«Иди и смотри»: лик фашизма без грима и масок

То, что в 76-ю годовщину Великой Победы наши кинопрокатчики решили выпустить на всероссийские большие экраны отреставрированный фильм Элема Климова 36-летней давности, вошедший в золотой фонд отечественного кино, с одной стороны, радостное, а с другой — тревожное событие. Радостное, потому что зритель имеет возможность увидеть воистину мощный фильм в отличном качестве. Тревожное, потому что за 36 сначала «перестроечных», а потом постсоветских лет не было создано ничего даже близкого по уровню осмысления событий Великой Отечественной и того мрака и ужаса, который нес человечеству нацизм. Хуже того, виден последовательных отход от пути осмысления на окольные дорожки приключенческого кино и мелодрамы. Не единичны и попытки «объективного» подхода к нацистам и их пособникам-предателям, де, они тоже люди и «тоже плачут». Кинематографисты боятся занять однозначную позицию в отношении военных преступников, носителей античеловеческой идеологии, вероятно, чтобы избежать обвинений в пропаганде и фанатизме. Но есть вещи, к которым проявление «толерантности» совершенно непростительно. Фильм Элема Климова может послужить наглядным пособием к теме фашизма-нацизма, но, отдавая дань классике, способны ли современные авторы чему-то научиться?

Картина Климова диаметрально противоположна жанру героических приключений. Главный герой, подросток Флёра, за весь фильм не совершает ни одного отважного поступка, ему вообще не удается ничего из того, что он пытается делать. Война безжалостно крутит его, как щепку в водовороте, опаляет огнем и замораживает ужасом — как миллионы других людей, детей и взрослых, попавших в ее жернова. Люди, недавно еще нормальные, вынуждены принять на себя отпечаток войны, чтобы выжить, впустить в себя частицу безумия. И вот уходящие в ночную вылазку партизаны волокут с собой чучело Гитлера, чье лицо вылеплено на настоящем черепе, а человек, на чьих глазах мины распылили его товарищей, поднимает, рассматривает и отбрасывает, как простой мусор, оторванную ногу одного из них. Фильм почти сюрреалистичен, он напоминает мучительный и иррациональный ночной кошмар, смотреть его — тяжелая работа души, сравнимая с мучительным переходом через засасывающую трясину. Но война, особенно война на полное уничтожение, иррациональна, противоестественна и кошмарна по своей сути. Иррациональность, воющий хаос под видимостью доведенного до абсурда механического порядка — в самой природе фашизма, вторгнувшегося на советскую землю и беспощадно ее терзавшего.

Перед звериным ликом фашизма становятся бессмысленной шелухой простые и естественные человеческие желания (любить… рожать…), смысл не может возвратиться к ним, пока Зверь не повержен. Зверь пожирает будущее, сжигая заживо детей и насилуя женщин, пытаясь вычеркнуть из истории целые народы, да и в принципе отменить саму Историю. За этой звериной мордой невозможно, да и не нужно искать человеческие лица, вглядываться в них, прислушиваться к трусливому лепету припертых к стенке преступников или к их фанатичным заявлениям. Все эти бывшие люди пожраны и переварены Зверем, превращены в его когти, зубы и мускулы. Единственное, что остается — не озвереть самим. Выбрать в качестве кары палачам пулю, а не бензин и факел. Не выстрелить в ребенка, даже если этот ребенок — будущий Гитлер. Ломать в себе страх, даже если какое-то время он был всем твоим миром, потому что страх «превращает человека в насекомое». Вся система фашизма нацелена как раз на то, чтобы поделить бывших людей на двуногих зверей и полураздавленных насекомых. В финале превратившийся в седого старика Флёра все же не остается вмерзшим в пережитый ужас, он вливается в партизанскую колонну, полный решимости бить фашистов. Он остался человеком.

Климов показывает злодеяния нацистов и их прислужников из зондеркоманды с беспощадной пристальностью патологоанатома. Это воистину ходячие мертвецы, пожирающие живых, в них не осталось ничего человеческого. Зло полностью завладело ими, они опьянены грехом сильнее, чем шнапсом. Именно грех, полностью осознаваемый, но возведенный в добродетель, заставляет их кривляться, бесноваться и куражиться, словно на шабаше. Вся эта толпа — детали пошедшего вразнос и кромсающего трепещущие человеческие тела мертвого механизма — его олицетворяет машина с радиоустановкой, из громкоговорителя которой несутся бессмысленные приказы и инструкции вперемешку с залихватскими эмигрантскими песенками и обрывками музыки. Посреди смертельного карнавала мечется полубезумный предатель в каске, разрисованной свастиками и скелетами (эта некроэстетика и в наши дни чрезвычайно популярна!), как олицетворение Хаоса — злобный, страшный и одновременно жалкий клоун.

«Иди и смотри» — не простая демонстрация ужасов войны. Чудовищные страдания и ужасная смерть людей, долгая мучительная агония коровы (кормилицы и подательницы жизни), аист с перебитым крылом (символ истерзанной родной земли) — все это служит не абстрактным «антивоенным» целям, все это — улики для обвинительного заключения фашизму. И заканчивается фильм судом, исполнением приговора и суровым решительным шагом партизан, готовых снова и снова вершить суд и расправу над палачами, пока Зверь-людоед окончательно не издохнет. «Иди и смотри» нельзя причислить к «антивоенным» фильмам, потому что автор даже не думает приравнивать справедливую народную войну к вторжению двуногих хищников, а беспощадность к врагу — к живодерству палачей.

Не знаю, многие ли решились и решатся в праздничные дни пойти именно на этот фильм. Но он необходим как лекарство от «исторического склероза», от расслабленной уверенности, что относительно благополучная и почти «стабильная» (даже с поправкой на пандемию) жизнь продлится вечно. Если нет понимания того, как выглядит абсолютное зло и что оно несет с собой, то нет и готовности бороться и внутренних сил для борьбы. Когда наступит новое условное 22 июня 41-го, может оказаться уже слишком поздно духовно вооружаться. А потому иди и смотри в лицо зла — а потом будь готов выстрелить в это лицо.