В «исламском» дискурсе российского информационного пространства практически отсутствует Казахстан. С одной стороны, логично: эксцессов, вроде сирийских или ливийских, в республике, слава Богу, нет. Но с другой — Казахстан это страна с преимущественно мусульманским, и, при том, растущим населением, граница которой с Россией — вторая по протяженности в мире. А южнее Казахстана лежит еще более динамичный в демографическом и религиозно-политическом плане регион. Уже одно это мотивирует к изучению ситуации в Казахстане не только с точки зрения перспектив евразийского интеграционного проекта, как это есть сегодня. Впрочем, однобокость и запоздалость на среднеазиатском направлении российской политике были свойственны все последние четверть века…

На фоне ближневосточных событий, ситуация в этой сфере выглядит вполне спокойной. При том, что влияние это очевидно растет. Самое наглядное — на улицах казахстанских городов за последние 10-15 лет девушки в хиджабах стали обычным явлением. Как и в вузах, несмотря на то, что еще в 2011 году сам глава государства высказывал свое неодобрение этим. Тогда на встрече с представителями интеллигенции в городе Туркестан Назарбаев заявил, что «В школах, институтах молодежь начинает носить хиджабы и паранджу. Я всегда был против этого». С тех пор хиджабов меньше не стало, наоборот — казахстанские СМИ отмечают, что эта тенденция вписалась в модные тренды у казахских девушек.

В школах хиджаб запрещен. Но вот из февральского репортажа по популярному «31-му каналу»: в Кзыл-Орде, областном центре на юге Казахстана, школьники стали пропускать занятия по пятницам ради посещения намаза в мечетях. Главный имам областной мечети этого не одобряет, отмечая, что «У нас не арабская страна, где пятница — выходной день, и люди не в ущерб рабочему или учебному времени ходят в мечеть молиться. Раз жума-намаз совпадает с занятиями, ученики должны оставаться в школах, и это не будет считаться грехом». Тем не менее, старшеклассники отпрашиваются с последних уроков, а некоторые младшеклассники и вовсе пропускают в этот день занятия. Кстати, о ситуации с самими имамами: по сообщениям казахстанских СМИ, в провинциальных регионах страны зарплата у них составляет 35 — 40 тыс. тенге — порядка 200 долларов. Интернет-ресурс www.lenta.kz недавно сообщал: «В актюбинских мечетях работают неграмотные имамы. У трети из них нет специального образования, однако в области достаточно много профессиональных священнослужителей. Но не все соглашаются работать в мечетях. Причина, как оказалось, совсем не в духовном, а в материальном вопросе: имамам платят маленькую зарплату. Сельские получают 35 000 тенге, в областном центре — 40 000. Сейчас в мечетях Актюбинской области работают 63 имама. И только 40 из них имеют специальное высшее образование».

Естественно — проблема не в росте последователей ислама, не в хиджабах, а в том, насколько популярны экстремистские религиозно-политические формы. И насколько вероятно обращение к ним при самоорганизации исламских общин. Какова ситуация с этим, оценить непросто. Как уже было сказано, явных проблем в стране в последние два года заметно не было. Но с другой стороны, казахстанские граждане добровольцами участвуют в сирийском конфликте, что директор Казахстанского института стратегических исследований Ерлан Карин расценил как очень опасное явление. В обществе много слухов о росте ваххабитской общины и ее эффективной самоорганизации — мол, это активные социальные сети, взаимопомощь, неформальные бизнеструктуры. Недавно в дорогом спорт-клубе Алматы пришлось услышать разговор двух посетителей: один рассказывал, как бандиты наехали на «бородача», а тот пришел «на стрелку» с другом и «калашом», сходу назвал бандитам их домашние адреса и пообещал наказать. «Бандиты на ж… так и сели», с явным одобрением говорил рассказчик.

Дать ответ на вопрос о реальном потенциале этих процессов мог бы, например, анализ серии терактов, произошедших в Казахстане в 2011-2012 годах. Официальная позиция однозначно связывает большую часть их с джихадизмом. Но здесь не все ясно. Практически сразу тогда появилась версия, что те события были частью внутриэлитной борьбы в Казахстане. Известный казахстанский политолог, Ерлан Смайлов, руководитель АГ «Кипр», заметил в беседе с нами:

— Да, несколько лет назад был ряд терактов, которые связывают с проблемой роста ваххабитских структур. Но многие наблюдатели увязывали их с внутриэлитными разборками, и я разделяю это мнение: тогда это все необычно быстро началось и так же закончилось.

Другой политолог, Серик Бейсембаев, эксперт ОФ «Стратегия», с этим не согласен. Мотивы серии террористических эксцессов в 2011-2012 годах он не связывает с внутриэлитными процессами, несмотря на популярность этой версии в СМИ. Как отметил г-н Бейсембаев, ОФ «Стратегия» исследовало рост ваххабитских структур в Казахстане, и в ходе проекта у него были интервью с осужденными участниками тех эксцессов.

— У меня не сложилось ощущения, что это была «проекция» каких-то элитных разборок. Мне кажется, что мотивами террористических актов 2011-2012 гг. были внутренние процессы в общине: к тому моменту она выросла численно, ее члены стали четко себя осознавать, идентифицировать, у них сформировалось отношение к политическому режиму в Казахстане как не устраивающему их. Если внешнее провоцирование и было, то, скорее, из информационного поля в виде ваххабитских пропагандистских видеороликов.

