Его называли «Вячеслав Великолепный», «Таврический мудрец» (по аналогии с Таврической улицей в Санкт-Петербурге, на которой он жил). А он говорил о себе проще: «Скворешниц вольных гражданин». Именно под таким названием свыше пятнадцати лет назад вышло первое издание этой книги о Вячеславе Иванове (1866−1949) Сергея Аверинцева (1937−2004).

Жизнь Иванова охватила несколько эпох. Он родился в год, когда в печати появилось «Преступление и наказание» Федора Достоевского. Его дебютную книгу «Кормчие звезды» успел оценить Владимир Соловьев, вообще-то скептически относившийся к зарождающемуся модернизму. В период Серебряного века Иванов стал одним из лидеров символизма, а в годы эмиграции, поселившись в Риме у «могильного Колизея», «последний символист, на десятилетия переживший символизм», стал желанным собеседником и корреспондентом для Мартина Бубера, Жака Маритена, Торнтона Уайлдера.

В чем секрет такой популярности? Как представляется, она обусловлена не только истоками творчества, связанными с традицией немецкого романтизма и шеллингианской философии. Немаловажную роль здесь сыграли энциклопедические познания Иванова, позволяющие увидеть сегодняшний день в исторической перспективе.

Но главной причиной является особенность поэтики автора «Cor ardens». По мнению Аверинцева, Иванов сочетал два взгляда на предмет или явление: изнутри и одновременно извне. Это не было полифонизмом в духе чтимого поэтом Достоевского, но такая двойная перспектива придавала объем и неповторимость ивановским произведениям. Как следствие, «его беспочвенная запредельность включает способность отрешиться также и от собственной личины, от собственной роли». Другой особенностью было парадоксальное восприятие времени. В ивановской картине мира его «движение идет от истока, но также, что еще важнее, еще сокровеннее, к истоку, и это — возврат».

Не помешала популярности писателя даже его страсть к славянизмам, церковнославянскому языку, архаическому словоупотреблению, «небывалому со времен битв шишковской «Беседы любителей русского слова» с карамзинским «Арзамасом». Правда, она привела к эпиграммам в адрес Иванова, «писателя на пифийском языке», которому «требуется переводчик».

Вероятно, эта эпиграмма представляет из себя лучшую иллюстрацию к сентенции о том, что в каждой шутке есть доля истины. Ведь Платону, Шекспиру или Гегелю тоже требуется переводчик.