Болгария в начале Первой мировой: манипулят и амнистированные негодяи
Со вступлением в войну Турции и закрытием Проливов для союзников по Антанте судьба войны для России во многом была связана с положением на Балканах. Связанная операциями на европейских фронтах, русская Ставка уже отнюдь не собиралась штурмовать Проливы даже в отдаленных планах. Возможность проведения босфорской экспедиции стала еще более неопределенной. От нее все же не отказывались, считая данную операцию вполне решаемой в перспективе. Выступая 19 июля (1 августа) 1915 года в Думе морской министр адмирал Григорович заявил: «Не понеся почти потерь, Черноморский флот постоянно увеличивает свою силу и ждет того момента, когда настанет время перейти к разрешению близкой русскому сердцу задачи, завещанной нам всем нашим историческим прошлым».
Это время зависело от того, удастся ли союзникам прорваться к турецкой столице, а турецко-германская оборона на Проливах напрямую зависела от транзита оружия на Балканах и от того, как поведут себя Румыния и Болгария. В этой ситуации совершенно исключительное по важности значение для обороны Проливов приобретала позиция Болгарии, и именно поэтому Берлин активно искал союза с Софией. Это было необходимо не только для того, чтобы не допустить обвала хрупкого баланса на Проливах. 6 августа 1915 года Гофман отмечал в своем дневнике: «Время давит: мы должны как-то справиться с Сербией, для того чтобы привести болгар к решению и таким образом контролировать Дарданеллы — величайшая проблема войны».
Итак, огромное значение в судьбах войны в сложившейся ситуации приобретала позиция Болгарии. По свидетельству одного из ярых местных русофобов, приведенному в 1918 году, буквально за несколько месяцев до того, как произойдет катастрофа и крушение болгарской армии и политики, приведшей страну к катастрофе, когда казалось, что политика германофилов привела к триумфу, «большая часть простолюдинов» с самого начала Первой мировой фанатически верила в победу России, было немало и тех, кто считал неизбежным триумф Антанты и призывал не становиться на сторону ее противников, так как Германия будет разбита, а Австро-Венгрия — расчленена, но «другие — и это наиизбраннейшая часть болгарской интеллигенции — были уверены, что победа — на стороне центральных держав и что объединение Болгарии может быть достигнуто лишь сотрудничеством с ними».
Разумеется, что первым среди «наиизбраннейших» был Фердинанд Кобург — царь всех болгар, к этому времени — признанный мастер политических манипуляций, привезенный когда-то в Болгарию С. Стамболовым. В конце своей жизни бывший диктатор признавался: «Болгарский народ простит мои грехи. Но никогда не простит мне, что я возвел Кобурга на болгарский престол». Стамболов имел основания для такой оценки своего бывшего протеже. Кобургский принц (сын которого — Борис, кстати, в 1896 г. стал крестником русского императора — это было первым шагом к восстановлению русско-болгарских отношений) принадлежал к породе политиков, в основе действий которых находится интрига. В основе же его политики лежал принцип сохранения личной власти. Воспоминания о перевороте 1885 года, покончившем с властью его предшественника — Александра Баттенбергского — развили природную подозрительность Кобурга и определили, на мой взгляд, некоторые особенности его образа действий во внутренней и внешней политике, имевшие большое значение в событиях 1914−1918 годов.
Лично знавший «царя всех болгар» Г. Н. Трубецкой вспоминал: «Свой народ Фердинанд не любил. Он не стеснялся презрительно отзываться о нем, и мне лично пришлось слышать от него подобные отзывы». О том же вспоминал и В. Н. Штрандтман, также лично слышавший от царя гадости в адрес болгар. Этот монарх действительно мог позволить себе издевательские замечания относительно своих подданных, но, как правило, делал это за их спинами, в присутствии иностранцев. Впрочем, Кобург не только презирал, но и боялся болгар. Показательный случай произошел с ним в самом начале его правления — зимой 1887 г. (Кобург был избран в августе этого года). На центральной площади Софии он встретил капитана Николу Иванова, выпускника Николаевской Академии Генштаба выпуска 1885 г. Тот шел в баню со свертком белья под рукой. Увидев князя, ехавшего в пролетке, офицер переложил сверток в левую руку, чтобы отдать честь. Заметив это, Фердинанд немедленно приказал кучеру остановиться и свернуть на соседнюю улицу. Он боялся покушений и, очевидно, принял офицера, учившегося в России, за бомбиста.
