Русское гонзо: повесть, в которой весело и страшно, больно и смешно

Не самый любимый мною книжный жанр, но если уж мы говорим о книгах девяностых — начала двухтысячных, то мимо «Мачо не плачут» Ильи Стогова пройти не удастся. Слишком большую площадь накрывает эта не самая большая по объёму повесть, имевшая в своё время едва ли не культовый статус. По слухам, Земфира именно Стогову посвятила песню «Мачо». («Пьяный мачо лечит меня и плачет…»).

Сюжет, если мы примем, что в книге есть сюжет, наверняка автобиографичен и крутится вокруг питерского журналиста, который ведёт жизнь эдакого придонного существа, иногда достигающего определённых жизненных высот, но всё равно тяготеющего к тёмному, захламлённому дну, где копошатся странные, а временами и жуткие создания.

Девяностые — время злобное, жестокое. Оно испытывало на прочность, рвало, пережёвывало и сплёвывало без малейшей жалости. Многие превратились в пену, в сор на поверхности воды, быстро оседавший и превращавшийся в ил. Из-за этого к некоторым главам «МнП» хочется поставить тэг «#зоология».

У Сергея Михалкова была книга «Праздник непослушания». Там взрослые, которых утомили дети, однажды ушли из города и предоставили своим чадам полную свободу. Дети, конечно же, немедленно воспользовались: забросили школу, целыми днями ели пирожные и пили лимонад, курили, спать ложились под утро, ходили без пальто и шапок в любую погоду и т. д.

Вот точно так же и СССР после фактического самоустранения государства из жизни общества захлестнула волна простых удовольствий. Клубная жизнь, наркотики, проституция, палёный алкоголь. Советским детям сказали, что «жить нужно в кайф!», дети ответили «yes!», и волна накрыла их с головой.

«В прошлый Новый год они пили вино, нюхали кокаин, поехали с приятелями в «Клео» и под утро палили в сторону проезжающих машин из помпового ружья».

Известно, что скромники, пустившиеся во все тяжкие, разбивают жизнь быстрее и основательнее своих менее возвышенных сверстников. Грязь лучше липнет к чистому. Советские дети были, несмотря ни на что, гораздо чище современных детей. Государство, имея определённые моральные и идеологические установки, берегло их от многого. В том числе и от обычной человеческой грязи. А когда государство исчезло вместе со своими установками, дети стали хватать всё, что попадало под руку. Из-за этого многие не дожили до тридцати.

«Хлестнула дерзко за предел нас отравившая свобода» («Ленин» Сергей Есенин).

В книге Михалкова всё кончилось хорошо. Когда дети начали болеть, родители вернулись и всех спасли. Реальность, как обычно, оказалась суровей: родители не вернулись, кто выжил, тот выжил.

«У неё было трое детей, все мальчики, плюс две собаки и, если не ошибаюсь, три кота. Заботилась вся эта компания о себе сама».

Смешением высокого и низкого, красивого и отвратительного книга периодически напоминала мне «Страну приливов» режиссёра Терри Гильяма.

«В лужах резвились солнечные зайчики. Зайчиха-мать строго смотрела на них из-за крыш».

»На первом этаже на чьем-то подоконнике стояла миска с вонючими рыбьими головами. Вокруг нее, как поросята вокруг свиноматки, пристроилось несколько кошек. У них были острые лопатки и раздутые дистрофические животы. Это была солнечная сторона улицы. В грязных кошачьих шкурках пряталось золотистое сияние».

Низкое, впрочем, периодически смягчается авторским чувством юмора, за что Илье большое спасибо, а то читать было бы совсем тяжко.

«Тополя напоминали искалеченную Венеру Милосскую. Вместо отломанных рук они решили отрастить себе пару дюжин пальцев непосредственно из торса».

»На углу Моховой сумрачный алкаш лениво бил подружку. У той был неправдоподобно сизый нос. Прохожие улыбались и не вмешивались — весна! Пробегали странные трехногие собаки».

Главный герой периодически влюбляется, но все его влюблённости носят скорее характер болезни. Не смертельной, но довольно мучительной.

«Если вы заметили, слово «любовь» в этой книге я не употребил ни разу, хотя если и была в жизни молодого человека любовь, то ее история перед вами. Но простите, разве ЭТО похоже на любовь? Может быть, ему нужно было учиться любви, как в школе он учился математике, в которой до сих пор ничего не понимает?«

Верность отсутствует как понятие. Никто никому не верен. Ни парень подруге, ни жена мужу. Верность исчезла в принципе. Все непрерывно ищут чего-то нового и не собираются останавливаться. «Нового нет. Есть только вечный поиск нового». Люди изнашивают свои души, как дешёвую обувь.

