Советский народ встает на защиту Родины

Многое о начале Великой Отечественной войны смутно, спутано и неясно, даже при наличии многочисленных подготовленных профессиональными историками монографий и статей. Но правду надо знать, хотя бы из-за необходимости справедливого отношения к участникам тех событий, так как иначе сложно понять, что пришлось пережить и пройти гражданам Советского Союза и советским воинам.

Сегодня это важно знать и для того, чтобы ставить барьеры на пути политических спекуляций на тайнах войны, которые, увы, существуют. Помните, как в свое время много шума наделали «сочинения» В. Суворова (Виктора Резуна) «Ледокол» и «День-М», где он утверждает, будто советское нападение на Германию было запланировано на 6 июля 1941 года, причем даже не в связи с германским планом «Барбаросса». Кстати, до сих пор ведутся дискуссии о том, объявлял ли Гитлер войну против СССР или его нападение было вероломным. Поэтому слово только документам.

14 июня 1941 года было опубликовано сообщение ТАСС. В нем, в частности, утверждалось, что «СССР, как это вытекает из его мирной политики, соблюдал и намерен соблюдать условия советско-германского пакта о ненападении, ввиду чего слухи о том, что СССР готовится к войне с Германией, являются лживыми и провокационными», а также что «по данным СССР, Германия неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерениях Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы, а происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям».

Распоряжение главнокомандующего сухопутными войсками Германии Гальдера о сроке нападения на Советский Союз 10 июня 1941 года: «22 июня, 3 часа 30 минут: начало наступления сухопутных войск и перелет авиации через границу. Если метеорологические условия задержат вылет авиации, то сухопутные войска начнут наступление самостоятельно». Летом 1941 года московское время летом опережало среднеевропейское на 1 час.

Из книги Ф. Чуева «Молотов. Полудержавный властелин». Рассказывает В.М.Молотов: «Между двумя и тремя ночи позвонили от Шуленбурга (посол Германии в СССР — С.Т.) в мой секретариат, а из моего секретариата — Поскрёбышеву, что немецкий посол Шуленбург хочет видеть наркома иностранных дел Молотова. Ну и тогда я пошел из кабинета Сталина наверх к себе, мы были в одном доме, но на разных участках. Мой кабинет выходил углом прямо на Ивана Великого. Члены Политбюро оставались у Сталина, а я пошёл к себе принимать Шуленбурга — это минуты две-три пройти. <…> Шуленбурга я принимал полтретьего или в три часа ночи, думаю, не позже трех. Германский посол вручил ноту одновременно с нападением. У них всё было согласовано, и, видно, у посла было указание: явиться в такой-то час, ему было известно, когда начнётся…».

Запись беседы Народного Комиссара иностранных дел СССР В.М. Молотова с послом Германии в СССР Ф. Шуленбургом 22 июня 1941 года, в 5 час. 30 мин утра. Секретно. Записал Гостев:

«Шуленбург, явившийся на прием в сопровождении советника Хильгера, сказал, что он с самым глубоким сожалением должен заявить, что еще вчера вечером, будучи на приеме у наркома т. Молотова, он ничего не знал. Сегодня ночью, говорит он, было получено несколько телеграмм из Берлина. Германское правительство поручило ему передать советскому правительству следующую ноту: «Ввиду нетерпимой доле угрозы, создавшейся для германской восточной границы вследствие массированной концентрации и подготовки всех вооруженных сил Красной Армии, Германское правительство считает себя вынужденным немедленно принять военные контрмеры. Соответственная нота одновременно будет передана Деканозову в Берлине». Шуленбург говорит, что он не может выразить свое подавленное настроение, вызванное неоправданным и неожиданным действием своего правительства. Посол говорит, что он отдавал все свои силы для создания мира и дружбы с СССР.

Тов. Молотов спрашивает, что означает эта нота? Шуленбург отвечает, что, по его мнению, это начало войны. Тов. Молотов заявляет, что никакой концентрации войск Красной Армии на границе с Германией не производилось. Проходили обычные маневры, которые проводятся каждый год, и если бы было заявлено, что почему-либо маневры, по территории их проведения, нежелательны, можно было бы обсудить этот вопрос. От имени советского правительства должен заявить, что до последней минуты германское правительство не предъявляло никаких претензий к советскому правительству. Германия совершила нападение на СССР, несмотря на миролюбивую позицию Советского Союза, и тем самым фашистская Германия является нападающей стороной. В четыре часа утра германская армия произвела нападение на СССР без всякого повода и причины. Всякую попытку со стороны Германии найти повод к нападению на СССР считаю ложью или провокацией. Тем не менее, факт нападения налицо.

Шуленбург говорит, что он ничего не может добавить к имеющимся у него инструкциям. Он, Шуленбург, не имеет инструкций по поводу техники эвакуации сотрудников посольства и представителей различных германских фирм и учреждений. Посол просит разрешить эвакуировать германских граждан из СССР через Иран. Выезд через западную границу невозможен, так как Румыния и Финляндия совместно с Германией тоже должны выступить. Шуленбург просит к проведению эвакуации германских граждан отнестись возможно лояльнее и заверяет, что сотрудники советского посольства и советских учреждений в Германии встретят со стороны германского правительства самое лояльное отношение по части эвакуации, и просит сообщить, какое лицо будет выделено по осуществлению техники этого дела.

Тов. Молотов заявляет Шуленбургу, что поскольку к сотрудникам советского посольства и советских учреждений в Германии будет проявлено лояльное отношение, на что тов. Молотов надеется, то и в части германских граждан будет проявлено такое же отношение. Для осуществления эвакуации тов. Молотов обещает выделить соответствующее лицо.

