Александр Пученков: Новороссийская трагедия Черноморского флота: 1918 год
Судьба
Германские оккупанты, пользуясь подписанным с
В апреле 1918 г. началось наступление немцев по всему побережью, не встречавшее практически никакого сопротивления, несмотря на уверения Военно-морского комиссариатом Республики Тавриды населения в том, что флот и "Революционный Севастополь... решили до последнего вздоха стойко защищать благополучие Крыма от различных посягательств со стороны различных банд, руководимых предателями интересов трудящихся во главе с австро-германским генералом Макензеном и другими империалистами". Однако, плохо вооруженные отряды матросов (одним из крупнейших отрядов руководил знаменитый матрос Мокроусов) не смогли сдержать наступления немцев. К 25 апреля 1918 г. все отряды оставили позиции и перешли на суда и береговые укрепления. Одновременно, стараясь опередить немцев, вела наступление Крымская группа украинских войск под командованием подполковника П. Болбочана. Болбочану ставилась задача, опережая немецкие войска на линии Харьков - Лозовая - Александровск - Перекоп - Севастополь, очистить Крымский полуостров от большевиков и занять Севастополь. Предполагалось, что флот будет включен в состав вооруженных сил Украинской Державы. Однако, немедленно, по занятии Крыма командующий немецкой группировкой в Крыму генерал Р. Кош огласил Болбочану ультиматум: украинцам предлагалось, сдав оружие, немедленно покинуть территорию полуострова под сопровождением немецкого конвоя на правах интернированных из независимого государства. 1 мая 1918 г. оккупационные войска овладели Севастополем. Неприятелю достались значительные трофеи: 7 линкоров, 3 крейсера, 12 эсминцев, 15 подводных лодок, 5 плавучих баз, 3 румынских вспомогательных крейсера, несколько крупных торговых судов, учебных кораблей, минных заградителей, гидроаэропланов (1-й и 2-й бригад воздушного флота полностью), много мелких судов, большие запасы сырья и продовольствия, значительное число пушек, мин, бомбометов, радиотелеграфная станция и многое другое. Машины и пушки на кораблях обнаружены были в рабочем состоянии, разбитыми оказались только компасы и подзорные трубы. Потери для флота исчислялись колоссальной суммой. 3 мая после захвата Севастопольской морской базы украинские флаги были спущены и подняты германские. Расчет украинцев на передачу им германцами Черноморского флота не оправдался.
Судьба же Черноморского флота оказалась трагичной: немцы предъявили Советской власти требование выдать им весь флот "для использования во время войны в мере, требуемой военной обстановкой". Предвидя это, еще 22 марта 1918 г. коллегия наркомата по морским делам составила доклад, адресованный в СНК. В докладе предлагалось принять меры к переводу флота из Севастополя в Новороссийск, а также к уничтожению того имущества, которое вывезено быть не может. Однако действенных мер, направленных на реализацию высказанных в докладе предположений, советское руководство осуществить не успело.
