К 100-летию Фёдора Абрамова вышла его биография авторства Сергея Доморощенова. Книга написана с любовью к главному герою. И вот, что пришло в голову при её чтении. Абрамов — одна из самых трагических фигур среди реальных и собирательных персонажей его книг. Место Федору Александровичу — в литературном произведении, где драматизм то нарастает, то спадает, но апогей наступает уже после смерти Абрамова.

Федор Абрамов в Верколе

В энциклопедиях про Абрамова пишут «русский, советский писатель», «один из самых известных представителей…» — масштабов страны писатель. Осенью я побывал в Целегоре, где раскрылся дар первого учителя Абрамова Алексея Калинцева. «Никто, ни один человек, за всю жизнь не оказал на меня столь могучего нравственного воздействия, как сельский учитель Алексей Фёдорович Калинцев», — писал Абрамов. В заголовок статьи о Целегоре поставил фамилию писателя, через пару дней посмотрел сколько у неё читателей. Значительно меньше, чем ожидал, и меньше чем обычно у рубрики «Путешествия по Русскому Северу». При всём несовершенстве статьи, интерес к Абрамову у российского читателя снижается. Мало где ставится, публикуется небольшими тиражами. И напечатав в 10 раз больше книг, вряд ли их продадут быстро.

Не количество публикаций-постановок второй раз смогут открыть сердца перед Русским Севером Абрамова. Сердца сделали веркольского мыслителя властителем дум 1970-х. Набраться смелости и вскрыть более глубокий пласт Абрамова, понять и рассказать трагедию его жизни — и сердца снова откроются!

Абрамов — один из предтеч Перестройки. Его поиски причин несправедливостей мира, переживания о неэффективности сельского хозяйства, наплевательском отношении к земле, его ненависть к пьянству — всё это через пять лет после смерти писателя наполнило Перестройку и толстые журналы тех лет.

«Государство дотацию дает, независимо от того, собрал ли ты хлеб, надоил ли ты молока, сдал ли ты скотину на мясо… Числишься на работе — получай…
Верно ли это? Не тут ли корень потери совестливости, инициативы, самодеятельности?
Подумать только, надои не удваиваются, сенаж не заготовлен, хлеб не выращен, а заработки растут. Нерадивый с этим легко соглашается, для него это — просто рай, а настоящий работник болеет душой, сохнет, но развернуться в полную силу не может, путы мешают, вяжет недобрая молва: мол, что, тебе больше всех надо…
Редкий год в Верколе хватает на зиму кормов для скота. В прошлом году, например, по 2 кг сена на день давали корове, а весной даже солому с Кубани завезли (это в край бескрайних-то трав). И где уж тут надои наращивать. Сохранить бы вживе скотину».
Федор Абрамов

Всё так, всё правда.

И все мы помним, как в Перестройку пошли разговоры о сказочной эффективности фермеров, которым эти колхозы-совхозы мешают развернуться, и вот народ уже ненавидит это порождение Сталина. А потом кто-то умный и циничный стал наживаться на продовольственной беспомощности России, перетаскивая через границу неликвиды для всех и деликатесы для немногих. Заодно привязав Россию к Западу, — чтобы не слишком самостоятельно вела себя. Прошло 30 лет, глазам бы открыться, но до сих пор считается, что государство не должно тратить много на село — типа, дело частное, дадим немного, чтобы не разворовали. Вот цифры «неэффективности совхозов»:

  • Поголовье крупного рогатого скота в Архангельской области: 1990 г. — 354,7 тыс. голов, 2000 г. — 128,2 тыс.
  • Поголовье свиней: 1990 г. — 176,2 тыс., 2000 г. — 26,6 тыс.
  • Производство яиц: 1990 г. — 467,4 млн шт., 2000 г. — 154,8 млн шт.

