«Прощай, Америка»: китайский вариант Евросоюза
Бытует популярная шутка, что, если китайцы находят на Западе что-то передовое и полезное, они очень быстро выпускают у себя аналог, «только с двумя симками, сменными аватарками, встроенным фонариком и в три раза дешевле». Очень похоже, что именно так Китай только что скопировал Евросоюз.
Предлагая идею Союза Угля и Стали, министр иностранных дел Франции Робер Шуман говорил о совершенно четкой концепции. Берем Францию (продовольствие, промышленность, энергетика, технологические разработки верхнего уровня), добавляем к ней Германию (среднее машиностроение, металлургия, промышленная химия) и Бельгию (тоже промышленность, но больше в обрабатывающую), получаем самодостаточный сильный промышленный пул.
Прикручиваем к нему Нидерланды в качестве морских ворот и Швейцарию как ведущий мировой банковский кошелек. Стираем в нем внутренние таможенные и юридические границы, одновременно укрепляя внешние до почти заградительных. И вот вам кластер с потрясающим геоэкономическим потенциалом, способным превзойти кого угодно — хоть США, хоть Советский Союз.
Главное, что никого из участников к вступлению в проект не требуется принуждать. Наоборот, каждому из них преимущества от переплавки в новое надгосударство были абсолютно очевидны. Что обеспечивало почти гарантированную вероятность успеха интеграции совершенно добровольным путем, а не как раньше — через прямую военную оккупацию.
Впрочем, в США и Британии это поняли тоже, потому приложили массу усилий для надежного потопления потенциально успешной и от того недопустимо опасной идеи. Как говорят умные, опытные люди: если вам нужно какую-то идею надежно завалить, в первую очередь ее следует как можно быстрее и шире раздуть.
Что и было сделано. Собственный устойчивый изолированный кластер из Европы не получился. На днях Польша на пару с Венгрией (на двоих вместе приходится 4,4% общеевропейского ВВП и менее 6,5% населения) заблокировали утверждение бюджета Евросоюза и программу антикризисных мер на ближайший семилетний бюджетный период. Намертво. Еврокомиссар по бюджету Йоханнес Хан посыпает голову пеплом, называя вызванный польско-венгерский рокош тяжелейшим кризисом в Европе со времен Второй мировой войны.
Однако речь сейчас про другое. Китайские товарищи европейский опыт долгие годы тщательно изучали и придумали — как все хорошее из европейской интеграционной идеи использовать на благо КНР.
Добившись успеха в перетягивании почти 60% объема совокупного мирового промышленного производства, Пекин получил преимущество, одновременно обернувшееся нерешаемой проблемой. Что бы то ни было произвести — только полдела. Критично важно найти — кому все это с прибылью продать.
И вот тут оказалось, что основой потребительского рынка является средний класс, которого в Китае мало. Даже спустя четыре плодотворные пятилетки, отдельным разделом которых определялось активное наращивание его численности, на данный момент численность среднего класса в КНР находится у отметки менее 200 млн человек.
По ряду источников, даже меньше — 180−160 млн. Еще до 50 млн наскребается в прочих странах ЮВА, активно торгующих с Китаем. В то время как емкость внутреннего рынка США формируется спросом 200−220 млн потребителей и еще до 300 млн — в Европе.
Тут еще важно понимать, что картина формировалась благополучными временами середины 80-х — начала нулевых, когда доля среднего класса «в странах золотого миллиарда находилась у отметки около 75−78% населения. С тех пор многое изменилось.
Китайские заводы расширились, модернизировались и усовершенствовались, перейдя с производства дешевого хлама с низким качеством в красивой обертке на выпуск товаров, на равных конкурирующих с лучшими западными брендами.
А вот количество обеспеченного среднего класса на ведущих рынках планеты — американском и европейском — стало стабильно сокращаться. В США к нему относится уже только 48%, в Европе — уже 43%. К 2030 году средний уровень имеет все шансы просесть до 35%.
Словом, производимые у себя товары Китаю стало постепенно некуда продавать. Все думают, что причиной тому стала торговая война. В первую очередь с США. Нет, она свое значение, безусловно, имеет, только вот главной не является.