В Севастополе опять начались митинги, резолюции. В частности, команды кораблей "
Не желая передавать корабли немцам, за несколько часов до занятия Севастополя войсками под командованием генерала Р. Коша, ночью 30 апреля часть флота была уведена в Новороссийск. Выходившие из Севастополя корабли с красными, андреевскими или украинскими флагами подвергались обстрелу со стороны немецкой артиллерии. "Радость, с какой мы, моряки, встречали каждый входящий корабль, можно сравнить только с радостью встречи с другом, которого считал погибшим", - описывал встречу пришедших в Новороссийск кораблей комиссар эсминца "Капитан Сакен" большевик С. Г. Сапронов. Не попавшей в руки немцев части флота удалось на время отсрочить свою неминуемую гибель. Ко 2 мая в Новороссийске сосредоточились 2 новых линкора, 15-16 эсминцев и миноносцев, 2 посыльных судна, 10 сторожевых катеров, 30 пароходов и транспортов. На кораблях находилось около 100 офицеров и 3500 матросов. Тот же Сапронов писал: "О настроении приехавших распространяться не буду. Оно и так понятно. Новороссийск был последним портом, дальше флоту отступать было некуда. Крайне ограничены были и денежные средства флота, запасы провизии, топлива. Хотя последние вопросы официально ложились на командование флота, а морально - на большевиков - но они не могли быть тайной и для каждого рядового матроса. Настроение у всех было подавленное, безнадежное, как у родных смертельно больного человека. Особенно унывали украинцы. Большинство их покинуло Севастополь из боязни ответственности за участие в боях против буржуазной Рады и прочей контрреволюции, но они не переставали тяготеть к Украине. Команды снова стали редеть. Это настроение начало охватывать и флотских большевиков, тем более, что в тяжелой судьбе флота беспартийные матросы (наталкиваемые агитаторами контрреволюции) начали винить большевиков, советскую власть". Схожая оценка настроений моряков эскадры приводится и воспоминаниях командира эскадренного миноносца "Керчь" В. Кукеля, "Всему личному составу Новороссийской эскадры была с самого начала ясна безвыходность положения флота: без угля, без нефти, без возможности пополнить боезапасы, в порту, зажатом железными щупальцами германских войск как с севера, так и с юга, в порту, абсолютно необорудованном для стояния флота, без элементарных ремонтных средств и т. д., наконец, при молниеносном наступлении немцев по всему Крыму, развивавшемся с явной целью захватить Новороссийск, вопреки всем ухищрениям доморощенной в то время украинской дипломатии. Гибель флота была предрешена, - она стала вопросом ближайшего времени".
Германия, через своего посла в Москве графа В. Мирбаха, а несколько ранее - через командующего немецкими войсками на Украине фельдмаршала Г. Эйхгорна, потребовала возвращения судов флота в Севастополь. Немцы к тому моменту считали команды судов в Новороссийске полностью разложившимися и не более чем "хорошо организованной бандой". Советская сторона в ответной ноте указала на имевшие место нарушения немцами Брестского договора, и предложила самостоятельно разоружить корабли в Новороссийске. Возникла почва для переговоров. В данной ситуации была возможна еще какая-то более благополучная участь для Черноморского флота, но авантюрный Ейский десант на кораблях Черноморской флотилии (под командованием И. Я. Гернштейна), осуществленный без ведома Москвы по приказу Главкома красных войск Северного Кавказа К. И. Калнина, резко изменил ход переговорного процесса. Руководители Кубано-Черноморской республики, во главе с председателем Центрального Исполнительного комитета А. И. Рубиным, хотели освободить Ростов, но десант был быстро уничтожен немцами. Рубин буквально на коленях умолял матросов сохранить флот для дела борьбы с империалистами и Добровольческой армией А. И. Деникина, угрожал морякам расправой со стороны кубано-черноморских войск в случае затопления флота, но сила была не на стороне Кубано-Черноморской республики.
