Господство: почему у английских принцев дырявые ботинки

Во время одной из своих публичных общественных проповедей известный богослов Алексей Ильич Осипов отвечал на вопрос о том, почему у церковной элиты, да и элиты вообще, обычно столь пышная одежда, а живет она во дворцах. На это, если говорить коротко и резюмируя, Осипов ответил, что, разумеется, никакому человеку дворец и все эти одеяния не нужны, а они являются, по сути, одним из аспектов управления.

В самом деле, если бы Путин обращался к нам из квартиры в панельной хрущевке, будучи одетым в футболку, то столь же бы весома была его речь по сравнению с тем, если он обращается к нам из Кремлевского дворца, одетый хоть и не в царскую парчу, но в хороший дорогой костюм? Согласимся, что эта эстетическая составляющая любой власти, хотя и претерпела некоторые изменения, однако никуда не ушла. По сходному поводу еврипидовская Гекуба говорит Одиссею:

«Из царских уст или из уст безвестных

Одна и та ж звучит различно речь…»

А ведь эта самая «речь» есть главное «оружие» любого политика с глубокой древности до сегодняшнего дня. И любой политик будет применять все средства для того, чтобы она звучала так, как надо, и имела вес. И, как справедливо тут говорит Гекуба, этот вес зависит далеко не только от содержания самих слов.

Однако, что значит противопоставление «царских уст» «устам безвестным»? В каком смысле царские уста «известны»? Ни тогда, ни сейчас те, к кому обращались правители, чай с ними не пили. В каком смысле они были знакомы со своим народам? Совершенно понятно, что речь могла идти только о репутации, складывающейся из чего угодно, но только не из личного знакомства. Репутация же во многом складывается из компромисса, на который идет политик, между стремлением не говорить ничего, чтобы за это не отвечать перед народом, и обязанностью что-то обещать и к чему-то призывать.

Однако любой политик зачем-то находится во власти. Он как-то понимает свою роль. Распространено мнение, что идеалы и власть чуть ли не вещи несовместные. Но присмотримся, например, к фигуре Петра I. Да, его проект не безусловен. Кто-то к его западничеству относится хорошо, а кто-то наоборот. Известны и нелицеприятные стороны его личной жизни и, безусловно, его личность была отягощена всеми пороками, связанными с большой властью. Но как умер Петр? Он умер от воспаления легких после того, как, будучи уже больным, зачем-то, стоя в холодной воде, начал помогать снять с мели какой-то бот в районе Лахты. Одним словом, как к нему ни относись, а приходится признать — Петр по-настоящему уродовался сам и страстно воплощал свою идею. И это не случайно, ведь власть, помимо ужасов, как никакая другая сфера, востребует идеалов, которые придают ей смысл.

Реализуя свои представления об идеальном, как бы он это ни понимал, политик делает высказывания, представляет себя и берет за все это на себя ответственность и тем самым рискует своей репутацией. Только поэтому нам время от времени удается слышать настоящие пламенные политические речи, а не только пиар, и видеть настоящее стремление политика что-то реализовать, а не только подстраховаться.

В зависимости от времени и того, что реализует власть, она так или иначе себя представляет. Так, когда общество имело своим консенсусом веру в Бога, царь представлял из себя помазанника божия и одевался соответственно, используя подобающую символику. Когда власть осуществляла режим военного коммунизма, мы видели военный френч Сталина. Когда население стало светским и начало представлять себе власть как руководство хозяйством, властители стали облачаться в деловой костюм менеджера. Этот эстетический аспект власти, обычно называемый «представительским», как и речи властителя, обычно указывает на то, что именно власть собирается реализовывать.