Опасаясь людей с убеждениями, Кобург сознательно проводил политику разложения политической элиты страны, потому что хотел видеть ее продажной и вследствие этого — зависимой от себя. Особое внимание, естественно, уделялось руководству армии. Именно с борьбы за контроль над армией начался конфликт между Фердинандом и Стамболовым в начале 90-х гг. XIX века. Кобург тогда победил, что во многом способствовало политическому падению Стамболова. Принцип победы в этой борьбе Фердинанд изложил позже в качестве совета в письме к сыну: «Подбирай на должности полковых, бригадных и дивизионных командиров людей с пороками, чтобы ты мог держать их под страхом наказания».
Реализация подобного метода на практике облегчалась тем, что со времени правления Стамболова в Болгарии процветала тотальная сикофантия и коррупция. Фердинанд умело поддерживал и то, и другое после отстранения Стамболова от власти. Особенностью стиля управления Кобурга было то, что он вообще предпочитал пороки добродетелям и поэтому любил окружать себя людьми лично им прощенными или помилованными за различные злоупотребления или даже преступления. Чиновники вообще должны были зависеть от царского благоволения. «Бывший царь, — вспоминал генерал Христофор Хесапчиев, — был великий поклонник максимы: «Раздели, разврати и властвуй»…»
Конечно, такой политик вовсе не считал для себя зазорным натравливать и без того враждовавшие партии и их лидеров друг на друга, сохраняя за собой привилегию отстраненности от политических разногласий. Результат этой политики довольно точно описал Л. Д. Троцкий в 1912 году: «Формально здесь царит демократия. Суверенитет принадлежит народу, народ избирает парламент на основе всеобщего избирательного права, министерство ответственно перед парламентом за все свои действия. Но если мы вглядимся в государственную механику болгарской демократии, то без труда откроем в ней очень выразительные черты абсолютизма». Метод был очень прост: каждый раз выборы выстраивались под «партию власти», которую назначал князь, имея возможность лавировать между враждующими группировками. Поддержка престола легко обеспечивала как большинство на выборах, так и послушную зависимость этого большинства от организаторов его победы. Фердинанд был большим мастером манипуляций.
«Всю внутреннюю политику, — писал агент русского министерства финансов, — он внешне отдал в руки кабинета: он как будто всем этим не интересуется, да и фактически внутренняя политика не интересует его до определенных пределов. Предел этот — отдельные лица, эту политику делающие: все лица его интересуют и все у него в руках. Не только силой воли и ума и обаянием своей личности держит их царь Фердинанд, как рассказывают, в трепете, но — говорят, — по его желанию и документы друг против друга есть у каждого из этих лиц, и лишь он один знает, где все эти документы, и в каждый момент может ими воспользоваться: одним против всех, и всеми против одного». В системе управления, выстроенной Фердинандом (и удивительно напоминающей «сдержки и противовесы» 90-х гг. XX в. в России), более всего ценились амнистированные негодяи. Превращение заметных фигур политического поля в коррупционеров также было предметом особого внимания короны.
Лучшим способом собственного обогащения и разврата своих политиков Кобург считал государственные заказы. Министр финансов Димитр Тончев был обвинен в деле о покупке дефектных железнодорожных вагонов и помилован Кобургом, такой же судьбы не избежал и Никола Генадиев, и многие другие министры. О генерале Рачо Петрове шутили и его враги, и его друзья, что он не смог бы сколотить и половину своего состояния, если бы родился 150 лет назад, с генеральской пенсией, и прожил бы этот длинный век, не потратив и гроша. Это был тот самый Рачо Петров, который в 1886 году был назначен Регентством Стамболова главнокомандующим (в чине майора) с правом утверждения смертных приговоров учреждаемых военно-полевых судов. Тогда они активно использовались против «врагов Болгарии» — русофилов, «предателей рубладжиев», сторонников воображаемой Стамболовым «Задунайской губернии». В 1894 году, после отставки Стамболова, он издал приказ об аресте бывшего премьер-министра, который вскоре был убит. Генерал Михаил Савов также прославился удивительным и необъяснимым богатством.