Разгромив десант, немцы снова заговорили языком ультиматумов, угрожая Советской России возобновлением боевых действий и требуя возвращения флота в оккупированный Севастополь. Брестский мир оказался в подвешенном состоянии, и чтобы спасти положение, Ленин был готов пойти на уступки; понятное дело, что амбиции кубанских коммунистов в данном случае Владимира Ильича не интересовали. В разговоре с А. А. Иоффе, советским посланником в Берлине, Ленин подчеркнул, что "Мы принимаем с своей стороны решительно все меры, чтобы добиться как перевода судов в Севастополь, так и прекращения военных действий или подобия их с нашей стороны. Повторяю: все возможное делается". Выигрывая время, Ленин готов был обещать немцам выполнение их требований по возвращению флота, но сам придерживался по этому вопросу своей позиции. Участь флота была решена. Он должен был либо отойти к немцам, либо быть затоплен. Советский лидер принадлежал к числу сторонников затопления. 24 мая 1918 года Ленин начертал собственноручную резолюцию на докладной записке начальника морского Генерального штаба: "Ввиду безвыходности положения, доказанной высшими военными авторитетами, флот уничтожить немедленно". Для проведения этого решения в жизнь в Новороссийск были командированы член коллегии Наркомата по морским делам И. И. Вахрамеев и главкомиссар Черноморского флота Н. П. Авилов-Глебов, однако они натолкнулись на сильное сопротивление. Представители центральной советской власти, по словам осведомленного А. Г. Шляпникова, занимавшего в 1918 году ответственный пост особого уполномоченного СНК по продовольствию на Северном Кавказе (с падением Тихорецкой Советская Россия оказалась отрезанной от южнорусских запасов хлеба, и СНК предпринимал отчаянные усилия, пытаясь накормить Центральную Россию, и в первую очередь пролетарский Петроград и красную Москву), "должны были подготовить моряков и, взорвав, потопить суда в Новороссийске. И сделать это так, чтобы инициатива потопления судов исходила бы от самой матросской массы, возмущенной германскими требованиями вернуть суда по месту их приписки, чтобы завладеть ими. При исполнении столь сложного поручения, - вспоминал Шляпников, - товарищи не встретили поддержки ни в партийной организации, ни в органах местной власти, не говоря уже о командном составе, значительная часть которого была явно нам враждебна. Адмирал Саблин играл двойственную роль, стремясь "спасти флот", то путем наступления на немцев, то прикрываясь украинскими настроениями части моряков, готов был поднять флаг нового государственного образования, созданной немецким командованием "вольной" Украины".
По прибытию Вахрамеева и Авилова-Глебова в Новороссийск, на квартире последнего было созвано совещание, на котором присутствовали: Вахрамеев, Авилов-Глебов, военный комиссар Черноморского округа Толмачев и председатель Новороссийского Совета М. М. Лучин. Последний оставил интереснейшие и крайне информативные воспоминания. На совещании Вахрамеев и Авилов-Глебов сообщили о принятом в Москве решении о затоплении флота, и о том, что решение СНК необходимо сохранить в строжайшей тайне, "так как если оно станет известно немцам, то они постараются прибыть в Новороссийск и захватить все суда". По итогам совещания было принято решение "начать немедленно подготовку к выполнению решения СНК, а также и принятия мер на случай выступления массы против такого решения СНК, и которое возможно было ожидать". Лучин вспоминал, что в Новороссийске "Оставались команды, которые могли воспринять пропаганду уничтожения флота - как измену и предательство, на которые было обращено самое серьезное внимание. Одной из мер, чтобы ослабить противников и укрепить наше положение - было объявление в приказе, что все, кто желает, могут увольняться с выдачей жалованья за несколько месяцев вперед. Количество желающих превзошло наше ожидание, более половины - почти две трети изъявили желание и они покинули суда, а также и Новороссийск на предоставленных им поездных составах. Избавившись от такого боевого элемента, было созвано делегатское собрание оставшихся команд флота, на котором было т. Глебовым сделан доклад о положении флота и в котором он очутился в Новороссийске. Делегатское собрание было очень бурным, почти все высказывались за то, чтобы дать немцам сражение, затем уничтожить флот. В конце концов не пришли ни к какому решению, так как образовалось три течения, но последующие собрания делегатов были более решительные и было принято предложение ввиду безвыходности положения флота - затопить его в бухте Новороссийска, не принимая никакого боя с немцами. По принятию такого решения мною было созвано Заседание всего Комиссариата и членов Центрального Исполнительного Комитета Северо-Кавказской Области [правильно - республики. - Авт.], на которое были приглашены представители нашей партии и левые