В мезенском Азаполье (по пинежским сёлам цифр не нашел, там та же картина) в 1980 году в совхозе было 1737 голов крупного рогатого скота, 108 лошадей. В 2000 в созданном на его базе АО «Мир» — 345 голов крупного рогатого скота, 39 лошадей. АО прекратило деятельность в 2005. Коров, лошадей — под нож.

В Дорогорском в 1980 году в совхозе «Дорогорский» было 1985 голов крупного рогатого скота, 151 лошадь. В 2000 году в АО «Дорогорское» крупного рогатого скота осталось 212 голов, лошадей — 45. АО прекратило свою деятельность в 2002 году. Оставшихся — под нож.

В Жерди — в 1990 году в совхозе «Жердский» было 867 голов крупного рогатого скота, 36 лошадей. В 2000 году в АО «Жердское» осталось крупного рогатого скота 276 голов, лошадей — 18. АО прекратило свою деятельность в 2002 году.

Совполье — в 1980 году в совхозе «Совпольский» было крупного рогатого скота 1150 голов, лошадей — 96. В 2000 году в ЗАО «Возрождение» созданном на базе совхоза крупного рогатого скота осталось 370 голов, лошадей — 52. ЗАО «Возрождение» прекратило деятельность в ноябре 2005 года.

Правду Абрамова о коллективизации, о которой ему нельзя было не писать, подхватили сначала совестливые интеллигенты, потом — фанатичные обвинители, и вот уже колхозы получают «чёрную метку» за события 60-летней давности. Стыдно покупать молоко, где полвека назад гнобили хороших людей. В 1992 году выходит обрушившая тяжкое колхозно-совхозное наследие инструкция:

«Утверждаю

Министр сельского хозяйства Российской Федерации В.Н. ХЛЫСТУН

Председатель Государственного комитета Российской Федерации по управлению

государственным имуществом А. Б. ЧУБАЙС

ИНСТРУКЦИЯ О ПОРЯДКЕ ПЕРЕДАЧИ, ПРОДАЖЕ И СДАЧЕ В АРЕНДУ ИМУЩЕСТВА КОЛХОЗОВ И СОВХОЗОВ МУНИЦИПАЛЬНЫМ ОРГАНАМ» (утв. Минсельхозом РФ, Госкомимуществом РФ 10.02.1992).

«…3. На сумму пая могут быть выданы их владельцу для организации крестьянского (фермерского) хозяйства, частного предприятия по ремонту, строительству, обслуживанию, торговле и т.п. основные и оборотные средства. При выплате имущественного пая его владельцу наличными или путем перечисления на сберегательную книжку дебетует счёт 88».

По ней колхозники, оставшиеся без работы и перспектив, растащили что можно и что нельзя.

Через 30 лет оказалось, что совхоз «Быстровский» — боль Абрамова, пример бесхозяйственности и равнодушия — в сравнении с тем, что нынче — недостижимый уровень организации сельского хозяйства, обеспечивавший, наравне с другими, страну большим количеством мяса и молока на душу населения, чем сейчас.

Удивительно, что почитатели Абрамова, как перед незримой стеной останавливаются перед оценкой событий на селе после смерти Федора Александровича. Не пишут о тридцатилетних «хождениях села по мукам», без обозначения которых проблемы не решить. То ли Перестройка — священная корова, то ли нынешний творческий цех, сформировавшийся в 1990-е, не может критически оценить тот период. А «по-абрамовски» — жечь глаголом сердца, до полного разрыва своего!

Не представляю, какие слова подобрал бы Фёдор Абрамов, увидев нынешнее сельское хозяйство, уничтоженное не в коллективизацию, после которой оно поднялось на ноги, а в конце Перестройки, о которой так мечтал писатель, которую звал и на которую надеялся.

Трагедия Фёдора Абрамова. Решиться написать о ней художественную книгу, сделав героем Фёдора Александровича, может пожалуй только Владимир Владимирович Личутин, с его бесстрашием и гениальным северным словом.