Список подобного рода политиков можно было бы и продолжить, но наиболее видным из них в данный период стал назначенный премьер-министром после окончания 2-й Балканской войны Васил Радославов. Ранее он был заключен в тюрьму по обвинениям в хищениях и освобожден Кобургом до начала судебного процесса. Его русофобское правительство на декабрьских выборах 1913 года получило только 2/5 голосов в Народном собрании, оппозиция отказывалась голосовать за бюджет, и Фердинанд сохранил «свое» правительство только благодаря способности маневрировать между партиями-антагонистами среди оппозиции. Для этого особенно пригодилось умение царя развращать политиков и лично прощать их. Следует отметить и то, что собственно партия премьер-министра имела в Собрании всего 6 голосов, и тем не менее его правительство продолжало удерживать власть. В марте 1914 года Радославов получил все же небольшое превосходство за счет доизбранных делегатов из вновь приобретенных территорий в Македонии (в большинстве это были турки). Несколько стабилизировали положение этого правительства германские займы, заключенные весной 1914 года.
Германо-австрийский консорциум во главе с «Дисконтогезельшафт» предоставил Софии 500 млн франков под 5%. Для того чтобы оценить масштаб этой сделки, необходимо учесть, что к этому времени общая задолженность Болгарии составляла 808,15 млн франков, из которых 615,2 млн франков международных займов под гарантию болгарского правительства и около 150 млн франков реквизиционных свидетельств, оставшихся после Балканских войн. Заём гарантировался Софией остатками поступлений от табачной монополии, предназначенных для выплаты займов 1902, 1904 и 1907 гг., поступлениями от налогов на необработанный табак, папиросные гильзы и бумагу, импортными пошлинами. Консорциум получал право на строительство железных дорог Плевна — Ловчен и Порто Лагос — Михайлово, а также на строительство порта в Порто Лагос (небольшой поселок на побережье Эгейского моря, по планам он должен был заменить Болгарии перешедшие к Греции Салоники).
Лучшие районы Фракии, дававшие около 25 млн кг первоклассного табака в год, переходили под германский экономический контроль. Русский посланник в Болгарии А. А. Савинский сообщал накануне заключения этого договора: «Видя, что Болгария, недовольная Бухарестским договором и чувствующая себя одинокой, готова пойти на всякую политическую комбинацию, которая позволила бы ей, с одной стороны, выйти из этого одиночества, а с другой — возместить — возместить хоть отчасти потери последней войны, немцы деятельно наталкивают ее на сближение с Турцией, с которой они сохраняют, или думают, что сохраняют, хорошие отношения. Затем та настойчивость, с которой немцы решили теперь во что бы то ни стало навязать Болгарии деньги, которых в сущности у них самих нет, условия этого займа и поручение переговоров германскому посланнику в Софии тоже свидетельствуют с неоспоримой очевидностью о том значении, которое придается этому займу». Условия его не пугали стамболовистов.
Впрочем, им нечего было бояться — глава правительства был только что амнистирован Кобургом. Премьер не был исключением. Процесс над его «подельниками» начался 1(14) марта 1914 года, хотя под суд ряд министров и генералы Савов и Петров были отданы решением Народного Собрания от 13(26) февраля 1911 года за «систематическое нарушение законов и нанесение ущерба государству в корыстных целях». «Подсудимые, — сообщал в Петербург накануне войны Савинский, — люди незаурядной энергии, лишенные всяких моральных принципов, без всякого сознания долга гражданина, но с большими связями в армии и среди македонских бездомников. В направлении болгарской политики в недавнем прошлом в русло, враждебное России, они видели средство отстранения от управления так называемых русофильских партий и возможность для них самих захвата власти, этого главнейшего в Болгарии источника всяких благ».