эсеры. По открытию заседания мною было сделано заявление о том, что постановило делегатское собрание о постановлении СНК о решении потопить флот, т. Глебов подтвердил мое заявление и указал, что от Комиссариата только требуется строгое выполнение его распоряжений и всякое неисполнение будет считаться не подчинением Высшей Советской власти. После того, когда стало известным всем решение СНК, поднялись страстные прения, на меня обвинения чуть ли не в преступлении, указывалось, что мы власть на местах и без нашего ведома не может быть решен этот вопрос и что СНК был не в курсе состояния флота. Был объявлен перерыв для фракционных совещаний. На нашем фракционном совещании было решено запросить Москву и указать, что такое решение есть ошибка и что флот необходимо сохранить. Споры были горячие и продолжительные. По возобновлении заседания были оглашены принятые решения фракций. Решения эти были в основе почти одинаковые: на этом вопросе т. т. коммунисты и левые эсеры сошлись. Была вынесена резолюция, которая говорила, что флот должен остаться в Новороссийске и если нужно, то принять сражение, если немцы попытаются его взять. Просить делегатское собрание флота отменить принятое решение. Резолюция была принята почти единогласно за исключением меня, голосовавшего против, потому что я должен был, как Представитель Высшей Советской власти, выполнить приказание беспрекословно, имеющее общегосударственное значение. Принятую резолюцию поручено было огласить на делегатском собрании флота, которое шло на одном из судов, мне, как Председателю Совета. Но мною было сделано заявление, что я отказываюсь от такого поручения, так как это постановление противоречит решению СНК; опять полились прения, которые привели к тому, что были избраны оставшиеся в Президиуме два товарища Председателя - т. Кузьмин (коммунист) и т. Шерстнев (л. эсер), которые должны были отправиться на собрание делегатов флота. Я же и т. Глебов покинули заседание и отправились обследовать состояние судов и готовность команд флота принятое решение делегатского собрания исполнить. Та картина, которую мы видели, останется в памяти на всю жизнь. Трагедия, которая совершилась во флоте, впишется в историю Великой Российской Революции и ее руководителей, принявших такое решение, как не дать флот немцам. Подъезжая к пристаням, у которых стояли контр-миноносцы, мы увидели, что жизнь замерла на судах: нигде не было ни огней, ни шума, не было видно людей из команды, за исключением время от времени появлявшихся теней с узлами и ящиками, которые были наполнены всем, чем только могла наполнить эта уходящая с корабля тень. Молча мы переходили от судна к судну, обмениваясь между собой сомнениями о том, что флот может оказаться всеми брошенным, так что и открыть кингстоны будет некому и только одно судно, о котором с гордостью будет вспоминать вся Советская Россия, это контр-миноносец "Керчь", команда которого осталась на месте за исключением одного или двух, имея на судне даже своего Командира, тогда как остальные почти все собрались на дредноуте "Воля", который был захвачен этой сволочью, отдававшейся на милость немца - идти в Севастополь...".
Та же ситуация была и на дредноуте "Свободная Россия", в котором от всей команды осталось всего 55 человек. Как вспоминал М. М. Лучин, "Наши опасения, что если бы немцы захотели захватить флот и пришли бы в Новороссийск, взяли бы без боя флот - оправдались. Тут уж, когда никакой опасности не угрожало еще - вся масса бежит, а тогда и подавно были бы брошены все суда. С болью в душе мы покинули "Свободную Россию", опасаясь, что она достанется врагу, так как вывести за мол нужны были люди. Но надежда была на "Керчь" и его команду". Команды же других кораблей эскадры буквально бурлили, придя в итоге длительных дебатов к практически единому мнению: "Флот не топить, пока ему не будет угрожать реальная, непосредственная опасность".
Тем временем против Авилова-Глебова и Вахрамеева, живших в Новороссийске в поезде под усиленной охраной и практически не выходивших из своих вагонов (видимо, опасаясь покушения матросов кораблей), поднялась сильная агитация, среди команд раздавались возгласы "Довольно комиссаров". Для Авилова-Глебова, Лучина и Вахрамеева возникла непосредственная опасность ареста, вопрос об этом был поставлен на заседании Новороссийского комиссариата, с которого Авилов-Глебов и Вахрамеев попросту трусливо сбежали, если верить воспоминаниям С. Г. Сапронова. После бегства "представителей власти" поднялся шум, наиболее горячие головы предлагали догнать и арестовать беглецов. Возбуждение против Авилова-Глебова и Вахрамеева достигло такой степени, что матросы были готовы даже пойти на штурм поезда, не опасаясь неизбежных больших жертв. Лишь взвешенная позиция фракции большевиков по этому вопросу способствовала тому, что собрание успокоилось.
