«Фея» — фильм о том, как выйти в офлайн и стать человеком

Как известно, феи живут в сказках. Фильм «Фея» — это, собственно, тоже типичная сказка. Не то про странноватую нетипичную Золушку, не то про (Не)Красавицу и Чудовище. Фей, кстати, в этой сказке нет, хоть героиню Екатерины Агеевой и прозвали так. Впрочем, есть в ней что-то от «маленького народца», обитающего, как говорят, где-то в холмах, лесах и озерах Шотландии — Ирландии, а может, и в наших родных чащобах. От fairy. Классическая сказочная фея дарит подарки или наказывает, при этом у нее самой все по определению хорошо — как и у ангелов. У fairy бывает по-разному — взять хотя бы Русалочку или Снегурочку…

Поскольку «Фея» — это сказка, не стоит искать в сюжете фильма совпадений с сегодняшней реальностью. Понятно, что в наши дни компьютерная игра с «коловратом» в качестве логотипа вряд ли бы вообще вышла, да и фашистские группировки, вроде той, что показана в фильме, совершали у нас свои «подвиги» в начале века, а сейчас, к счастью, давно «не в тренде», а многие их участники и в тюрьме успели отсидеть. Но подобные условности не важны, там, где речь идет не о политике, а о душе, творчестве, свободе и ответственности.

Что такое свобода творчества и есть ли у нее пределы? Особенно если это свободное творчество связано с зарабатыванием денег на не менее свободном рынке. В ситуации, когда любое упоминание в прессе, кроме некролога — реклама, когда хайп и «взлет» на скандале — не что-то постыдное, а единственно разумное поведение, достойное не лоха, но хедлайнера, «ответственность перед обществом» превращается почти в неприличное слово. Во что-то из мира фей и розовых единорогов, испражняющихся радугами. Если, конечно, ответственность не уголовная. Впрочем, и человека с грозной красной книжечкой иногда можно отважно послать подальше.

Если популярность и хайп во главе угла, можно радоваться любым инфоповодам и самому создавать их, вещая с экрана телевизора провокационную ерунду. Например, про ненужность «людей офлайна», которых «будут просто убивать». Очень актуальная, кстати, тема в карантинно-онлайновые времена.

Такая вот начисто лишенная ответственности, «продвинутая и сильная» личность, по сути, и есть Чудовище, обитающее в заколдованном замке своего самомнения. Или Минотавр в Лабиринте, отлично умеющий упираться рогом — даже во вред себе. Чудовища, что бы они там о себе ни думали, обычно все-таки очень несчастны. Герой Хабенского тоже несчастен, нервен и задерган — при всех попытках бычить, строить сотрудников и изображать из себя царя горы с ответами на все вопросы на кончике языка. Если с тобой не хочет разговаривать собственная маленькая дочь, то, возможно, тебе самому нечего сказать миру?

Когда удивленное Чудовище, на рог которого внезапно села бабочка — или Фея, — начинает под воздействием волшебной пыльцы с ее крыльев пытаться делать добро, добро это получается тоже весьма странным. Чудовищным. Потому что вот это все, оно не про добро в себе, а про себя в добре. Без допуска на случайность или волю высших сил и без учета реальности — настоящей, а не дополненной фантазиями о себе, как о всемогущем полубоге. И тогда гибнут люди, разбиваются сердца и ломаются судьбы. И приходится идти на заклание, чтобы на грани жизни и смерти стать из Чудовища человеком. Чтобы понять, что Христос, или там Андрей Рублев — это не твой эксклюзив, не признак исключительной судьбы, они есть в каждом, их попросту невозможно приватизировать или сделать брендом.

Феям тоже не сладко. Порхать с цветка на цветок в радужном облаке абстрактной «творческой атмосферы» и такого же абстрактного «неравнодушия» можно, наверное, долго — пока не наступит зима. Или пока не придет настоящая любовь — а отсутствие ответного чувства не прихватит морозом крылышки. И тогда реальность проступит через облака и радуги, и станут видны и интересны отдельные и конкретные живые существа, а не все скопом «животные», «политзаключенные» или «женщины». И научишься смотреть не из космоса, а глаза в глаза, хотя это порой очень больно. И ноги сами понесут не прыгать, тряся голым, разрисованным лозунгами телом перед голой Венерой, а молча стоять на коленях перед светлым Ликом и беззвучно шептать жаркие слова мольбы о Чуде. Совсем не сказочном, заурядном — чтобы выжил любимый человек. Не важно, кем он был в прошлой жизни и что с ним станет потом, главное — пусть живет сейчас. А потом, наконец, и творчество из благого пожелания станет реальностью — скромное такое, неброское, без фанфар и всемирной славы. Даже немного маргинальное — зато не иллюзорное.

Наверное, фильм Анны Меликян все же небезупречен, хотя и актерский состав крепкий, и диалоги радуют естественностью, и стилистика «игрового прохождения» в некоторых сценах — отличная находка. Смущает некоторая явная назидательность и предсказуемость истории преображения, пробуждения живых душ, сброса проволочных рогов и тряпичных крыльев. И хэппи-энд — или намек на него — возможно, уже немного лишний. Впрочем, сказка без «намека и урока» — и не сказка вовсе. И если вынуть из фильма вроде бы искусственный элемент — прохладно-чеканные, но полные живого внутреннего огня слова Послания к Коринфянам — чуда не случится.

Может быть, впавшему в высокотехнологическое детство миру как раз и нужны вот такие сказки. Это мы считаем себя циничными, взрослыми, ни во что не верящими, и великая чудотворная икона для нас — всего лишь «главный артефакт» в игре — компьютерной или политической. А на деле — мы всего лишь дети, заигравшиеся на краю пропасти. И нам нужно учиться вспоминать правду о себе вот так — через сказку, возвращаться в реальный мир, как в прошлую жизнь, под гипнозом. По дорожке из желтого кирпича, по тропинке через древнерусское поле, ведущей в непомпезный храм, где в Божьем лике под куполом внезапно узнаешь свое лицо.