«Последняя дуэль»: мир рыцарей перед судом прекрасной дамы

Любопытное совпадение (или нет): первый полнометражный фильм режиссера Ридли Скотта, который получил в 1977 году приз Каннского кинофестиваля как лучший дебют, назывался «Дуэлянты» и рассказывал о вражде двух наполеоновских офицеров. Потом был знаменитый «Гладиатор» с драматичными поединками не на жизнь, а на смерь. И вот снова историческая драма и снова дуэль. Фильм достаточно высоко оценен критиками, а вот в прокате, похоже, провалился, что вызвало гнев 83-летнего режиссера, который обвинил во всем «миллениалов, воспитанных на сотовых телефонах». Хотя дело вряд ли только в зрителе, который нонче пошел не тот.

История, которая лежит в основе фильма, достаточно известна. Это был последний официальный судебный поединок в средневековой Франции, в котором выживший признавался правым, в дальнейшем дуэли уже не доказывали ничего, кроме удачи и лучшей боевой подготовки победителя. Скотт весьма скрупулезно переносит на экран историю, рассказанную в одноименной книге калифорнийского профессора средневековой литературы Эрика Ягера. Фабула проста: Франция, 14-й век, между двумя вассалами одного сюзерена — Жаном де Карружем и Жаком Ле Грисом, которые прежде дружили, пробежала черная кошка. Во время довольно натянутого примирения Ле Грис знакомится с женой де Карружа Маргаритой, красивой, умной и начитанной женщиной. В нем пробуждается влечение к ней, затем страсть. А через некоторое время, когда де Карруж возвращается из поездки в Париж, супруга рассказывает ему о том, что в его отсутствие, когда она осталась одна, Ле Грис обманом проник в замок и насильно овладел ею. В ярости де Карруж подает на обидчика в суд, следствие тянется так долго, что Маргарита успевает выносить и родить ребенка, возможно, зачатого в тот злополучный день, но судьи не могут прийти ни к какому выводу, потому что свидетелей, кроме Маргариты, нет, а Ле Грис все яростно отрицает. И тогда оскорбленный рыцарь просит короля и парламент дать ему возможность решить все «божьим судом». Разрешение получено, и вот де Карруж в жестоком поединке, который шел с переменным успехом, убивает Ле Гриса, «доказывая» свою правоту и спасая жизнь Маргарите, которую в противном случае сожгли бы заживо за лжесвидетельство. Эрик Ягер твердо придерживается версии о том, что Маргарита сказала правду, хотя, по некоторым источникам, женщина спустя долгие годы на смертном одре призналась то ли в ошибке, то ли в оговоре. В общем, тайна, по сути, так и осталась неразгаданной, и все, как говорится, далеко не однозначно.

Вот именно отсутствие всякой интриги, пожалуй, и есть причина того, что «Последняя дуэль» не вызвала особого интереса у массового зрителя. Второй «Расёмон» у Ридли Скотта не вышел, конструкция фильма получилась рыхлой, не очень сбалансированной и логичной, а «правды» не особо противоречат друг другу, так что высечь яркую искру не удалось. «Детективная» история, в которой преступник известен заранее, — не редкий случай, но тогда акцент смещается на нравственную, философскую и психологическую сторону происходящего, как, например, в «Преступлении и наказании» Достоевского, или на поединок умов следователя и преступника, как в культовом детективном сериале о лейтенанте Коломбо. Ридли Скотт вроде бы идет по первому пути, вот только ни по психологической напряженности, ни по глубине даже на сотню миль не приближается к Достоевскому. Все сводится к банальной по нынешним временам, хотя и совершенно справедливой идее, что женщина — тоже человек.

