После просмотра этого кино испытываешь некоторую растерянность. Вряд ли у неё есть один исток, но попробуем с этим разобраться. Фильм долгий, очень медленный по ритму, часто почти импровизационный по манере игры (одна из визитных карточек режиссёра), при том, что в то же время тщательно продуман. На уровне камеры (с её повседневными красотами), музыки, промелькнувших символов (вроде крестовины садового инвентаря) и особенно монтажа, который крайне тонко играет с разными образами, ритмами, звуками, картинками. Организованный хор повседневной жизни. Любовь к мирозданию. Которое почему-то заберут. На гильотине.

Иван Шилов ИА REGNUM

Это сложное кино. Сложное в том числе для оценки. Так случилось, что я смотрел его (из-за карантина) дома, часто прерываясь. Иногда небольшими кусками. Нельзя сказать, что оно «увлекательно», скорее здесь можно заметить мучительно-долгие интонации Тарра, Тарковского, Брессона, Бергмана… Всей компании любителей медленного, медитативного, практически благородно скучного. Будут и струнные квартеты за кадром и альпийские буколические луга. Домики в духе Хайдеггера. Дети бегущие по полю. Долгие закадровые голоса. В том числе эпистолярные. Цитаты реального человека. Про фильм писать сложно ещё и потому, что он за видимой простотой частной военной истории слишком уж быстро приводит к запредельно неразрешимым вопросам. Кто «был лучше» в войне? Как правильно, когда нельзя никак? Где в это время был добрый бог? Как Ватикан участвовал в становлении нацистского режима? Про это легко найти две книжки: «Папа Гитлера» или, напротив, «Миф о Папе Гитлера», где якобы этот миф развенчивается, и оказывается, что, наоборот, Пий XII был классным парнем. Делал всё, что мог. Просто скромный был. Кричать не любил. Всё тихо. Сколько уж смог. В Израиле есть табличка про него с немного другой версией. Вообще, церковь забавный институт. Настолько, что писать про него до сих пор может быть опасно. Да и материалы, как не сложно догадаться, засекречены. Поэтому лучше про фильм.

… В нём много того, что можно счесть откровенно слабым. Например, откровенная «липа» в изображении нацистов. Которые обязательно должны быть «толстыми» и «неприятными». Тогда как очевидная грустная правда в том, что если предложить фотографии (без опознавательных знаков) самых страшных нацистских преступников и самых смелых борцов с фашизмом людям, которые их не знают, то совсем не факт, что их легко рассортировать в две кучки по внешности. В этом-то всё и дело.

Фильм граничит с претенциозностью и морализаторством. Но это вкусовые вещи. Для кого-то это образец «духовного кино». Например, притча о молоте и наковальне, которая позже иллюстрируется реальным молотом. В кино вообще много иллюстраций (в духе христианской мифологии). Одни критики считают, что за видимой простотой скрывается второе (третье, пятое, десятое) дно. А другие — что ничего за этим нет, кроме перепевок банальностей.

В центре фильма судьба уклониста, который не ушёл в партизаны, но был в умеренном сопротивлении. Оценивать подобные вещи, сидя на кухне с чашечкой кофе, сложновато. Поэтому договоримся, что речь идёт о фильме, а не о реальной жизни и реальном человеке. Киноверсия граничит с агиографией. И, по сути, рассказывает о подвиге пацифиста (читай: почти Христа). Подставление щеки, по которой ударили, ну и так далее. Вплоть до вопроса: «Что есть истина?» перед казнью. В фильме он звучит от охранника в тюрьме: «Как ты знаешь, что есть добро, а что есть зло?». Мне лично это всё не очень мило мировоззренчески. Равно как и отсутствие реальной критики католицизма во времена нацизма. Всё это чуть-чуть отдаёт агитками.

Фильм сделан замысловато. Почти телевизионная стилистика, где много ручной камеры, которая почти непредставима в фильмах упомянутых выше классиков. Здесь всё вроде бы «документально», «реалити-шоу»…

В фильме странное ощущение контраста между «войной» и «военным временем» и медитативностью, даже некоторой мелодраматичностью повествования. Сама затянутость, почти трёхчасовая, тоже становится интересным эффектом. Мы знаем (или догадываемся), что героя казнят. И медленно двигаемся к этому. Надеясь на то, что «чаша минует». Постоянно наблюдаем за героем: физические и телесные ощущения (вплоть до насилия), но даже больше какие-то метафизические сгустки времени, ритмов, чуть осязаемых воспоминаний, сам монтаж картины и её организация граничат с интуитивностью, а игра настолько местами «не театральна», что это кажется дерзким вызовом привычным голливудским правилам.

Очень часто камера снимает вплоть до искажений «рыбьего глаза» (крайне нечастый эффект в большом кино), странное сверхкороткофокусное кино.

Логика кошмара, наваждения, медлительное разворачивание картины, которое и делает её выдающейся в своём роде, поскольку ничего «интересного» не происходит, кроме кошмарного движения к непредсказуемому концу. Все происходит по какому-то «промыслу», словно бы заводные фигурки двигаются на часах у ратуши. Здесь никак всё не выскочат из кустов партизаны. Не приходят на помощь лётчики. Никто никого не спасёт. Гениальная безыскусность повествования.

Фильм, безусловно, заслуживает просмотра для всех любителей «сложного» кино. Фигура самого реального Франца Егерштеттера хорошо известна, вероятно, в католическом и вообще европейском мире, поскольку почему бы не «канонизировать» тех, кого когда-то не спасли. Даже Бруно можно поставить памятник при желании. Фильм задаёт для думающего зрителя множество вопросов. При этом его можно понять очень по-разному. Возможно, что первое философское образование режиссёра позволяет нам задуматься и том, как мы сами смотрим на войну и мир. И кого считаем святым. Даже святее самого папы Римского.