Современный мир в очередной раз меняется. Точнее, все началось еще примерно сотню лет назад с бурного расцвета научно-технической революции. С той лишь разницей, что тогда мы получали результат от самих открытий непосредственно, а теперь начал сказываться их синергетический эффект.

Флаги Южной Кореи

В частности, в энергетике становится очевидной ошибочность некоторых подходов, ранее считавшихся незыблемыми. Еще пятнадцать лет назад считалось, что спрос на энергию будет расти если не вечно, то в перспективе до конца третьей четверти нынешнего века точно. На планете проживает 7,4 млрд человек, из которых «золотым миллиардом» (Европа + США + Япония + Южная Корея и некоторые другие страны с высоким уровнем жизни) является чуть более 17,5%. Остальные — стремятся до этого же уровня подняться. Их обеспечение товарами и услугами будет служить мощным стимулом дальнейшего роста масштабов промышленного производства. Которое, в своею очередь, основано на потреблении энергии, спрос на которую также продолжит расти.

Однако в реальности рост энергоэффективности технологий и повышение КПД оборудования показывает ошибочность модели. В период с 2003 по 2015 год общее потребление энергии в промышленно-развитых странах демонстрирует явную тенденцию к отставанию от темпов изменения промпроизводства. Даже с учетом промышленной революции в Индии и Китае, общее потребление энергии в мире в 2014—2015 годах не росло вообще. В Германии за прошедшие 25 лет ВВП поднялся на 40%, тогда как потребление энергии увеличилось только на 18,5%, а годовой расход первичных энергоресурсов сейчас даже снизился.

Это привело некоторые страны к кардинальному пересмотру своих долгосрочных стратегий в энергетике. Наглядным тому примером служит Южная Корея. Не располагая собственными существенными месторождениями энергоносителей, с началом собственного «экономического чуда» страна быстро сделала ставку на развитие атомной энергетики как основы национальной экономики.

На данный момент в стране эксплуатируются 25 энергоблоков совокупной мощностью свыше 23 ГВт. Корейские компании входят в ТОП лидеров отрасли и активно расширяют долю на международных рынках. Сегодня они строят четыре блока APR-1400 в ОАЭ за 20 млрд. долл., закончили и передают заказчику исследовательский реактор в Иордании, модернизируют исследовательский реактор Делфтского технического университета, участвуют в тендере на строительство блока в Нидерландах (взамен отработавшего, проект Pallas).

IAEA Imagebank
АЭС Кори

На этом фоне решение правительства страны о кардинальной смене стратегии выглядит большой неожиданностью. В 2017 году правительство Южной Кореи приняло план, предусматривающий полный отказ от угольной и атомной (!) генерации в течение предстоящих 60 лет. Считается, что его протолкнули сторонники модной ныне альтернативной энергетики, однако в действительности дело обстоит заметно сложнее. В основе, как обычно, оказываются деньги.

Проявившаяся в Европе и США тенденция к росту энергоэффективности не обошла и Корею. Объем промышленного производства с 2015 года практически остановился, а в некоторых отраслях даже обозначился некоторый спад. Например, традиционно энергоемкая выплавка стали сократилась на 2,6%, потянув за собой уменьшение объемов кораблестроения на 7,1%, автомобилестроения на 2%. Тогда как цены на первичные энергоносители возобновили рост. За два года средняя цена барреля нефти поднялась с 43 до 72 долл. Для страны, потребляющей 2,8 млн. барр. в день это большие цифры.

Впрочем, аналогичным образом выглядит практически любой другой вид энергогенерации. Ядерное топливо также недешево и постоянно растет в цене. Мало того, геополитические проблемы США начинают создавать угрозу его поступлению. Пока Вашингтон грозит ввести запреты на его импорт только в Америку, однако история с попытками блокирования покупки иранской нефти показывает, с какой легкостью Белый дом может попытаться ввести санкции «за ослушание» против своих партнеров. Для геополитически от Вашингтона все еще зависимого Сеула это серьезная проблема, от которой он хотел бы застраховаться заранее. Впереди, очевидно, грядут большие перемены и потрясения, готовиться к которым корейцы считают нужным уже сейчас.

Другой вопрос, что есть мечты и есть суровая реальность. В мечтах Южная Корея взяла за основу европейский вариант энергетической стратегии, основанной на снижении зависимости от внешних поставок энергоносителей за счет развития возобновляемой альтернативной энергетики солнца и ветра. При всех ее текущих проблемах, в среднесрочной перспективе до середины текущего века она сулит снижение стоимости киловаттчаса до уровня, сопоставимого с традиционными вариантами. Хотя разница и остается весьма заметной, нивелировать ее должно дальнейшее повышение общей энергоэффективности экономики в целом.