Фильм сделан очень красиво, с тщательным вниманием к деталям костюмов, доспехов, интерьеров и архитектуры, разе что Средневековье в нем выглядит излишне чистеньким и аккуратным. Проблема в том, что оба главных героя — и де Карруж в исполнении Мэтта Дэймана, и Ле Грис Адама Драйвера — не вызывают никакой симпатии, хотя в двух первых «главах» мы смотрим на ситуацию как бы их глазами. Так, впрочем, и задумано. Вся жизнь вассалов крутится вокруг попыток завоевать положение при дворе развратного и циничного графа Пьера (его играет Бен Аффлек) и заработать денег. В военные походы они отправляются за славой и поправкой своего материального положения, а в промежутках меряются титулами, происхождением и богатством и судятся друг с другом. Вся разница между двумя «правдами» заключается в том, что де Карруж видит себя благородным и достойным рыцарем и хорошим супругом, которого раз за разом несправедливо ущемляют, а потом и вовсе смертельно оскорбляют враги и коварные предатели, Ле Грис же воспринимает себя тонким интеллектуалом, который добился всего собственным умом и усердием, сюзерена — распутным, хотя и неглупым полуживотным, а де Карружа — жалким, смешным истериком и сутягой, недостойным своей умной и образованной жены. По мнению Ле Гриса, им движет не плотская страсть, а любовь, которая оправдывает все. К сожалению, режиссеру, на мой взгляд, не очень удалось показать субъективные «правды» так, чтобы зритель был попеременно очарован личностью каждого из противников и искренне склонялся на сторону то одного, то другого. Оба оказываются одинаково чужды современному зрителю и выглядят музейными экспонатами. К тому же некоторую симпатию к Ле Грису, уже подорванную его ролью выколачивателя долгов, по сути, мытаря, полностью уничтожает совершенно недвусмысленно показанный акт насилия, отвратительный для любого нормального человека. Его поступок выглядит внезапным и диким, хотя авторы и пытаются объяснить его безнравственными порядками при дворе графа.

Главной — и единственной вызывающей какие-то чувства — оказывается «правда» Маргариты (Джоди Комер). Собственно, с нее начинается и ею завершается фильм. Скотт последовательно демонстрирует бесспорный факт — женщина в Средневековье являлась собственностью мужчины и была лишена привычных современным женщинам свобод. «Запаковывание» Маргариты в глухое одеяние в первых кадрах символизирует именно это. В третьей части мы видим де Карружа как эгоиста и мужлана, который устраивает отвратительную свару за приданое прямо во время свадьбы, а удовольствием жены в постели интересуется по одной причине — в те времена считалось, что забеременеть женщина способна только если испытала оргазм, а ему очень нужен наследник. Попытка Маргариты устроить мужу сюрприз, встретив его из похода в декольте, вызывает в нем отвращение, стыд и гнев. В общем, жену он ценит примерно так же, как породистую племенную кобылу, которую бережет взаперти. Весть о насилии он воспринимает не как беду жены, а как личную месть себе — и тут же, совсем как самец дикого животного, утверждает свое право собственности на Маргариту, практически совершая еще одно, «законное», насилие над нею.

Совершенно в духе MeToo оказывается, что чуть ли не все подруги Маргариты, как и ее свекровь, были в свое время изнасилованы, нелюбимы и притворяются удовлетворенными в супружеской постели, но молчат. Маргарита молчать не хочет, к этому ведет и ее образованность, и свободолюбивый характер, и самоуважение. Увы, все разыграно по уже поднадоевшим агитационным лекалам, слишком в лоб и без каких-либо нюансов. Третья часть отбрасывает тень на две предыдущие, и весь показанный в них мир рыцарей начинает казаться картинкой из жизни хищных животных, где женщина — всего лишь одна из разновидностей добычи и средство ее приобретения. Мир женщин, — мило сплетничающих, ходящих за покупками, занимающихся хозяйством и рукоделием, наслаждающихся материнством, кажется гораздо более настоящим и живым.

Финальный поединок поставлен великолепно и является самым сильным эпизодом картины, способным взволновать даже тех, кто знает, как именно закончился «божий суд». Но эта смертельная схватка работает на ту же самую идею — «мир мужчин» эгоистичен, груб, имеет низменную животную природу. Он весь «про смерть», а не «про жизнь». А потому если и стоит за кого переживать и кому сочувствовать, то это только женщины и маленькие дети. В эпилоге Маргарита с улыбкой наблюдает за игрой своего только что научившегося ходить сына, который по моде того времени одет во что-то похожее на платьице. Внезапно ее улыбка гаснет, и она о чем-то задумывается. Возможно, о том, что придет время, и ее сын покинет ее, станет чуждым, хищным и жестоким существом.

Любопытно, что картину, направленную против насилия над женщинами и за их равноправие (что однозначно хорошо) и рисующую мужчин, выстроивших европейскую христианскую цивилизацию, в неприглядном свете, претендуя на то, чтобы вбить действительно последний гвоздь в гроб легенды о рыцарстве (что уже весьма сомнительно), снял режиссер-мужчина по книге, написанной мужчиной (хотя сценарий фильма создала Николь Холофсенер). Продиктовано ли это желанием встроиться в тренд или же искренним порывом режиссера, сложно сказать. Так или иначе, желающих смотреть на героическую, хоть и жестокую эпоху через публицистическую призму феминизма оказалось не так много, как хотелось бы авторам.