Миссия Авилова-Глебова и Вахрамеева не удалась. По словам члена ЦИК Северокавказской республики Е. Д. Лехно, "матросы-клешники, а их было не мало, попытались сбросить в море Глебова-Авилова". В неудаче Авилова-Глебова и Вахрамеева, как кажется, определяющую роль сыграла целая совокупность факторов: личная неуверенность эмиссаров в правильности меры, которую они должны осуществить - т. е. затопить флот - как следствие, думается, что и тот, и другой выжидали время, опасаясь поплатиться за поспешное решение. Кроме того, свою роль сыграла и неспособность Авилова-Глебова и Вахрамеева неспособность войти в доверие к командам кораблей; посланцы Москвы вели жизнь "отшельников", причем не общаясь ни с эскадрой, ни с местными парторганизациями. Сапронов утверждал, что в Авилове-Глебове и Вахрамееве говорил "страх за свою шкуру, так как лозунг "потопления" был не из популярных и за него весьма свободно можно было поплатиться жизнью". Однако, такая осторожная тактика в революционную эпоху, конечно, популярностью у матросов пользоваться не могла.
Как следствие, Авилов-Глебов, и Вахрамеев были вынуждены оставить Новороссийск и отправиться в Москву для доклада о создавшемся положении. Для организации затопления флота из столицы большевистской России был послан новый уполномоченный - мичман Ф. Ф. Раскольников, приезд которого и сыграл определяющую роль.
Любопытно, что в исследованиях сталинской эпохи писалось о том, что Вахрамеев "оказался не на высоте положения и далеко не оправдал доверия Совнаркома", Авилов-Глебов был объявлен врагом народа, а его действия по организации затопления флота расценивались как "предательские". Имя же невозвращенца Федора Раскольникова не упоминалось вовсе. Между тем, именно он и стал ключевой фигурой последнего акта трагедии флота. В беседе с Ф. Ф. Раскольниковым Ленин объяснил свою позицию по флоту следующим образом: "потопление Черноморского флота встречает неслыханное сопротивление со стороны части команд и всего белогвардейски настроенного офицерства. Имеется сильное течение за уход в Севастополь. Но увести флот в Севастополь - это значит отдать его в руки германского империализма. Этого никак нельзя допустить. Необходимо во что бы то ни стало потопить флот, иначе он достанется немцам". Ленин командировал Раскольникова в Новороссийск для организации затопления флота. По пути в Новороссийск Раскольников в Царицыне имел встречу с находившимся там наркомнацем И. В. Сталиным, который также заявил о себе как о стороннике затопления флота. В Тоннельной Раскольников встретился и с оставившими Новороссийск Лучиным и Авиловым-Глебовым, подробно сообщившим Федору Федоровичу о положении дел в эскадре.