При этом он подчеркнул, что эксперты ОФ «Стратегия» изучали эту проблему еще в 2009 году, когда сама власть не воспринимала ее в качестве проблемы. Хотя процесс роста общины уже шел. Первые «звонками» стали взрывы в Астане и в Атырау. Это, считает г-н Бейсембаев, были одиночки, террористы-смертники, ни кем не управляемые и не направляемые. После них у власти появилось понимание, что эти процессы представляют собой угрозу. Эксперт отмечает, что салафитская община в Казахстане очень разная, но согласен с мнением, что внутриобщинная поддержка и взаимодействие в ней сильно развиты и весьма эффективны. Община явно находится на подъеме. Вероятные перспективы этого процесса г-н Бейсембаев описывает так:

— Нельзя исключать, что в случае каких-то жестких мер со стороны Духовного Управления мусульман Казахстана или действий властей, ограничивающих интересы и деятельность этих общин, мы увидим теракты. Но пока что ведется достаточно сбалансированная политика — пытаются сильно не наступать на их интересы. Это, на мой взгляд, правильно, с учетом ИГИЛ, и процессов, которые идут в Пакистане и Афганистане.

Ерлан Смайлов, руководитель АГ «Кипр», на вопрос — насколько проблема роста ваххабитских структур актуальна сегодня для Казахстана? — отвечает так:

— Если говорить о текущей ситуации, то, думаю, непосредственной опасности нет. Сейчас явной угрозы светскости, стабильности или политическому строю я не вижу. Но если говорить о среднесрочных тенденциях, то это серьезный вопрос для перспектив Казахстана.

Эксперт обращает внимание на этно-демографические процессы и социально-экономическую ситуацию. В большой своей части населения Казахстана — это казахская молодежь и дети: возрастные группы, наиболее поддающиеся идеологическому воздействию, составляют порядка 40% населения. Идеологическая работа государством ведется плохо, система образования дружно критикуется практически всеми независимыми экспертами. При этом, согласно опросам, 75% молодежи являются верующими.

— Мы недавно инициировали экспертную дискуссию по проблеме «молодежь и религия». Пригласили представителей департамента внутренней политики акимата Алматы, представителей Духовного Управления мусульман и митрополичьего округа РПЦ. Никто из этих структур не пришел. Вот это типично для тех, кто непосредственно должен заниматься этой проблематикой — отрицание проблемы или нежелание участвовать в конструктивном диалоге, — отметил г-н Смайлов.

Впрочем, есть у него претензии и вопросы и к казахстанскому экспертному сообществу:

— Я с большим уважением отношусь к профессиональным знаниям наших политологов и религиоведов, но при обсуждении этих проблем они всегда рассуждают так, словно пишут справку для закрытых структур, в формате «есть опасность», «не допустить — закрыть». Но это — технические вопросы, а концептуального подхода не предлагает никто.

По образному выражению г-на Смайлова, тренд на радикальную исламизацию пока находится в Казахстане в самом начале становления: сейчас, с точки зрения жизненного цикла, у него переход от «детства» к «подростковому» периоду. Если сейчас государству и обществу не принимать никаких мер в плане идеологии, то его приверженцы по достижению периода «зрелости», пойдут в политику. В том числе, через выборы в маслихаты — местные органы представительной власти. То, что до сих пор этого не произошло, эксперт связывает с традицией светскости, оказавшейся с советских времен достаточно прочной, с отсутствием в Казахстане больших городов (нет чрезмерной концентрации населения, зато есть географическая разорванность регионов) и с казахской семейной традиционностью, позволяющей до определенной степени гасить остроту социальных проблем на микроуровне. Но абсолютизировать это нельзя: способы «подачи» радикализации быстро эволюционируют.

Может ли эта проблема стать инструментом внутриэлитной борьбы? Г-н Смайлов отвечает на этот вопрос так:

— В зависимости как будет реализовываться сценарий трансформации власти. Если в мягком варианте, то, вероятно, все пройдет спокойно. Но в случае жесткого, конфликтного, могут быть задействованы разные инструменты. Сейчас есть фигура президента, который может гарантировать стабильность. Но кто сможет гарантировать это в период транзита власти?

Для полноты представления о том, что же происходит в казахстанском обществе вокруг религии и как на это реагирует государство, стоит привести еще одну цитату, с упомянутой г-ном Смайловым экспертной дискуссии, проигнорированной официальными людьми. Жанна Мендыбаева, директор Бюро образовательных технологий UniverSity, там заметила:

— У нас государство ставит знак равенства между духовностью и религиозностью. Сегодня чиновники совершают хадж, это стало нормой. Когда мы начинаем говорить о религиозности, в итоге приходим к исламизации, хотя говорим, что у нас есть многоконфессиональные религиозные институты. Сегодня новостью дня в сети стала информация о том, что Алматы — это «столица исламской культуры и духовности». Для меня этим все сказано: мы не студенческая столица и не столица развития высшего образования, мы не столица развития каких-то этических или эстетических правил, а мы центр исламской культуры и духовности чуть ли не во всей Центральной Азии! Мы хотим быть большими «католиками», чем Папа Римский. С одной стороны, мы страдаем от радикализации, и люди грезят повоевать на чужих, в том числе религиозных войнах. С другой, мы ничего не делаем, чтобы повысить уровень интеллектуальной культуры у молодежи, которая бы могла понять, что у нас есть светская этика, эстетика и культура. У нас не преподают логику в университете, кроме философского факультета, нет этики в университетах. Поэтому пустота заполняется тем, что может заполнить пустоты. Религиозное сознание процветает и, самый неутешительный для меня прогноз, будет процветать, если мы в образовании будем продвигать ту же политику; если мы не будем демонстрировать все возможности светского образования и культуры. В общем, война за умы проиграна.

Насколько правы эксперты в подобных прогнозах? По каким трендам будут развиваться религиозно-политические процессы в Казахстане, и как это будет влиять на общество и государство? Ответ на эти вопросы мы все уже скоро получим вполне убедительно, эмпирическим путем.