Война в Сирии и Ливане на фоне европейских противоречий
Противоречия между великими державами, и прежде всего между Парижем и Лондоном, в очередной раз проявились в ходе второй турецко-египетской войны 1839−1841 гг. Отношения Великобритании с Мехмед-Али были традиционно, еще с 1805 года, далеки от дружественных. На египетского пашу смотрели как на партнера Франции на Ближнем Востоке и стремились ограничить процесс расширения его владений. В 1838 г. Мехмед-Али не отказался от своих планов создания единого арабского государства. В Аравии находилась значительная часть египетской армии — 2,5 тыс. кавалеристов и 20 тыс. пехотинцев. Войска были хорошо обучены и вооружены оружием египетского производства, сделанным в Каире по французским образцам. В Англии опасались, что Мехмед-Али захочет поставить под контроль все побережье полуострова — и Хиджаз, и Йемен, и Оман, и мелкие эмираты Персидского залива. Паша действительно попытался захватить Аден, но еще до подхода египетской экспедиции в городе высадились англичане. Пальмерстон заявил, что дальнейшие действия египтян будут рассматриваться как угроза британским владениям, и они сочли за благо отказаться от своих претензий на контроль за Аденским проливом. Эти события, а также новости о том, что в Сирии зреет недовольство египетским правлением, весьма воодушевили султана Махмуда II, который с 1833 г. готовился к реваншу, реформируя армию и флот.
В Константинополе с опаской следили за усилением Мехмед-Али. Александрийская верфь быстро пополняла флот паши и для того, чтобы помешать этому строительству, султан запретил поставки корабельного леса из Дунайских княжеств в Египет. Англия, Франция и Австрия летом 1838 г. попытались воздействовать на правителя Египта, склоняя его к покорности. Тот отказался. «Кто из нас, думаете вы, популярнее: султан, склоняющийся пред волей иноземцев и ищущий их защиты, — заявил Мехмед-Али австрийскому консулу, — или я, опирающийся на мой народ и делающий все, чтобы создать его могущество? Коль скоро услышат мусульмане, что я дал франкам отрицательный ответ, все они сплотятся вокруг меня». К 1840 г. в его флоте числилось 6 линкоров (в том числе один 130-пушечный, четыре 100-пушечных и один 84-пушечный), 6 фрегатов, 4 корвета и 8 бригов, имевших на борту 1204 орудия. Еще 4 линкора находились в постройке. Турки превосходили египтян на море. В 1838 г. их флот состоял из 15 линкоров, 15 фрегатов и 3 пароходов.
Паша Египта не боялся войны — реформируемая турецкая армия представляла жалкое зрелище. Она обучалась по французским уставам, но была далека от объекта подражания. Снабжение было скверным, отсутствие врачей привело к тому, что с весны 1838 по весну 1839 гг. турки потеряли от болезней примерно до трети собираемых на границе с Египтом сил — 40 тыс. чел. Недостаток пополнялся за счет экстраординарных наборов в рекруты с жителей, соседствовавших с армейскими частями. Формально турецкая армия пополнялась добровольцами, но при недостаче оных широко практиковался принудительный набор, который ослаблял войска. Особенно ненадежными считались новобранцы из Анатолии. Жалованье турецкого солдата составляло 20 пар в день или 15 пиастров (3 руб. 60 коп. серебром в месяц) при довольно хорошем питании. Слабая дисциплина, злоупотребления при наборах, казнокрадство сводили все на нет. Неудивительно, что на переходах и во время длительных стоянок солдаты массами дезертировали. Находившийся при армии, стоявшей на границе с египетскими владениями, иностранный консультант — капитан Г. фон Мольтке 23 декабря 1838 г. отмечал: «Паша платит 250 пиастров за каждого представленного дезертира; по его словам, с октября он выдал уже 100.000 пиастров. Ежедневно встречаются мне две, три печальные фигуры, с закрученными назад руками, которые терпеливо дают какому-нибудь курду вести себя на толстой веревке».