Но власть остается таковой постольку, поскольку она куда-то ведет. Если она что-то реализует, то форма находится в каком-то соответствии с содержанием. Речи правителя как-то отражают его искренний посыл и не только направлены на манипуляцию. Его одеяния как-то соответствуют его действительным представлениям. Но бывает и так, когда речи становятся на 100% манипулятивными, а презентация на 180 градусов отличается от представлений о должном самого политика. Известно, что Сталин действительно жил скромно и его презентация мало отличалась от его реальной жизни, а вот презентация некоторых других деятелей, особенно позднего СССР, сильно отличалась о того, как они жили на самом деле. Когда такое несоответствие формы и содержания нарастает, власть стремится от него избавиться и может, например, реставрировать капитализм, под пламенные лозунги про «социализм с человеческим лицом». «Человеческое лицо» для кого? Для власти, разумеется. А кто-то думал, для народа?

Когда власть начинает так «превращаться», она встает на определенную траекторию. Эта траектория и ее вершина достаточно подробно обсуждались как древними авторами, так и более современными. Царь Атрей в произведении Сенеки «Фиест» заявляет:

«Верность, благочестие

Для граждан. Царь пусть делает что хочется».

Когда степень такого самодурства и, соответственно, отделения власти от народа и каких бы то ни было целей достигает максимума, власть превращается в голую силу, направленную лишь на подавление, ее презентация превращается в «дизайн», а ее речи — в 100%-ную манипуляцию. Возникает потребность в определенных моделях управления, которые не подразумевают того, что власть куда-то кого-то ведет, а имеют в виду только лишь чистое господство, его наращивание и ледяную неподвижность в центре этого господства, ибо любое движение начинает восприниматься как посягание на порядок, в том числе и то, что называется движением души. Подобные модели, как и вся эта проблематика, также известны с глубокой древности.

В трагедии Эсхила «Прометей прикованный» ведут приковывать к скале Прометея две сущности: власть и сила. Тут важно, что уже Эсхил понимал разницу между двумя этими сущностями, как и то, что в тот момент они обе в полном согласии вели приковывать к скале Прометея. Прометей же восставал именно против такого «тандема» и уравнивания власти и силы. Однако в своем политическом трактате «Монархия» Данте Алигьери заявил следующее:

«То, при отсутствии чего или при бездействии чего нечто сохраняет всю свою силу, не есть причина этой силы; но при отсутствии церкви или бездействии ее империя имела всю свою силу; следовательно, церковь не есть причина силы империи, а потому и не есть причина ее власти, поскольку сила и власть — одно и то же».

То есть спустя почти 20 веков после Эсхила Данте вновь приравнял силу и власть. Причем сделал он это, отделив церковь как носительницу смысла (а других официальных носителей смысла тогда не было), от государства. Современные же так называемые либералы очень любят выдвигать лозунг о таком отделении, совершенно не понимая, к чему это адресует. А адресует это к идее Рима, творцом изначального варианта которой был Вергилий, на которого Данте буквально молился.

В центре же такого Рима, согласно Данте, находится неподвижный Эмпирей, внутри которого нет ни времени, ни пространства. Вокруг же него крутятся небеса, в согласии с движением которых должен управлять император.

Подобную модель, внутри которой неподвижность, а на внешнем уровне которой идет как бы бурная жизнь, описывает специалист по тантре Дмитрий Валентинович Поповцев. В своей монографии «Бодхисаттва Авалокитешвара» он пишет:

«Искусство буддийского тантризма, равным образом как и психология медитации, развивалось под сильным влиянием этой концепции (концепции «расы» — прим. авт). Буддийские художники всегда старались передать нераздельное единство безмятежного спокойствия, лежащего в основе всех действий пробуждённого существа, и кажущегося хаоса импульсов и эмоций, предстающего взгляду постороннего наблюдателя».

Этот «кажущийся хаос импульсов и эмоций, предстающий взгляду постороннего наблюдателя», и есть видимая оболочка, хоть для танцора (исповедующего определенные техники), хоть для власти. На концепции «расы», на которую тут указывает Поповцев, строилось общество в Индии, которое делилось на соответствующие «эстетические» категории.

Как я уже сказал, подобную модель господства на Западе выдвинул Вергилий в «Энеиде» в тот момент, когда Рим уже более не хотел никуда идти, а хотел лишь сохранять наличествующее — «золотой век Октавиана Августа». В «Энеиде» дается такая модель усмирения «черни»:

"Так иногда начинается вдруг в толпе многолюдной

Бунт, и безродная чернь, ослепленная гневом, мятется.