В случае успеха зависимость страны от импорта энергоносителей может быть сокращена примерно вдвое, так как по данным на 2017 год попавшие под будущее сокращение атомные и угольные электростанции обеспечивают 22 и 30% совокупной генерации соответственно.

IAEA Imagebank
АЭС Вольсон

Но это в теории, ибо на практике на ближайшие 25−30, а может быть, и 40 лет, дело будет обстоять сильно иначе. У альтернативной энергетики существует на данный момент нерешенная проблема так называемой «пилы». Есть солнце — есть генерация, зашло оно за облако — генерация прекратилась. С ветром еще веселее. Турбины останавливаются как тогда, когда ветра нет вообще, так и если он дует слишком сильно. Плюс суточные колебания. Плюс сезонные. Плюс целый ряд технических вопросов. Например, АЭС в среднем спокойно живет и работает полвека, тогда как ветряки в море полностью «съедаются солью» в среднем за 5−7 лет. По отдельности каждый стоит дешевле блока АЭС, но когда их требуется менять десятками тысяч, экономика начинает блистать совсем иными гранями.

Для балансирования стабильности генерации вместе с альтернативными основными мощностями требуется вводить в строй и балансировочные, по объему составляющие по меньшей мере треть, а то и до половины «альтернативных». Возможно, когда-нибудь в будущем это соотношение изменится в лучшую сторону. Например, Маск таки сумеет придумать действительно эффективный, а не только рекламно яркий, промышленный аккумулятор соответствующей емкости. Но пока за неимением гербовой пишем на обычной.

Таким образом, в предстоящие 60 лет, выводя из эксплуатации по 0,88% атомных и угольных генерирующих мощностей ежегодно, Южная Корея должна будет вместо них вводить в строй столько же новых, из которых половина неизбежно будут газовыми. Арифметика показывает, что тем самым к 2030 году страна увеличит импорт газа вдвое с нынешних 34,19 млн т. СПГ. В том числе в ближайшие пять лет ей потребуется дополнительно 8 млн т.

Нюанс заключается в том, что обещанных когда-то Обамой и потом Трампом американских поставок, вероятнее всего, ожидать не приходится. Все они уйдут в Китай, с которым Вашингтону остро требуется сокращать отрицательное сальдо внешнеторгового баланса. Ресурсы Ближнего Востока также исчерпаны. Не в смысле их там наличия, а в плане резервов расширения добычи. Единственным вариантом покрытия потребности становится Россия. Запуск проекта Ямал-СПГ уже обеспечивает корейский спрос. К тому же существенно дешевле всех альтернативных предложений. А окончание работ по освоению месторождений на российском Дальнем Востоке делает нас поставщиками просто безальтернативными.

А так как политика всегда основывается на экономике и вытекает из нее, то новые экономические реалии постепенно вызывают фундаментальные перемены в реалиях геополитических. Дело даже не в ускорении торгового и межгосударственного сближения между Сеулом и Москвой. В складывающихся обстоятельствах экономические интересы Южной Кореи начинают откровенно сближаться, а то и совпадать с аналогичными интересами Северной Кореи. В частности, в направлении строительства газопровода из России в Южную Корею. Хотя бы уже потому, что газопроводный газ всегда будет минимум на четверть дешевле самого дешевого сжиженного. А в масштабах потребления Сеула это выливается в миллиарды долларов экономии.

Но важнее всего другое. Обеспечение транзита южному соседу способно стать для КНДР прекрасным источником практически бесплатного газа, необходимого ей самой. Тем самым способствуя корейско-корейскому урегулированию гораздо эффективнее, чем все меры США с 1952 года включительно. И это может стать проблемой. Причем двусторонней.

Российско-корейское экономическое и вызванное им политическое сближение означает ослабление там влияния США, что не будет приниматься Белым домом без сопротивления. В попытках противодействия американская администрация попытается нажать везде, где это только возможно. И в Южной Корее, чтобы они не покупали, и на фронте антироссийских санкций. Потому что каждая дополнительная тонна СПГ, каждая тысяча кубометров трубопроводного газа обогащает и расширяет экономику одного из ключевых геополитических противников — России.

Так что в предстоящее время ожидать снижения остроты российско-американского санкционного противостояния не приходится. Другой вопрос, что отменить восход солнца на востоке Вашингтон тоже не в состоянии. У Южной Кореи просто нет других вариантов. Как там в итоге выйдет с транскорейским газопроводом, сейчас сказать сложно, а вот что в ближайшее десятилетие Сеул купит у нас сжиженного газа на 472,8 млрд долл. дополнительно, это уже не отменить.