Египетская армия также формировалась путем наборов, и военная служба также не была популярной. Схожие с Турцией картины можно было наблюдать и в Сирии, где жесткое египетское управление и особенно высокие налоги и наборы в армию привели к массовому недовольству. В конце концов, в провинции вспыхнуло восстание, на борьбу с которым была брошена армия Мехмед-Али. Английское посольство в Константинополе докладывало в Лондон об отправке в Сирию морем 50.000 ружей для вооружения повстанцев. Турки активно усиливали укрепления на Дарданеллах, устанавливали там новую артиллерию, что вызывало обеспокоенность правительства Великобритании. Пальмерстон опасался повторения событий 1832−1833 гг. и нового появления русского флота и десанта на Босфоре. В России также внимательно следили за этими событиями. Уже с августа 1838 г. командование Черноморского флота неоднократно получало распоряжения готовиться к осуществлению в случае необходимости нового десанта на Босфор. 7(19) августа последовало распоряжение императора о подготовке для десанта в течение 6 месяцев двух дивизий численностью от 20 до 24 тыс. чел. Масштаб подготовки к войне делал ее неизбежность очевидной. В 1837 г. силы считались примерно равными. В регулярной турецкой армии числилось 92 708 солдат и офицеров, в египетской — 85 840 чел. (по египетским данным — почти в 1,5 раза больше — 158 170 чел.). Султан постоянно наращивал свои силы и особенно на границе с Сирией.
«В течение семи лет, — писал Мольтке 12 апреля 1839 г., — здесь набрано и похоронено не менее 50 000 рекрутов, издержано без всякой пользы 100 миллионов, уничтожен урожай целых провинций, и все это только потому, что противник подвергался тем же издержкам. Кто близко наблюдал за этим положением вещей и имел глаза, чтобы видеть, тот неизбежно должен был прийти к убеждению, что этот status quo партий может, пожалуй, протянуться еще с весны до осени, или с осени до весны, но что после этого вмешательство европейских держав или насильственное разрешение вопроса станут неизбежными. Первое не имело места, поэтому второе не заставило себя ждать. Решившись на войну, Порта сосредоточила в Малой Азии три корпуса, всего до 70 000 человек (я говорю о действительной цифре, ибо номинальная была гораздо больше). Войска эти состояли из редифов,
С этой армией султан и решил действовать против ветеранов Мехмед-Али и Ибрагим-паши. Это решение не было секретом для Парижа и Лондона — их эскадры предусмотрительно заняли позиции в восточном Средиземноморье. В апреле 1839 г. турецкие войска начали проникновение в Сирию, находившуюся под властью Мехмед-Али, но война была объявлена только 7 июня. Уже 21 июня 1839 г. турецкие войска были разбиты в первом же сражении при Незибе (северная Сирия). Турецкий главнокомандующий отверг план действий, предложенный ему прусским советником. В ходе битвы турецкие офицеры практически полностью утратили контроль над своими солдатами, и они побежали. В руки египтян попал лагерь, обоз, артиллерия (170 орудий) и 9 тыс. пленных. Почти сразу же после боя Мольтке подвел итоги: «Отступление это стоило нам пять шестых всего отряда, и кроме того, еще всей артиллерии; ополчение почти целиком разошлось по домам». Утром 4 июля капудан-паша — командующий турецким флотом — вывел эскадру из 8 линейных кораблей, 12 фрегатов, 1 корвета, 4 бригов, 3 брандеров и 1 парохода из Дарданелл, и отправился вместе с ней в Александрию. Турецкий флот перешел на сторону Мехмед-Али. Таким образом, чуть более чем за месяц турки потеряли и армию, и флот, и султана.
Махмуд II умер 30 июня, еще до того, как было получено известие о поражениях, а новый султан Абдул-Меджид I готов был пойти на новые уступки. 5 июля мятежному паше предложили амнистию и наследственное владение над Египтом. Однако ответ Мехмед-Али от 15 июля продемонстрировал гораздо большие претензии: мятежный паша требовал признания наследственной власти над всеми территориями, которые контролировали его войска, и, кроме того, он претендовал на роль регента при 16-летнем султане, то есть хотел стать фактическим правителем всей Османской империи. При этом он постоянно подчеркивал свою лояльность падишаху. Перед матросами турецкого флота он сказал речь о необходимости единения: «Мы все одинаково мусульмане, у нас один властелин — юный султан Абдул-Меджид, которому да продлит Господь жизнь! Он драгоценный наш алмаз. Мы обязаны служить ему всеми нашими силами, с безграничной верностью и преданностью, а для того нужно нам смотреть друг на друга, как на родных братьев».