Все эти преступники были прощены царем почти сразу же после начала большой европейской войны, а 24 июля (6 августа) 1914 года Народное Собрание нового созыва проголосовало за прекращение процесса. Гораздо хуже обстояло дело у тех, кто не был коррумпирован и позволял себе роскошь иметь собственную точку зрения. Иногда они использовались царем для прикрытия. Причем в прямом смысле этого слова. Встречая возвращавшиеся с войны части гарнизона Софии, Фердинанд, которого с трудом удалось уговорить пойти на этот шаг, поставил по бокам от себя известных своими русофильскими взглядами генералов Дмитрия Радко-Дмитриева и Георгия Вазова. Та же история повторилась при встрече Македонского ополчения, только на этот раз царь, опасавшийся комитаджей, предупредил своих генералов: «Не забудьте, что в случае чего-нибудь я буду стрелять».
Кобург не любил честных людей и не прощал свидетелей своей слабости, тем более, если был обязан им поддержкой. Неудивительно, что после окончания 2-й Балканской войны популярный в стране и армии, талантливый генерал Радко-Дмитриев, герой Адрианополя и Чаталджи, был отправлен посланником в Россию. Не последней причиной этого назначения было следующее качество генерала, отмеченное Трубецким: «Это был столько же русский человек, как и болгарин». Другой не менее популярный в армии и в стране человек — генерал Никола Иванов, твердый русофил, бывший военный министр, командовавший 2-й армией в 1-ю и Южным фронтом (греческим) во 2-ю Балканскую войну, был отправлен в запас «по собственному желанию». Фердинанд предпочитал опираться на военных, воспитанных в его правление на идее личной преданности и благодарности царю.
Иметь возможность натравливать одних офицеров на других и выявлять наиболее верных себе лично — именно в этом и заключалось основное искусство Кобурга-политика в руководстве армией. Что касается младших офицеров, то особая изобретательность здесь не требовалась. Их методично приучали разделять «официальную» и «неофициальную» России и относиться к первой с большой требовательностью. Так воспитывалась смена генералам, которых нужно еще было подкупать и с которыми приходилось еще считаться. Армия постоянно находилась в центре внимания Кобурга, и истинный смысл его интриг, «сдержек и противовесов» был хорошо понятен уже современникам.
23 августа (5 сентября) 1912 года русский посланник А. В. Неклюдов дал весьма верную оценку и природе колебаний австрийского принца, и его будущей политике. Перед началом Балканской войны Фердинанд колебался, опасаясь неудачного исхода военных действий: «Но и для Фердинанда, и для нынешнего кабинета противиться войне значило бы, при известных условиях, отказаться от власти (курсив авт. — А.О.). Фердинанд боится пуще всего восстановить против себя болгарское офицерство,
Для подобного политического курса, разумеется, была необходима широкая пропаганда особой требовательности по отношению к России. В политике это направление расцвело именно в начале Первой мировой войны. Борис Вазов назвал его носителей в сентябре 1914 года «русоедами», опубликовав статью под тем же названием в газете «Мир». «Небольшая группа полукультурных людей, смелых до преступности, наглых до отвращения, появилась в Болгарии», — утверждал он. «Русоеды» были названы «носителями миазмов», заражающих общество и прививающих ему простую мысль: «Россия всегда должна нам помогать, независимо от того, с нею ли мы или являемся ее врагами». В результате создания целой генерации именно таких политиков, их действий и выращивания лично преданной военной молодежи к 1915 году царь Фердинанд получил то, что хотел, — прослойку, на которую уже мог положиться. Особенно надежными были младшие и средние офицеры. Как правило, они были абсолютно преданны царю и заметно отличались в обществе своими германофильскими настроениями.
Это были настроения, необходимые для карьерного роста. Кобург ненавидел Россию за то, что он боялся русского влияния и вынужденно считался с ним, «…но больше всего он, по-видимому, боялся партии македонцев и стоявших во главе ее честолюбивых вождей. Он знал, что они ни перед чем не остановятся, если сочтут это нужным для осуществления своих планов». Сразу же после подписания Бухарестского мира 1913 года Фердинанд заявил: «Моя месть будет ужасной». «Бухарестский мир состоит из недомолвок и лжи, — писал в это время Троцкий. — Он достойно венчает войну жадности и легкомыслия. Венчая, он не заканчивает ее».