Тов. Молотов спрашивает: «Для чего Германия заключала пакт о ненападении, когда так легко его порвала?» Шуленбург отвечает, что он не может ничего добавить к сказанному им. В заключение беседы Шуленбург говорит, что он в течение 6 лет добивался дружественных отношений между СССР и Германией, но против судьбы ничего не может поделать».

Наш комментарий: 21 июня во второй половине дня Иосиф Сталин признал столкновение с Германией если не неизбежным, то весьма и весьма вероятным.

В воспоминаниях адмирала Кузнецова:

«Позднее я узнал, что Нарком обороны и начальник Генштаба были вызваны 21 июня около 17 часов к И.В. Сталину. Следовательно, уже в то время под тяжестью неопровержимых доказательств было принято решение: привести войска в полную боевую готовность и в случае нападения отражать его. Значит, все это произошло примерно за одиннадцать часов до фактического вторжения врага на нашу землю. Это подтверждает и то, что в тот вечер к Сталину были вызваны московские руководители А.С.Щербаков и В.П. Пронин. Сталин приказал в эту субботу задержать секретарей райкомов на своих местах и запретить им выезжать за город».

Свидетельствует Валентин Бережков, советский дипломат, 21 июня 1941 года:

«В канун вторжения Сталин все еще надеялся, что сможет завязать диалог с Гитлером. В тот субботний день к нам в посольство в Берлине поступила из Москвы телеграмма, предписывавшая послу безотлагательно встретиться с Риббентропом, сообщив ему о готовности советского правительства вступить в переговоры с высшим руководством рейха и «выслушать возможные претензии Германии». Фактически это был намек на то, что советская сторона не только выслушает, но и удовлетворит германские требования. «Он (Сталин — С.Т.) был готов на большие уступки: транзит немецких войск через нашу территорию в Афганистан, Иран, передача части земель бывшей Польши. Посол поручил мне дозвониться до ставки Гитлера и передать все это. Но меня опередил телефонный звонок: нашего посла просили прибыть в резиденцию Риббентропа».

Рассказывает переводчик МИД Германии Эрик Зоммер:

«В ту ночь меня разбудила мать, сообщив, что меня требует к телефону шеф. Он уведомил меня о том, что через четверть часа приедет служебная машина и что я должен одеться в форму министерства. Было около трех часов ночи. Когда я вошел в кабинет шефа, он был очень озабоченным. «Этого нам еще только не хватало — войны с Советским Союзом», — сказал он, а затем дал указание связаться с советским посольством. У телефона оказался Бережков. Я попросил его передать послу Деканозову, что Риббентроп ожидает посла в министерстве. Дипломатам предстояло ехать не на своей машине, а на машине, присланной министерством Германии. Этот факт, малопонятный для непосвященных, был явным знаком того, что дело очень серьезное.

Риббентроп принял Деканозова и Бережкова перед письменным столом в кабинете Бисмарка. Деканозов сначала попытался передать срочное сообщение из Кремля, но Риббентроп прервал его и подал знак начальнику своей канцелярии Шмидту. Тот начал читать вслух меморандум германского правительства с бесконечным перечислением пограничных инцидентов, перелетов пограничных зон и так далее. Гитлер пытался придать своему нападению вынужденный характер.

Деканозов слушал чтение меморандума молча. Я вместе с моим непосредственным начальником доктором Штраком стоял за ним, наблюдал, как краснеют его лицо и шея, как нервно сжимаются кулаки. Помню, единственной фразой, которую он произнес, была: «Я очень сожалею». Затем он и Бережков направились к выходу. Но больше всего меня поразила брошенная позже фраза Деканозова: «Весьма сожалею, что наши вожди, Гитлер и Сталин, лично не встретились. Тогда бы вся история человечества приняла бы другой ход».

Сотрудник МИД Германии, доктор Шмидт, присутствовавший при этом, описывает данную сцену несколько иначе:

«Я никогда не видел Риббентропа столь возбужденным, как за пять минут до прибытия Деканозова. Он нервно ходил туда и обратно по своему кабинету, подобно загнанному в клетку зверю. <…> Деканозова ввели в кабинет, и он, вероятно, ни о чем не догадываясь, некстати протянул Риббентропу руку. Мы сели и <…> Деканозов по поручению своего правительства начал излагать конкретные вопросы, требовавшие разъяснения. Однако едва он заговорил, как Риббентроп с окаменевшим лицом прервал его: «Теперь это неважно…». После этого министр иностранных дел объяснил, какой вопрос теперь самый важный, вручил послу копию меморандума, который Шуленбург зачитывал в это время в Москве Молотову, и сообщил, что в данный момент немецкие войска предпринимают «военные контрмеры» на советской границе. Деканозов быстро взял себя в руки и выразил глубокое сожаление по поводу такого оборота событий, за что он возложил всю вину на Германию. Затем он встал, небрежно поклонился и покинул комнату, не подав руки.

В тот момент из Берлина в Москву передавалось по радио длинное зашифрованное указание от Риббентропа с пометкой «совершенно срочно, государственная тайна, послу лично»: «С получением этой телеграммы все материалы по шифрованию должны быть уничтожены. Рацию необходимо вывести из строя. Пожалуйста, немедленно информируйте господина Молотова, что вам необходимо сделать ему срочное сообщение… Затем, пожалуйста, сделайте ему следующее заявление… Пожалуйста, не вступайте ни в какое обсуждение этого сообщения…».

22 июня 1941 года в 5:30 утра рейхсминистр доктор Геббельс в специальной передаче Великогерманского радио зачитал обращение Адольфа Гитлера к немецкому народу в связи с началом войны против Советского Союза.

С этого момента Вторая мировая война вступила в новую фазу. Германия начала войну с тем, с кем заключила пакт о ненападении — Советской Россией, а для народов СССР началась Великая Отечественная война.