало кому удавалось так органично объединить в себе искусство и жизнь. Подобно Хосе Ороско (Диего Ривера тогда учился за границей), Сикейрос воевал в рядах освободительной армии Венустиано Каррансы, заодно с Эмилиано Сапатой и Панчо Вильей, параллельно занимаясь рисованием. В два года Давид из рядовых выходит в капитаны, становится членом главного штаба. Опыт войны проведёт некий раздел среди троих муралистов: Ривера будет увлечён «автохтонной» индейской культурой и стилизацией, Ороско и Сикейрос же будут исполнены злободневности. Хотя и начинает Давид как самый «архаичный» из троицы.

В 1918 году Сикейрос созывает «Конгресс солдатских художников», где призывает искусство осветить страдания и борьбу мексиканского народа. Пять лет спустя этот призыв будет реализован в Синдикате живописцев, скульпторов и граверов, сведшем великую троицу.

Однако Сикейрос никогда не мог просто «уйти в искусство», сколь бы остро и злободневно оно ни было. На первое место Давид всегда ставил революцию. Его идеалом был Иосиф Сталин (Сикейрос не раз посетит Москву и получит премию «За укрепление мира между народами»). Он даже примет участие (есть версия, что на роли организатора) в покушении на Троцкого. Но пока что Сикейрос становится редактором газеты Синдиката «Эль Мачете», которую со временем делает официальной печатью компартии. Давид сам вступает в партию и доходит в ней до члена ЦК. Параллельно он занимается профсоюзным движением в Латинской Америке, организует конференции и издаёт еженедельник «Молот».

Тем не менее, правительство — как это обычно бывает — стремительно правеет, и уже в 1925 году Синдикат оказывается распущен. Сикейрос отвечает на это отъездом в Гвадалахару — второй по величине город после Мехико, «мексиканский Ватикан». Там всё застроено католическими церквями, население же всегда было предельно реакционно. Но именно в Гвадалахаре Сикейрос впервые расписывает целое здание, старую церковь, преобразованную в библиотеку, вводя в свой стиль элементы рельефа. Здесь же Давид выходит на контакт с шахтёрскими профсоюзами.

Проходит несколько лет, и к 1929 году компартия, как и многие другие демократические движения, оказывается под запретом. Рядовых коммунистов арестовывают, Сикейрос после первомайской демонстрации проводит год под стражей без всяких официальных обвинений, но затем ссылается в «глубинку», в город Таско. Стен в нём почти не было, и художник возвращается к холстам, рисуя в основном портреты.

Так, однажды Давида вызвали в семью, где умерла маленькая девочка, чтобы Сикейрос сделал её портрет. Художник посетовал, что он не фотограф — и не может поспорить с современной техникой в точности. На что глава семейства ответил: «Вы сделаете портрет лучше, чем сделал бы фотограф. У вас есть сердце, и вы посочувствуете моему горю, а аппарат — бездушная машина».

Однако судьба уготовила Сикейросу особый подарок. В Таско приезжает Сергей Эйзенштейн — гениальный певец революции из России, снимающий фильм «Да здравствует Мексика!». Давид и много лет спустя будет со страстью говорить о «Броненосце Потёмкине», а также рассказах режиссёра о задачах и методах искусства. Это знакомство окончательно определило для Сикейроса путь новаторства.

Сам Эйзенштейн в 1932 году окажется на выставке Давида и заявит: «Сикейрос — лучшее доказательство того, что поистине крупный художник является прежде всего выразителем большой социальной мысли, убежденности в большой идее. Чем страстней эта убежденность, тем больше художник».

В логове врага

В 1932 году, спасаясь от репрессий, Сикейрос едет прямо в сердце ненавидимого им капитализма — США. Здесь он «продержится» недолго, но в кратчайшие сроки заявит миру о себе.

Первым его заданием стало расписать наружную стену здания Школы изящных искусств. Владелица училища превратно толковало мексиканскую живопись — ей виделись рисунки индейцев, что-то узконациональное, фольклорное. Характерно, что Сикейрос, начавший свой путь с обращения к национальным корням и мечтавший о создании особой мексиканской школы живописи, к 30-м годам уже стоял на радикально универсалистских позициях. Он видел, как международный туризм превращает народную культуру в игрушку, поделку для развлечения богатых западных обывателей, лубок. И мексиканские художники, в погоне за деньгами и популярностью, были готовы потворствовать дурным вкусам туристов.