Тогда настроение в Болгарии достигло опаснейшей для режима точки кипения. Все искали виновников катастрофы, как справедливо отмечал один из современников, «все, кто мог и кто не мог думать». Однако главной проблемой нового болгарского правительства была внутренняя стабилизация — политическая и финансовая. В ходе войны Болгария понесла значительные людские и финансовые потери. Было 579 офицеров и 44.313 солдат, ранено — 1731 офицер и 102.853 солдата. Общие расходы на войну составили 1.312.645.448 франков. Общий долг Болгарии на 1 мая 1913 года составил 1.083.289.791 франк. Для политической стабилизации необходимо было отвести ответственность за развязывание 2-й Балканской войны от Фердинанда Кобурга, для финансовой — получить заём в размере не менее 500 млн левов.
В этой обстановке управление страной перешло к Национально-либеральной партии. Новое правительство почти полностью состояло из политиков, лично амнистированных царем. Тогда же премьер-министром был назначен Васил Радославов. Он заявил о сильнейшем разочаровании русофильской политикой предшествующего кабинета, которая и была вопреки фактам и здравому смыслу предложена в качестве объяснения причин катастрофы 2-й Балканской войны тем, «кто не мог думать». В качестве нового премьер-министра Радославов сформулировал основной принцип своей политики следующим образом: «достижение народных идеалов с помощью Австрии, а не России». Впрочем, эти идеалы, основа которых покоилась на границах Сан-Стефанской Болгарии, были одинаковы для всех болгарских правительств. Разница между ними была только в том, на какую страну предлагала опираться та или иная сила для достижения этих границ.
Стамболовисты, представителем которых условно можно было назвать и Радославова, традиционно занимали русофобские позиции. «Порядок вещей после второй Балканской войны, — отмечал Эдуард Грей, — был основан не на справедливости, а на силе. Он создавал непреодолимые сложности в будущем». Одним из зримых последствий этого нового порядка на Балканах была проблема беженцев в Болгарии. На июнь 1914 года в стране их было 140.000, только в Софии находилось 8700 беженцев, единственным пропитанием которых были хлеб и вода. Все это были люди, не настроенные в пользу нейтралитета, а с настроениями их правительство Болгарии не могло не считаться. Тем не менее оно немедленно приступило к поиску потенциальных союзников для реванша, обратив особое внимание к Константинополю. Болгария и Турция остались одинаково неудовлетворенными условиями Бухарестского мира 1913 г., обе они жили с надеждой на их пересмотр. В какой-то степени эту надежду можно было понять.
Неудивительно, что в том же 1913 году на конференции по демаркации в Константинополе генерал-лейтенант Михаил Савов (помощник Верховного главнокомандующего — Фердинанда Кобургского в 1-ю Балканскую войну), глава болгарской делегации, предложил туркам заключить наступательный и оборонительный союз, по условиям которого Болгария уступала Турции территории во Фракии при условии и по мере расширения своих владений в Македонии. Эти переговоры шли, с перерывами, вплоть до ноября 1913 года. Завершились они 6(19) августа 1914 г. подписанием болгаро-турецкого союзного договора на условиях сохранения status quo. Предложения болгарского военного агента в Турции полковника Тодора Маркова об ориентации на Россию были проигнорированы. Правительство Радославова вело также и переговоры по вопросу о займе. Они были непростыми, но повлияли на поведение Болгарии в Мировой войне не в меньшей степени, чем определение принадлежности спорной зоны в Македонии. Эти контакты и поиски Софии не прошли незамеченными.