Военное положение Мехмед-Али казалось блестящим и оправдывало его претензии. На суше господствовала его армия, 14 июля в Александрию прибыл турецкий флот, и в результате под египетским командованием находилось уже 19 линейных кораблей и 14 фрегатов с экипажем в 33 тыс. чел. Перед войной египтяне превосходили турок по количеству боеспособных кораблей, которые можно было вывести в море, но теперь все изменилось. Туркам решительно нечего было противопоставить этой силе. Паша Египта уже праздновал свою победу. Он даже обратился к горцам Кавказа с воззванием, извещая их о том, что разбил 7 государей — английского, «немецкого», греческого, французского, султана Меджида и других, и теперь обращает свой взгляд против России и скоро придет на помощь «Шамилю-эфенди», которого назначает шахом горцев.
Чрезвычайное заседание дивана 27 июля 1839 г. предложило египетскому паше Египет, Сирию и Аравию в наследственное владение, но на сторону султана встали Россия, Англия, Австрия и Пруссия. В дипломатической изоляции осталась лишь покровительница египетского паши — Франция. 5 августа 1839 г. в гавани Безика у Дарданелл была собрана британская эскадра из 15 кораблей, 9 из которых были линейными. Сюда же подошла и французская эскадра из 22 кораблей, в том числе 9 линейных. Их командирам было дано указание не допустить односторонней помощи Турции со стороны России. Не доверяя друг другу, Лондон и Париж, тем не менее не хотели допустить проявления русско-турецкого союза на Проливах. Состояние русского флота исключало возможность успешного противостояния англо-французской эскадре в случае ее выхода в Черное море.
В сложившейся обстановке не могло быть гарантии безопасной перевозки десанта на Проливы, и одностороннее выступление России лишь способствовало бы ужесточению противостояния с ней. С другой стороны, организация выступления всех великих европейских держав снимало подобную опасность и позволяло рассчитывать на проявление франко-британского антагонизма. В Константинополе также явно предпочитали находиться под коллективной защитой, чем стать полем битвы между столь мощными соперниками за право защищать султана и целостность его владений. Для того, чтобы создать благоприятный фон для вмешательства держав, 3 ноября 1839 г. Абдул-Меджид подписал в дворце Гюль-хане хатт-и шериф, провозглашавший начало благодетельной реформы («танзимат-и-хайрие»). Одним из инициаторов этой политики стал Решид-паша. Он же и зачитал основные положения документа перед собравшимися во дворе дворца министрами, войсками, улемами, тремя патриархами и великим раввином. Сцена была торжественной — дворцовая батарея сделала 120 выстрелов, возвещая о начале нового периода в жизни Османской империи.
Гюльханейский хатт-и шериф имел три основных положения, реализация которых должна была полностью изменить положение подданных султана: 1) неприкосновенность жизни, чести и имущества вне зависимости от конфессиональной принадлежности; 2) регулярное распределение и взимание податей, отмена выкупной системы; 3) правильный призыв на военную службу и установление определенного срока ее продолжительности. Конечно, эти меры были объективно необходимы для модернизации турецкой системы управления, однако вслед за преодолением египетского кризиса «эпоха танзимата» вступила в период застоя вплоть до Крымской войны. Тем не менее, хатт-и шериф создал благоприятные условия для вооруженного вмешательства в кризис и Великобритании, и Австрии, под разными предлогами выступавшими в защиту принципа территориальной целостности Османской империи.
Своим условием присоединения к формируемой анти-египетской коалиции Париж выдвинул согласие держав присоединение к Египту Сирии. Усиление Франции на путях, ведущих в Индию, не входило в планы Лондона. 10 июня 1839 г. Пальмерстон заявил: «Я ненавижу Мехмед-Али, которого я считаю ни чем не лучше невежественного варвара, который хитростью, смелостью и игрой судьбы добился успеха в восстании». Французские предложения сделали невозможным реализацию плана Меттерниха выработать общую позицию Европы, посредником которой при переговорах с Египтом должна была стать Франция. В результате державы восприняли действия Парижа как интригу, направленную против них. Британский министр предложил совместные действия по изгнанию египтян из Сирии и Нессельроде поддержал этот план.
