История кончилась: восточный ковёр русского романа
Любите ли вы классический русский роман XIX века, как люблю его я? Если да, то вам, похоже, сюда. Речь пойдёт о «Хороводе» Антона Уткина.
По большому счёту, представление о нём можно составить из эпиграфа, взятого у H. М. Карамзина: «История кончилась», — вы скажете; а может быть, и нет. Что, если я опять где-нибудь встречусь с красавицею, в Елисейских полях, в Булонском лесу избавлю ее от разбойников, или вытащу из Сены, или спасу от огня… Предвижу вашу усмешку. «Роман! Роман!» — повторите вы с кавалером св. Людовика. Боже мой! Как люди стали нынче недоверчивы! Это отнимает охоту путешествовать и рассказывать анекдоты. Хорошо, я замолчу».
Роман вышел в 1996 году в «Новом мире» и наделал немало шума в литературном пространстве. В 1997 году букеровское жюри включило его в короткий список своей премии, а в 2004-ом роман получил премию «Ясная Поляна». Книга переведена на французский и китайский языки. О ней писали ведущие литературные критики: Павел Басинский, Ольга Славникова, Александр Архангельский, Андрей Немзер…
Роман-мозаика, роман-пазл, который складывается шаг за шагом на ваших глазах. Сюжет, то убегает вперёд, то возвращается. Время действия разбросано по всему девятнадцатому веку. Место действия — Санкт-Петербург, Польша, Кавказ, Индия, Персия, Париж… Есть две основные сюжетные линии, которые в финале соприкасаются, но это пересечение не выглядит ни целью, ни точкой, к которой нас вёл автор на протяжении остального текста. Здесь вообще трудно выявить «центр тяжести», кульминацию или развязку. Роман пёстр, как восточный ковёр, но при этом производит очень цельное впечатление.
Вот я употребил слово «восточный», но правильнее было бы сказать, что эта пестрота, а ещё лучше сказать, ширь и многоцветие, абсолютно наши, посконные, и идут от классического русского романа. Гусары, гулянки с тройками, актрисами и цыганами, смутные и тревожные предсказания гадалки-чухонки, карты, проигранные и выигранные состояния, шампанское, роковая женщина («Я принесу тебе несчастье, — прошептала вдруг она, еще теснее прижимаясь ко мне»), рассказы у камина, ссылка на Кавказ, дуэли («Черт побери, что за нужда была ехать на Кавказ, чтобы стреляться? Воздух, что ли, здесь другой?»), бурки, горцы, побег из черкесского плена, покрытые письменами дольмены, польская красавица в неприступном замке, приходящие в упадок имения, любовные письма, страсть, кровь, верность, предательство, смерть… Тут есть всё: история, приключения, мелодрама, мистика, этнография, психология, поиски смысла жизни («Есть люди, думал я, весь смысл жизни для которых составляет сокрытие его. Право, как змея, которая кусает за хвост сама себя»), восточные тайны, «лишние люди»…
В романе несколько раз упоминается странная книга парсов-огнепоклонников, в которой якобы записана вся прошедшая и будущая история человечества. В каком-то смысле, эта книга и есть «Хоровод», который пытается суммировать всё, накопленное русским классическим романом, собрать под одной обложкой самое яркое, притягательное, что в нём было. Отличный повод вспомнить Пушкина, Гоголя, Тургенева, Льва Толстого, Лескова, Лермонтова…
Последний так и вовсе упоминается здесь напрямую. «Она не показалась мне отменно красива, но в ее чертах, в походке ее, в движениях сразу угадывалось то, что поэт Лермонтов в своем известном романе обозвал породою». И именно Михаил Юрьевич оказал наибольшее влияние на автора при написании «Хоровода». Уж в плане языка-то, абсолютно точно.
«Потянулись дни, которые доставили мне множество самых разных впечатлений. Я изъездил линию верхом и на перекладных во всех направлениях, обедал молоком и яйцами, ночевал у казаков, с которыми выпивал иногда рюмку-другую водки, поглядывал на казачек, которые здесь точно очень хороши, не раз промокал до нитки, и вода, лившаяся с сумрачного неба и считавшаяся снегом, не щадила мои пакеты с донесениями и рапортами, спрятанные на груди и оставлявшие порой на моей рубашке отвратительные фиолетовые пятна».