5(18) января 1914 года русский поверенный в делах в Болгарии сообщал в МИД: «…здесь ни на минуту не расстались с мыслью о пересмотре Бухарестского договора, то, по крайней мере, об отнятии у греков некоторых вожделенных пунктов, как, например, Кавалы, Сереса и Драмы. Так как достижение этой цели возможно лишь при содействии Турции, то болгарское правительство со времени заключения мира с Портою постоянно прилагает все усилия к тому, чтобы войти с Оттоманскою империею в соглашение. Непосредственно после заключения мира генерал Савов вел переговоры в Константинополе с турецкими государственными людьми. Затем в ноябре помощник начальника болгарского Генерального штаба полковник Никола Жеков был отправлен со специальной миссией в Константинополь, где он по сие время находится. Кроме того, мне недавно передали, что болгары и турки не торопятся окончательным определением границ в районе Демотика — Дедеагач. Строго говоря, граница, начертанная для этой области Константинопольским миром, очень невыгодна для обеих сторон; для болгар Дедеагач без непрерывного железнодорожного пути в Старую Болгарию, а для турок Адрианополь без Дедегача представляют исходные пункты, могущим послужить поводом к исправлению границы. Можно поэтому предположить, что болгары надеются на помощь Турции для захвата у греков Каваллы, Сереса и Драмы, после чего они вернули бы туркам Дедеагач и даже Гюмюльджину». Предвоенный прогноз в целом был верным, и он не мог не вызвать опасений.
Уже в начале августа 1914 года русское правительство сделало запрос относительно планов Фердинанда Кобургского. Получив информацию об этом 8 августа, Пуанкаре отметил: «Плохие новости из Софии. Россия запросила короля Фердинанда о намерениях Болгарии. Она сделала это довольно неуклюже, выступила не только с обещаниями, но также с угрозами. Разумеется, король не принял на себя никаких обязательств. Он сослался на свое правительство, с которым он, однако, обычно мало считается. В свою очередь председатель совета министров сослался на короля. Фердинанд и его соратники остаются верны себе. Их двуличие, несомненно, сулит нам сюрпризы». Эти опасения были абсолютно оправданы. 30 июля (12 августа) болгарское правительство вручило русской миссии в Софии словесную ноту, которая гласила, «что Болгария намерена в течение и до конца настоящего европейского кризиса соблюдать самый строгий нейтралитет».
Подобного рода заверения недорого стоили. Все зависело от расклада сил и возможных барышей при торговле между противоборствующими сторонами. В декабре 1914 г., сразу же после вступления Турции в войну, болгарские военные передали англичанам информацию о турецких силах, задействованных против Великобритании на египетском направлении. Особенную пикантность этому придавал тот факт, что утечка была организована помощником начальника Генерального штаба полковником Жековым, который в начале того же года вел переговоры с турками о заключении союзной конвенции между Болгарией и Оттоманской империей. С началом войны София превратилась в центр, где плелись многочисленные политические интриги. Немцы в это время уже вели настоящую войну за симпатии болгарской политической элиты.
Кайзер лично не питал особенно теплых чувств по отношению к Фердинанду Болгарскому, а на Вильгельмштрассе перед началом войны его часто называли «этот пьяный король». Франц-Иосиф также относился к этому монарху с большой неприязнью, во всяком случае, со времени вторичного крещения сына Фердинада — наследного принца Бориса — по православному обряду. Впрочем, Кобург довольно быстро приобрел среди германских политиков популярность наиболее верного и надежного сторонника союза с Германией. Эта аксиома стала очевидной не сразу — поначалу Фердинанд опасался слишком явно проявлять свои симпатии и в любом случае не хотел больше рисковать. В первые дни войны он надеялся захватить Македонию в ходе локализованной австро-сербской войны, но в изменившихся обстоятельствах хотел выяснить позицию Румынии и Греции. Разумеется, на колебания Фердинанда непосредственное влияние оказал и ход военных действий.
В результате в первой половине сентября 1914 года направленность болгарской политики вновь изменилась, по словам французского представителя в этой стране, в сторону «благоразумного нейтралитета». Французский посланник в Болгарии Гектор де Панафье перечислил причины этих изменений: русские победы в Галиции, выжидательная позиция Турции и неудача австро-германских действий в Бухаресте. Представляется, что французский дипломат был прав, когда поставил на первое место итоги Галицийской битвы. Хотя благоразумно-нейтрально официальная Болгария относилась скорее к Франции и Англии. Отношение к России в целом было враждебно-выжидательным. Общественное мнение страны разделилось примерно поровну. По свидетельству американского посла Вопички, значительная часть болгар опасалась, что, в случае победы Австро-Венгрии над Сербией, ее следующей жертвой может стать Болгария. Но в то же время те, кто ориентировался на правительство, «страстно желали триумфа Австрии».