Пекин столкнулся с системной проблемой капитализма в рамках модели свободного рынка, требующего бесконечного роста под постоянной угрозой поражения в конкуренции тому, кто растет быстрее.
Пока пространство для расширения имелось, процесс наращивания масштабов производства с проблемой со сбытом не сталкивался. Но когда оно закончилось, а потом еще начало сокращаться, наступила фаза неизбежного рыночного передела, обычно всегда заканчивающаяся войнами за передел захваченного. В том числе самыми обыкновенными — с танковыми клиньями, «днями Д» и стратегическим ядерным оружием.
По логике тому же Китаю рост следует остановить, но кто гарантирует, что не найдется ушлого конкурента, который сильно укрупнится за счет поглощения прочих оппонентов и окажется способен превзойти Китай?
Получился логический тупик. Чтобы выжить — надо продолжить расти. Но дальше увеличиваться некуда. В любом случае придется воевать. А так как противником неизбежно оказывается ведущий член «ядерного клуба», то война не имеет смысла. Любая из сторон в случае полного поражения, по принципу «так не доставайся же ты никому», гарантированно прибегнет к стратегическим ядерным ударам. После которых победителю достанется приз в виде глобальной ядерной свалки. Что лишает смысла военный вариант решения проблемы. Но и не устраняет ее тоже.
Как быть? Тут-то в Пекине и вытащили из архива аналитических служб все наработки по анализу «одной старой французской идеи». Творчески подойдя к переработке накопленного опыта.
Как устранить вроде бы принципиально неустранимую проблему бесконечной конкуренции? Надо, пока это возможно сделать без большой войны, взять и обособить уже точно захваченную часть мирового пространства в собственный закрытый кластер. Внутри которого его учредитель автоматически становится единственным экономическим доминатором. И пока все остальные к идее присматривались лишь теоретически, Пекин проект не только разработал, но и приступил к практическому воплощению.
15 ноября 2020 года на мало кому интересном саммите стран — участниц Ассоциации государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН) Китай сумел организовать собственный «китайский Евросоюз».
Китай, Австралия, Япония, Южная Корея, Новая Зеландия и еще весь состав из 12 членов АСЕАН объявили об учреждении «Всестороннего регионального экономического партнерства» (ВРЭП). Тем самым официально создав крупнейшую на планете (25,56 трлн долл. общего ВВП) отдельную зону свободной торговли, охватывающую 82% мирового промышленного производства и почти 30% совокупной экономики планеты.
Внутри которой сколько-нибудь серьезных конкурентов у Китая просто нет. И никогда не будет, ибо, как говорится в многочисленных сообщениях, прием новых участников требует однозначного согласия всех членов ВРЭП. Тем самым делая Поднебесную единственным «все решающим» голосом.
Так что премьер Госсовета КНР Ли Кэцян абсолютно верно назвал заключение соглашение «не только прорывом в экономической интеграции стран Восточной Азии, но и победой многосторонности и свободной торговли». Внутри ВРЭП торговля останется свободной. Там все хотят торговать с богатым Китаем и, как смогут, еще между собой. А вот без внешнего мира новый союз вполне сможет обойтись.
Участники не скрывают, что процесс устранения внутренних таможенных и юридических барьеров займет около двух десятков лет. Как уже очевидно неизбежное расширение границ торгового пространства ВРЭП за счет принятия в него остальных участников другого соглашения — Всеобъемлющего и прогрессивного Транстихоокеанского партнерства (CPTPP). Возникшего стараниями США по созданию Транстихоокеанского торгового партнерства (TPP), но потом выброшенного Трампом как якобы ненужного и невыгодного Америке.
Вашингтон их бросил, полагая, что никуда лимитрофы не денутся, а Китай подобрал. Пока не весь, но после вступления Японии, Австралии, Новой Зеландии, Сингапура, Малайзии, Вьетнама и Брунея (все — члены CPTPP) во ВРЭП остальным участникам «чемодана без ручки» (Канада, Мексика, Чили и Перу) другого пути просто не остается. Они нуждаются в свободном доступе к какому-нибудь огромному емкому внутреннему рынку, и Китай им такой предоставить готов. Тем более что большинство из них с ним активно торгуют и так.