В Новороссийске происходила ожесточенная борьба. Команды судов были деморализованы, никакого выхода из тупика не было видно. "Самоубийство" флота, осуществить было невыносимо тяжело, идти в Севастополь - унизительно. На проводившемся среди чинов команд "референдуме" 939 человек высказалось за поход в Севастополь, около 1000 воздержалось или голосовало "за борьбу до последнего снаряда". Было видно, что единодушного решения не существует. Команды были деморализованы и издерганны. Временный командующий флотом А. И. Тихменев был сторонником похода флота в Севастополь. По словам командира эсминца "Керчь" старшего лейтенант В. Кукеля, у командующего флота перед глазами, как призрак, "стояло декабрьское избиение офицеров в Севастополе, парализовавшее в них всякую волю, решимость и чувство чести, необходимое в столь тяжелый момент". Противники затопления, во главе с линейным кораблем "Воля" под вымпелом капитана I ранга А. И. Тихменева, вышли обратно в Севастополь - фактически на сдачу немцам. Флот был расколот пополам, трагедия Гражданской войны в этой ситуации проявилась очень отчетливо. 17 июня, в половине 12-го часа ночи приготовившиеся к походу суда снялись с якоря и ушли в море "при нескрываемом озлоблении оставшихся в Новороссийске как команд, так и всего населения". Когда эскадра, уходившая в Севастополь, выстроилась на внешнем рейде, то на передней мачте "Керчи" взвился сигнал: "Судам, идущим в Севастополь. Позор изменникам России!". Немцы поступили с эскадрой, пришедшей в Севастополь, достаточно предсказуемо: они сразу объявили корабельные команды военнопленными, выставили близ кораблей своих часовых и подняли на них кайзеровские военно-морские флаги.
Командир "Керчи", старший лейтенант В. А. Кукель, стал главным организатором затопления кораблей, оставшихся в Новороссийске. 18 июня 1918 г., предварительно заложив в машинное отделение каждого корабля взрывные патроны, в Цемесской бухте, команда "Керчи" с короткой дистанции расстреляла все суда Черноморского флота, которые остались в Новороссийске - всего 14 кораблей. Миноносцы уходили под воду, держа на мачтах сигнал: "Погибаю, но не сдаюсь!". По воспоминаниям очевидца, Новороссийск "в этот день не работал, и весь присутствовал на похоронах, все было усеяно народом; очень многие не выдерживали такой картины, со слезами на глазах ругали и Советскую власть, и тех, которые ушли в Севастополь...". По свидетельству члена ЦИК Северокавказской республики В. Черного, затопление флота "произвело необычайно удручающее впечатление на рабочих и солдат" города. Талантливый драматург А. Корнейчук в 1933 г. написал пьесу "Гибель эскадры", посвященную затоплению флоту в Цемесской бухте. В 1960 г. великий театральный режиссер Г. А. Товстоногов на сцене ленинградского Большого Драматического театра им. Горького поставил "Гибель эскадры". Артист
На рассвете следующего дня, 19 июня 1918 г., после схода команды на берег, "Керчь" была затоплена у Кадошского маяка близ Туапсе. Перед своей гибелью "Керчь" отправила радиограмму с извещением о том, что все оставшиеся в Новороссийске корабли уничтожены: "Всем, всем, всем. Погиб, уничтожив часть судов Черноморского флота, которые предпочли гибель позорной сдаче Германии. Эскадренный миноносец "Керчь". Радиограмма эта была напечатана во всех газетах юга России, и, следовательно, как вспоминал служивший на "Керчи" мичман Б. М. Подвысоцкий, "о том, как, что мы честно выполнили свой долг перед Родиной, узнали и наши друзья, и наши враги".
Флот был затоплен, но не оказался в руках врага. Показательно, что в белогвардейской среде за затопление флота большевиков не осуждали, а наоборот считали это решение смелым и оправданным. Главнокомандующий белогвардейскими Вооруженными Силами на
Как бы то ни было, но можно констатировать лишь то, что гибель элиты Черноморского флота было, конечно же, очередным ударом по национальной России. Большевики же использовали эпизод с затоплением флота в качестве одной из важнейших слагаемых их, коммунистической, истории о Гражданской войне. Тогда же, сразу после затопления флота, советская пресса опубликовала лишь коротенькую заметку от имени наркоминдела Г. В. Чичерина, в которой сообщалось о том, что "часть бывших в Новороссийске судов Черноморского флота возвратилась в Севастополь, остальная же часть была командой взорвана". Гибель части Черноморского флота 18 июня 1918 г. стала одной из самых трагических страниц в истории Гражданской войны.