Правительство Кобурга стремилось рассчитаться за собственные ошибки с бывшими союзниками. Прежде всего это, разумеется, касалось Сербии и России. И в Петрограде скоро почувствовали это. Суда экспедиции Веселкина подвергались обстрелам со стороны болгарского берега. Что касается Белграда, то там точно знали, что у сербов были не только враги, стоявшие перед ними. Враги были и в тылу. В обращении к Николаю II от 28 октября (10 ноября) 1914 года принц Александр писал: «Сербия, совершенно истощенная предшествующими войнами, должна была вступить в нынешнюю войну с армией, терпящей недостаток во всем и имеющей на флангах турецкие, болгарские и албанские банды, которым она предпочла бы лишнюю австрийскую армию; и все же Австрии не удалось сломить энергию сопротивления Сербии, хотя она и употребила для этого большие силы, чем те, которые Германия направила против Бельгии». Принц-регент имел основания для слов, сказанных им в отношении действовавших у него на флангах банд. Одной из баз для их проникновения в Македонию стала Болгария.
С началом войны Фердинанд вынужден был учитывать действие не только внешних, но и внутренних сил. Кобург не мог не учитывать и свой страх перед македонской партией, и необходимость движения по пути строительства Великой Болгарии. Вступление в войну было неизбежно. Оттокар Чернин — министр иностранных дел Австро-Венгрии, с 1913 года занимавший пост посланника в Бухаресте, отмечал: «Каждому знатоку балканских отношений было ясно, что завершившие их (т.е. балканские войны — А.О.) мирные договоры не привели ни к какому определенному результату, и что бухарестский мир, так восторженно отпразднованный в Румынии в 1913 году, был в сущности мертворожденным… Надо было пожить на Балканах, чтобы оценить безграничную ненависть, царившую между отдельными национальностями».
Еще 9 августа 1914 года Радославов заявил, что его правительство не собирается «возбуждать беспорядки в Македонии», однако эти заявления были встречены с недоверием Николой Пашичем. Если верить послевоенным воспоминаниям Радославова, то именно Сербия сама искала конфликта с Болгарией, так как неизвестные лица проникали в Сербию и устраивали там провокации. Болгарское же правительство со своей стороны разоружило отряды турецко-македонских четников и изгнало из страны «сомнительных австро-венгерских и турецких агентов», которые пытались минировать русские пароходы, подвозившие по Дунаю запасы для Сербии. На самом деле для достижения своих целей болгарское правительство, конечно, использовало террористически-диверсионные отряды македонских комитаджей. Еще в 1914 году на границе с Сербией было собрано около 8000 вооруженных сторонников присоединения Македонии к Болгарии. В организации этих отрядов принимали участие офицеры болгарской регулярной армии.
Четники собирали информацию разведывательного характера для австро-венгерской военной разведки и, кроме того, совершали набеги на македонский участок железной дороги, соединявший Сербию с Салониками. Первая диверсия была организована ими 8 августа 1914 г., после чего нападения стали приобретать безостановочный характер. Направленность болгарской политики не вызывала сомнений в России практически ни у кого, за исключением, пожалуй, кадетов. Транзит германского золота, оружия и военных специалистов в Турцию уже был достаточным тому свидетельством. Военный корреспондент «Утра России» в Сербии Верус (Валерий Язвицкий) в статье «Признательная Болгария», опубликованной 1(14) сентября 1914 г., писал: «В доказательство своей искренности болгары тайно мобилизовали своих четников, и в тот момент, когда наша маленькая, но доблестная союзница Сербия билась с «швабами», истекая кровью, — болгарские «революционеры» ворвались в Македонию. Только на днях эти защитники славянства взорвали железнодорожный мост по линии Гевгели — Велес. Братья-славяне идут на помощь, они помогают Австрии».