3(15) июля 1840 г. в британской столице была заключена конвенция между Россией, Австрией, Англией и Пруссией и Турцией. По условиям соглашения египтяне должны были вернуть туркам флот, вывести свои войска из Сирии, Палестины, Аравийского полуострова и острова Крит. За это Египет и Восточный Судан объявлялись наследственными, а Аккский пашалык — пожизненным владениями Мехмед-Али, который признавал себя данником султана, на территорию Египта распространялись все договоры Османской империи с другими державами. Державы договорились оказывать дипломатический, а в случае необходимости и военный нажим на Египет и гарантировали защиту Оттоманской империи от его нападения. Конвенция оговаривала, что введение для осуществления этого последнего условия военных судов в Проливы не отменит принципа их закрытия для иностранных военных кораблей (статья 4).
По сути дела, эта оговорка по существу отменяла положение Ункияр-Искелесси, но Николай I был готов пойти на такую уступку взамен на изоляцию Парижа и установление британско-русского сотрудничества. 13(25) августа 1840 г. он писал фельдмаршалу Паскевичу: «Конвенция между Англией, Пруссией, Австрией, мною и Турцией подписана, без Франции! То важное дело, и новая эпоха в политике, ибо в первый раз Англия отстала от Франции». На самом деле Лондон делал предложение Парижу о сотрудничестве в районе Ближнего Востока, но получил отказ. Уступчивость России в вопросе ревизии условий Ункияр-Искелесси резко упростила задачу объединения европейских держав за исключением Франции. Реакция Парижа на конвенцию была очень бурной.
Тьер заявил, что англо-французский союз мертв, в городе начались патриотические демонстрации. Парижане закидали кареты британского посла камнями, они распевали «Марсельезу» и призывали двинуться на Рейн. Реакция в германских государствах была предсказуемой. Веллингтон получил приглашение возглавить армии Германского союза. Во Франции началось формирование новых воинских частей, укрепление подступов к Парижу, на экстраординарные военные цели было выделено 100 млн. франков. Еще 22 сентября 1839 года Пальмерстон через британского посла во Франции предупреждал Тьера, что в случае войны потери Парижа будут весьма значительными. Франции грозили потерей флота, морской торговли, колоний, блокадой армии в Алжире и полным разгромом Мехмед-Али. Посол Франции в Лондоне Франсуа Гизо был бессилен сделать что-либо — у него не было возможности прибегнуть к силе, да и внутреннее положение было далеко не стабильным.
Союз морских держав разваливался на глазах. Немедленно вслед за подписанием конвенции британская эскадра под командованием адмирала Чарльза Непира приступила к крейсированию у берегов Египта — флот Мехмед-Али оказался блокированным в Александрии. С начала второй турецко-египетской войны Черноморский флот был приведен в состояние повышенной готовности к выходу в море, однако для нового похода к Босфору не хватало десанта. Значительная часть русских войск была перевезена из Крыма на побережье Кавказа для строительства и занятия укреплений с целью усиления блокады. С марта 1840 г. ряд этих укреплений подвергся мощным атакам горцев, что потребовало поддержки с моря и перевозки подкреплений небольшим гарнизонам изолированных русских крепостей.
23 июля (4 августа) Меншиков известил Лазарева о заключении Лондонской конвенции и о необходимости быть готовым к действиям на Босфоре. Масштаб десанта не был уточнен. События развивались быстро. 28 июля (9 августа) флот получил распоряжение о подготовке к переходу в Босфор и перевозке туда двух пехотных дивизий с артиллерией — всего до 25 тыс. чел. Однако приказа не последовало. Мехмед-Али, подстрекаемый Францией, отказался принять условия Лондонской конвенции, и на стороне Турции в военных действиях приняли участие Австрия и Англия. Зная подозрительность последней, Николай I предпочел воздержаться от посылки русских судов или десанта на Босфор. При этом Лондону было сделано предложение об отправке в Средиземное море русской эскадры в составе 9 линейных кораблей, 6 фрегатов, 4 бригов и 2 транспортов из Балтики. Пальмерстон предпочел отказаться от этого предложения, а Николай I — настаивать на нем.