Правда, тут возможны варианты. Канада и Мексика слишком сильно завязаны на США. Со сменой босса у них наверняка возникнут крайне серьезные проблемы. А вот Чили и Перу, если Америка их в свой союз не затащит силой, вполне имеют шансы лет через двадцать тоже оказаться членами ВРЭП. Впрочем, при любом развитии событий CPTPP утратит актуальность.
В результате такого хода Китай абсолютно без войны получает готовое пространство для продолжения доминирования. Достаточно обширное для сбыта своих товаров и полностью исключающее появление в нем любых внешних крупных капиталов, способных составить действенную угрозу китайскому доминированию.
И главное — все абсолютно законно. Никаких агрессий или оккупаций. Внутренние проблемы в проекте, конечно же, есть. Однако факт добровольного вхождения в китайский кластер таких, еще совсем недавно серьезных противников, как, например, Япония и Южная Корея, убедительно говорит, что они не носят принципиально непреодолимого характера. И что в нем — тоже без применения силы — оказались Австралия, Новая Зеландия и до недавнего времени считавшиеся чуть ли не безраздельно американскими Филиппины, свидетельствует о том, что Америка этой китайской стратегии не может противопоставить решительно ничего.
Китаю останется за следующие 20 лет решить всего две задачи. Первая — внешнеполитическая. Общими усилиями снести внутренние торговые границы и сформировать общее юридическое, а также понятийное пространство, уже сегодня в кулуарах китайской элиты именуемое «зоной всеобщего благоденствия».
Вторая — вырастить внутри ВРЭП «собственный» средний класс. Собственный — это примерно 380−420 млн человек внутри КНР (как следует из неоднократно опубликованных планов китайского правительства на стратегические цели развития государства до 2049 года) и 150−190 млн в прочих странах — членах соглашения.
И все. Пекин получает полностью управляемую и стабильную экономическую базу в виде 500−600 млн человек «среднего класса» и про оставшиеся к середине нынешнего века в Европе и США 120−150 млн «среднеклассников» может позволить себе спокойно забыть. Торгуя с ними по остаточному принципу.
После чего можно будет переводить экономику внутри кластера на другие принципы функционирования — с тотальным планированием, аналогами госплана с госснабом и почти нулевым общим ростом, размер которого будут определять стратегически выверенные цели очередных пятилеток.
Получится ли на выходе новое надгосударство, сегодня сказать сложно. По объективным долгосрочным социально-экономическим процессам его возникновение неизбежно. Конструкции ВРЭП нет надобности формировать наднациональные политические и административные органы или придумывать новую всеобщую валюту на манер евро. С этой задачей прекрасно справится юань. Особенно в крипто-форме.
На длительном временном отрезке при таком соотношении размера экономик участников (Китай сегодня в 3 раза превосходит Японию, в 8,93 раза — Южную Корею, в 14 раз — Индонезию, в 11 раз — Австралию, а Таиландов в ВВП КНР вообще помещается 26 штук) абсорбирование Китаем местных элит является просто делом времени.
Неизбежная взаимная диффузия элит в конечном счете приведет к постепенному растворению местных — китайской. А значит и в политическом смысле китайское поглощение экономического пространства ВРЭП на выходе закончится политической интеграцией с Пекином.
Но это дело очень неспешное. В отличие от западного мира, китайский вполне спокойно относится к концепции «Срединного государства», предполагающей богатый развитый Китай, спокойно процветающий в окружении, конечно, заметно менее богатых, но в целом тоже стабильных и для своего уровня процветающих «младших соседей», сохраняющих все атрибуты государственной независимости, но во всех значимых смыслах подчиненных Поднебесной. Разве что Тайвань в любом случае превратится в «китайский вариант Крыма».
В любом случае предварительные границы «китайской версии Евросоюза» Пекином уже публично обозначены. И, вероятнее всего, на будущее столетие они останутся таковыми.
В качестве постскриптума. Где в этом будущем мире окажется Россия — тема очень отдельного и крайне непростого разговора.