Охрана железной дороги в Македонии осуществлялась сербской армией по плану, разработанному еще 28 февраля 1911 г. Эту задачу выполняли части 3-го призыва, фактически ополчение, из расчета 1 батальон (4 роты приблизительно по 250 чел.) на 50−70 км железнодорожной линии в зависимости от конфигурации местности, в среднем 17 чел. на 1 км. Фактически 4570 сербских солдат и офицеров были вытянуты в тонкую ниточку вдоль дороги, которая на нескольких участках проходила на расстоянии от 9 до 20 км от болгарской границы. Протяженность последней составляла 250 км, в то время как сербская пограничная стража — всего 1259 чел. (6 рот). Таким образом, диверсанты могли наносить удары с территории Болгарии и возвращаться обратно. Участие официальной Софии в этих акциях было достаточно очевидно, однако правительство Радославова категорически отказывалось признать это. Уже 4 (17) октября 1914 г. Бюро печати в Софии официально опровергло заявления русской прессы о том, что Болгария нарушает нейтралитет, поддерживает четы в Македонии и т.п.
Русский посланник в Болгарии А. А. Савинский в тот же день дал интервью корреспонденту «Утра России» в Софии, в котором заметил: «Не сомневаюсь, что стоящее сейчас у власти болгарское правительство намерено сохранить нейтралитет, однако этот нейтралитет дружественным для России назвать не могу». После вступления в войну Турции правительство Радославова вновь заявило о своей приверженности политике нейтралитета. В искренность этих слов в России, наверное, поверила лишь часть думцев. В частности, Милюков, имевший репутацию знатока Балкан, в интервью, данном в стенах Думы 17 (30) октября 1914 г., заявил: «Можно смело сказать, что Болгария никогда не выступит против России, но выступит ли она против Турции, сказать не могу». Родзянко был гораздо более категоричен: «Я лично считаю, что раз Турция первая напала на нас, то священный долг и обязанность Болгарии объявить Турции войну, памятуя, что своим рождением и существованием она обязана пролитой русской крови». Передовица «Речи» в этот день была уже гораздо более категоричной, чем слова лидера кадетской партии, — она утверждала, что Болгария неизбежно окажется в лагере Антанты. Между тем события на Балканах свидетельствовали как раз об обратном.
31 октября (13 ноября) 1914 г. сербы вынуждены были начать отступление под давлением превосходящих сил противника. Все, что было возможно снять с охраны коммуникаций в тылу, в течение нескольких дней было брошено на фронт. Это создало благоприятные условия для активизации подрывной деятельности, которая велась в Македонии с территории Болгарии. Самое активное участие в организации чет с конца 1914 г. начали принимать и австро-венгерские офицеры. Часть специалистов-подрывников участвовали в набегах на сербскую территорию. Болгарские четники при этом действовали рука об руку с турецкими и албанскими. 15 (28) ноября1914 г. отряд комитаджиев численностью 200 чел. с 2 пулеметами атаковал мосты на реке Струмица у Велеса. Мелкие отряды сербской пехоты, фактически ополченцев, не могли выдерживать эти удары, командование сербской армии вынуждено было увеличить численность своих солдат на железной дороге до 12.500 чел. Росла и численность четников, которую сербы оценивали приблизительно в 15.000 чел.
На месте подрывов были обнаружены боеприпасы и взрывчатка с клеймами софийских военных складов. Удар, организованный болгарской и австро-венгерской разведками и македонскими революционерами, был нанесен в самое тяжелое для Сербии время и в одной из самых уязвимых для страны точек. На ремонт взорванного железнодорожного моста пришлось потратить 6 дней. В эти дни австрийского наступления, когда сербам пришлось оставить Белград, а под угрозой оказался единственный в стране военный завод в Крагуеваце, в Македонии необходимо было выгружать поступавшие из Франции через Салоники 26 тыс. снарядов для перевозки их гужевым транспортом в чрезвычайно тяжелых дорожных условиях. Помощь Софии была чрезвычайно ценной для Вены, но не спасла ее войска от поражения, которые те понесли через две недели.
19 декабря 1914 года, практически одновременно с началом масштабной активизации подрывной деятельности в тылах сербской армии, глава правительства Болгарии объявил в Народном Собрании о нейтралитете. Он сослался на советы «друзей и врагов»: «Болгары — оставайтесь в мире, сохраняйте мир, он — ваше спасение». Это была красивая фраза, однако, как показали дальнейшие события, она осталась всего лишь фразой. Как отмечал корреспондент «Кельнишецайтунг» на Балканах: «Нейтралитет Болгарии… позволял Турции вести войну, объединившись с нами,