Надо признать, время описано хорошо. Очень верно расставлены музыкальные маркеры. По крайней мере, у меня при упоминании кодовых слов мгновенно включались ассоциативные цепочки.

«На стене, рядом с парадной, черным фломастером было написано «Nirvana», ниже ручкой «Ельцин — шакал».

»А еще этим летом повсюду играл первый альбом группы «Мумий Тролль». Несколько месяцев подряд я слушал только их. Покажите мне человека, у которого это было иначе!«

»Стасик спросил, знает ли он, что сегодня в «Голливудских ночах» пресс-конференция «Скутера».

Или вот ещё музыкально-политическая цитата. Современным хипстерам-революционерам, сетующим на работу органов правопорядка, должно понравиться.

«Например, мы сходили на английских панк-рокеров The Exploited. Как известно, концерт кончился большой кровью. Прямо в зале омоновцы в касках и бронежилетах атаковали толпу панков. Тех, кто падал, тут же затаптывали и, целясь в голову, били дубинками».

Обратите внимание, это не политическая акция, не протестный марш. Это всего лишь концерт. С политической оппозицией тогда расправлялись куда жёстче. В том числе с помощью танков и автоматов Калашникова.

А теперь, почему это знаковая книга.

Начать с того, что это одна из первых книг на русском языке, созданная в стиле гонзо-журналистики. Максимально субъективная и эмоциональная, почти китч, почти трэш. Всё как полагается. Первый опыт и, что бы ни говорили оппоненты Стогова, опыт удачный. И в смысле стиля, и в коммерческом смысле. Тиражи «Мачо» сметались с прилавков, да и сейчас книга продолжает продаваться. Новое поколение не забыло Илью Юрьевича, в отличие от многих авторов, гремевших в девяностые. Стогов — наш Хантер Томпсон. Хороший, плохой, не суть. Какой есть.

Дальше. По сути, Стогов это ещё и наш битник, Керуак и Берроуз в одном гранёном стакане. После «Мачо…» у Ильи вышла повесть «mASIAfucker», которую вполне можно было бы назвать «В дороге». И это, конечно, тоже гонзо-литература. Что до богоискательства, то и в этом у Керуака и Стогова есть точки соприкосновения.

Из стоговской косухи, как из пресловутой шинели, вышли многие известные авторы и явления.

Например, минаевский «Духless», да и весь мутноватый поток клубно-гламурной литературы в своих предтечах должен числить всё того же «Мачо…». Там уже всё это было до Минаева: клубы, бренды, шмотки, доллары, экзотический алкоголь, кокаин, селебритиз…

Маргинально-лингвистический момент. «Ни пригатовил джыгит шашлык для сваей вазлюблиной ис этава казла и ана умирла ат голада, а патом умир и сам джыгит. Паследним умир конь. Иму ни нужын был шашлык, конь умир просто за кампанию». Узнаёте стиль? Да, «олбанский», мир его праху. Заслуга сомнительная, но стоит признать, что Стогов заговорил на языке «падонкафф» раньше, чем тот вошёл в широкий оборот.

Перечитал и понял, что ничего особо хорошего про книгу я так и не сказал и от этого немного неловко. Ругать-то я её уж точно не собирался.

Что ж… В любом случае у автора очень и очень неплохо с чувством юмора.

«Бригитта дожевывала бурое мясо. Может быть, это была печень. Может быть, это была моя, неработающая после вчерашнего, печень». «Автобус ехал по узкой горной дороге. Временами она напоминала ленту Мебиуса». «Бухта была узкой и мелкой. Воды в ней было так немного, что казалось, будто ее пролили и забыли вытереть». «Для создания праздничного настроения кое-где к столбам были привязаны связки пыльных воздушных шаров. Выглядело это так, будто, пролетая мимо, кто-то решил метнуть икру». «Щетина успела отрасти такая, что развевалась на ветру, как пиратский флаг. Нервные руки напоминали неисправный «запорожец».

Привет из девяностых!

Об авторе книги.

Стогов Илья Юрьевич родился в Ленинграде в 1970 году. Окончил Русский христианский гуманитарный институт. С конца в 1980-х начинает работу в музыкальном журнале «Ровесник». В 1997-м становится редактором первого в Петербурге глянцевого журнала «Мир Петербурга». В 1999-м получает звание «Лучшего журналиста Петербурга». В 1997—1998 годах вышли первые романы писателя: «Череп императора» и «Камикадзе». В следующем году Стогов пишет свой наиболее известный роман «Мачо не плачут», за который в 2001 году автор получает звание писателя года. Следующий роман («mASIAfucker») выходит уже в крупнейшем отечественное издательство ЭКСМО. Стогов возвращается в Петербург и начинает сотрудничать с Пятым телевизионным каналом, получает несколько телевизионных премий. C 2017 года — обозреватель отдела культуры газеты «Санкт-Петербургские ведомости».