Хотя Сикейрос со временем смягчил свою позицию и стал допускать использование глубоких народных культурных традиций для понимания и передачи жизни «человека вообще» (тем более что де-факто он никогда с ними и не порывал), но его опасения по поводу трансформации искусства под воздействием туризма полностью подтвердились. Они проявились даже в творчестве Диего Риверы, и оказались серьёзным препятствием на пути развития мексиканского мурализма.

В любом случае, Сикейрос не стал церемониться и написал на стене сцену под названием «Митинг на улице». Более того, среди бастующих рабочих вперемешку стояли чёрные и белые, что было для пропитанных расизмом Соединённых Штатов того времени высочайшей степенью наглости и хамства. Хозяйке школы под давлением американских газет пришлось воздвигнуть перед муралем каменную стену, закрывшую роспись.

Однако благодаря разгоревшемуся скандалу популярность мексиканца выросла до небес. Его сразу же пригласили в Калифорнию, в Plaza Art Center, где ему дали под роспись площадь почти в двести квадратных метров. Заказчик (с детской наивностью) попросил художника изобразить весёлый «тропический рай». Получилась же, конечно, «Тропическая Америка, угнетаемая и терзаемая империалистами». На мурале были и революционеры, и распятый под когтями орла с американского доллара индеец. Работу пытались уничтожить, но часть её сохранилась и по сей день.

Лучше всего сложилась судьба творений Сикейроса в доме американского продюсера Дадли Мёрфи, продававшего его работы и ставшего другом художника. На мурале изображён президент Мексики Кальес, пришедший власти как борец за дело революции, но оказавшийся пособником капиталистов. Есть там и король американских финансов Джон Пирпонт Морган, разорявший мексиканскую экономику. На помощь скорбящим над погибшими крестьянами женщинам и детям спешит солдат советской Красной Армии.

Роспись же подвала газетного магната Наталио Ботана подвергалась атакам кислотой и побелкой, но фреска не сдалась. Её пришлось распилить и вывезти в другое помещение на хранение.

Сикейроса пытались выдворить из страны, ещё в 1932 году сажали на корабль «Рио Нилус». Однако ему удалось даже основать на территории США художественную школу, которой мир обязан многими находками.

Вообще говоря, Сикейрос стал чуть ли не первым художником в мировой истории, расписывающим наружные фасады зданий. Находясь под впечатлением теорий Эйзенштейна, он пытался применить в композиции приёмы кинопроецирования. Мурали Давида составлены так, что рассматривать их необходимо с самых разных планов и точек зрения. Таки образом, для человека, поднимающегося по лестнице или едущего по дороге на автомобиле (впоследствии Сикейрос создаст мураль, рассчитанный на движение со скоростью 60 км/час!) рисунок начинает динамически «развёртываться», открывать то одни детали, то другие. Поэтому всякие иллюстрации в интернете или на бумаге лишь очень пунктирно отображают реальную силу этого художника. Что уж говорить об оптических иллюзиях, когда квадратные, с выраженными углами здания расписаны так, что человек ощущает себя в центре огромного купола… Интересно, что подобный разворот от статики к динамике оказался актуален не только для живописи, но и для самой архитектуры середины ХХ века.

Но и это — не главная новизна, привнесённая в живопись Сикейросом. Расписывая стены американских зданий, он столкнулся с неожиданной трудностью: в те годы только-только начиналось бетонное строительство, ставшее в последующие годы повсеместным. А любые традиционные методы росписи — с грунтованием, как во фресках, или с использованием масляных красок, в этом случае оказывались невозможными.

Тогда Сикейрос пошёл на шаг, взбудораживший уже не только расистское американское общество, но уже и мировое художественное сообщество. Вместо кисти он стал применять аэрограф (пульверизатор, воздушный пистолет), использующий яркие краски, применявшиеся обычно для раскраски одежды или какой-то промышленной продукции. Давида обвинили в святотатстве, «обесчеловечивании» искусства применением грубой машины.

И действительно — теперь работать приходилось наполовину в режиме импровизации, без эскизов и предварительных рисунков. Контуры будущей картины выводились прямо на стене, постепенно закрашивались, усложнялись, обрастали деталями — и постепенно складывались в законченную картину. Нужно признать, что иногда этого не происходило, и Сикейрос всегда подвергался критике за некоторую незаконченность, недореализованность большинства его творений. Однако искусство Давида всё равно остаётся более содержательным, чем абстракционистские и авангардистские эксперименты его западных последователей, вроде Джексона Поллока, сделавшего стихийность и импровизацию аэрографа самоцелью.