Факелы, камни летят, превращенные буйством в оружье,

Но лишь увидят, что муж, благочестьем и доблестью славный,

Близится, — все обступают его и молча внимают

Слову, что вмиг смягчает сердца и душами правит».

Для этого «мужа» славного «благочестием и доблестью», который усмиряет чернь лишь одним своим видом, в той же «Энеиде» Вергилий оставил наставление в виде назидания Энея своему сыну Юлу:

«Учись у меня трудам и доблести, сын мой.

Быть счастливым учись у других».

Такое противопоставление счастья трудам и доблести — весьма индикативно. Ведь счастье доступно только для живых, то есть обладающих внутренней динамикой.

А вот что рекомендует крупнейший английский писатель и разведчик, человек «плоть от плоти» британской элиты Редъярд Киплинг в стихотворении, которое так и называется — «Заповедь»:

"Владей собой среди толпы смятенной, Тебя клянущей за смятенье всех, Верь сам в себя наперекор вселенной, И маловерным отпусти их грех».

Как мы видим, Киплинг транслирует образ «толпы смятенной», которая окружает благородного джентльмена. И продолжает далее:

«Умей принудить сердце, нервы, тело Тебе служить, когда в твоей груди Уже давно все пусто, все сгорелоИ только Воля говорит: «Иди!»

Выполнение этой «заповеди», согласно Киплингу, должно привести к следующему результату:

«Тогда весь мир ты примешь как владенье, Тогда, мой сын, ты будешь Человек!»

Британия всегда хотела править, оставаясь неподвижным центром, вокруг которого будут колонии. Другие места «Заповеди» Киплинга не лишены еще человеческого благородства, а сам он говорил, что Англия должна по отношению к колониям «нести бремя белых», то есть — цивилизацию. Но это было давно… А стержень всегда был тот, который я примерно описываю.

Подобно английской королеве, британский колониальный администратор всегда должен держать «фасон», то есть быть воплощением определенного рода «дизайна». Находясь в джунглях Индии при высокой влажности и нестерпимой жаре, британский колонизатор все равно будет одет в роскошный белый костюм из шерсти и, обливаясь потом, будет «усмирять» местных туземцев, которые должны смотреть на него как на существо с другой планеты. Из этой же серии и часто падающие в обморок от жары солдаты гвардии ее величества. Они стоят, как оловянные, в жарких меховых шапках до тех пор, пока не упадут, и никто не торопится им помогать. «Фасон» обязывает, ибо он — средство усмирения «черни».

Для взаимодействия же с претендующими на равенство или с равными британской элите предписывается, наоборот, — быть несколько неопрятным. Отсюда знаменитая неряшливость британских дипломатов и скандал с дырявыми ботинками принца Гарри, в которых он пришел на свадьбу, и появление принца Уильяма на форуме в Давосе, когда он также щегольнул дырой в ботинке. Принцы ничего не забыли, не перепутали и не «оконфузились», а просто как представители британского правящего класса строго следовали предписаниям, эстетическим в том числе. Предписания же эти отрабатывались столетиями и направлены только на одно: «усмирение черни безродной» во имя господства вечной мерзлоты.

О «конфузе» же с дырявыми ботинками принцев рассуждают те, кому эти дырки на ботинках адресованы не были. Для этой категории британская элита транслирует образы королевы и гвардейцев. Однако, так как в среде «черни» появилась либеральная составляющая, справедливо именуемая в народе «демшизой», то для нее Британия предлагает английскую моду, ибо всякая мода циклична и никуда не ведет. Модники и модницы, как и хипстеры с «Болотной», — тоже никуда не ведут, а водят хоровод вокруг некоего неподвижного ледяного центра и выбирают в качестве желаемого лидера Медведева с айфоном. А этот «хоровод», под лживые крики о модернизации, отсылает нас к наидревнейшей архаике…