Наконец, Сикейрос пришёл к необходимости задействовать в искусстве последние разработки науки, а конкретно — химии. В 1934 году он встретился с другим мексиканским художником, Гутьерреосом. Последний так вдохновился совершаемым Давидом переворотом в живописи, что отказался от собственного творчества и занялся разработкой подходящих для муралей красок. Итогом его долгой работы стали синтетические краски «политекс», с 1954 года ставшие обычным инструментом подавляющей части мексиканских художников.

Синтетические краски вообще, в том числе и те, что изначально применялись в аэрографе, очень чувствительны к количеству и типу растворителей, а также пропорциям красочных составов. Они могут стать яркими, а могут — тусклыми; могут засыхать быстро, а могут — медленно… В итоге художник, работающий с ними, сам вынужден был стать химиком. В каком-то смысле, художники-муралисты повторили путь мастеров времён Ренессанса — став не только художественными, но и техническими, и научными новаторами.

Художник и гражданин

При всех своих новациях в области искусства, Сикейрос ни на секунду не убирал руку с пульса мировых политических событий. В 1934 году в Мексике он создаёт Национальную лигу борьбы против войны и фашизма. А через два года Давид становится воином-интернационалистом, борющемся в Испании с фашистскими режимами Франко и Гитлера. Сикейрос командует бригадой, затем — дивизией; наконец, получает звание подполковника в бригаде одного из ключевых коммунистических вождей Энрико Листера.

В 1939 году он создаёт композицию «Рыдание», посвящённую поражению республиканцев в гражданской войне. Тогда же появляется «Портрет буржуазии», показывающий неизбежное рождение фашизма из недр капиталистического строя. В 1944 Сикейрос на стенах Музея изящных искусств в Мехико начинает «Новую Демократию» — образ Победы над фашистским миром, разрывания человечеством сковывающих его цепей несправедливости и несвободы.

Нужно отметить, что художник всю жизнь особое внимание уделял рукам. Руки являются у него символом кипящей народной силы, трудящегося человека, пролетария. Они постоянно находятся в крайнем напряжении, вздымаются, как будто пробивают закрывающую им путь стену. Кулак на его знаменитом автопортрете, в «Новой Демократии», руки рабочих над сценами тяжкого капиталистического быта…

Сикейрос как минимум семь раз оказывался в тюрьмах. В том числе, после неудачного покушения на Троцкого в 1940 году. Последний раз Давид просидел «в застенках» четыре года за организацию очередных студенческих протестов в Мехико, и был выпущен под давлением мировой общественности. А ведь тогда ему шёл уже седьмой десяток. Сидя в камере, Сикейрос рисовал эскизы на маленьких кусочках картона. Выйдя же, он сразу заявил: «мои взгляды остались прежними, и освобождение не означает, что я изменю своим убеждениям».

«Давид Альваро Сикейрос — это вера, это действие, это моральная и интеллектуальная сила. Ничто не сдерживает его в выражении личных чувств. Он высказывает их при любых обстоятельствах: в прессе, на уличных собраниях и демонстрациях, на стенах общественных зданий, посредством могучих пластических форм… С тех пор как я его узнал сорок семь лет назад, он всегда был таким. Великий художник, его творения отражают его великий мощный ум», — так характеризовал Сикейроса Херардо Мурильо, «доктор Атль», один из родоначальников мурализма.

Друг Давида, испанский поэт Рафаэль Альберти, посвятил художнику стихотворение, вмещающее в себя весь его жизненный путь:

Его кисть стала острым мачете,

Выстрелом стала краска,

Стали черта и рисунок

Гневной плетью, бичом разящим,

В крик стена превратилась

И в кулак, для удара сжатый.

Однако никто не выразил сути творчества Сикейроса лучше, чем сам художник:

«Все то, что нами было пережито и свершено в искусстве, — это прекрасно, это много, это очень важно, но это всего лишь начало, начало великого пути к счастью человечества, первый шаг к которому сделали Ленин, Великая Октябрьская революция. Не будь их, не было бы и коммуниста Сикейроса, был бы, возможно, только художник под этим именем, но без приставки коммунист, такой художник вряд ли стал бы известен за пределами Мексики».