«Часа через два езды в кромешной темноте где-то сбоку послышался собачий лай, тропа круто повернула, и из кустов появилась фигура всадника в бурке. Раздался гортанный говор, Иванов отвечал довольно бойко. Hезнакомец повернул коня, и мы уже скорее пустились за ним, увертываясь от веток сухого карагача, во многих местах перегородивших путь.»
Когда роман вышел, некоторые критики увидели в нём очередную постмодернистскую игру. Девяностые, как вы помните, самый расцвет постмодерна, с его играми в литературу, соединением несоединимого, скрещиванием всего и вся. Но Антон Уткин тут ни при чём, он не из этой когорты. Главное свойство той литературы — «всё не всерьёз». В «Хороводе» же всё по-честному. Автор не играет в девятнадцатый век, он пишет о нём, его персонажи смотрят на жизнь глазами людей девятнадцатого века, говорят языком своего времени. Такой подход к литературе в «играющие» девяностые называли наивным, но здесь нет никакой наивности, это единственно верный подход.
«Каждое лето варила она самолично варенье, по осени солила грибы, за всем в скромном своем хозяйстве ходила сама, в общем, жила себе потихоньку и не представляла, что можно как-то иначе. Жили и мы при ней, шатались по полям в сопровождении дворовой девки годов сорока, играли во дворе или забирались в тень яблоневого сада и там из прикрытия огромных лопухов разглядывали сонную жизнь, расползшуюся вокруг».
Ещё «Хоровод» — это роман о жизни вообще, как она плетёт свой узор, сшивая, подчас самым неожиданным образом, прошлое, будущее и настоящее. Где суровой ниткой, а где и шёлковой, зато по живому.
Как и во всей литературе девятнадцатого века, здесь много случайных встреч, которые совсем неслучайны в контексте романа, мимоходом подслушанных разговоров, внезапно попавшихся в руки чужих писем, которые двигают и развивают сюжет.
Но вот какое дело, отчего-то совсем не тянет уподобить эти моменты пресловутым «роялям в кустах». Чем дольше живёшь, тем больше накапливается в памяти самых удивительных совпадений и случайностей, которые произошли с тобой или знакомыми.
Если позволите, тут я сделаю небольшое отступление и расскажу об одном таком «рояле», случившемся в моей жизни.
Несколько лет назад я поехал в Ясную Поляну на писательские встречи. В дороге читал книгу «Заххок» ранее неизвестного мне прозаика Владимира Медведева. Книга мне нравилась, читал, практически, не отрываясь. То, что я приехал на писательские встречи и встретил там автора этого самого «Заххока», ситуация, в принципе, более-менее предсказуемая. Удивительно то, что разговорившись, мы выяснили, что живём в одном городе и, мало того, ещё и на одной улице, в трёхстах метрах друг от друга. И таких историй, случайностей и совпадений я знаю довольно много. Когда встречаешь подобные вещи в книге, так и подмывает фыркнуть, но жизнь тем и хороша, что она удивительней любой книги и не боится засылать в кусты, не то что рояли, но подчас и целые симфонические оркестры.
В романе хватает любопытных высказываний, которые хочется подчеркнуть или поставить рядом с ними пометку на полях.
«Что ни говорите, — сказал я пану Анджею, — а на русского один вид костела нагоняет уныние и тоску. Всё-то у вас строго, прилажено, чистенько. Если ряса — то уж черна, как вороново крыло, коли воротник — так уж такой белый, что глаза слепит. У нашего-то монаха тоже одежка черна, да всё вином залита, в бороде крошка — как-то, право, веселее».
»Старые вещи скрепляют, сплетают наше непрерывное существование подобно узору восточного ковра».
(О царе Николае I). «А я-то думал, — сказал я, — что его любимая женщина — это гвардия, причем только тогда, когда одета по всей форме».
И, кстати, на заметку кинопродюсерам, книга — готовый сериал.
Об авторе книги.
Уткин Антон Александрович — современный писатель и режиссёр, лауреат премии журнала «Новый мир» (1996, 2003), лауреат литературной премии «Ясная Поляна» (2004), финалист Букеровской премии (1997), лауреат Гран При IV Открытого Всероссийского фестиваля документальных фильмов «Соль Земли». Родился в 1967 году в Москве. Окончил московскую школу № 29 и музыкальную школу при институте им. Гнесиных. После службы в армии поступил на исторический факультет Московского государственного университета и окончил его в 1992 году на кафедре источниковедения. В 1995 году поступил на сценарное отделение Высших курсов сценаристов и режиссёров при Госкино (мастерская Натальи Борисовны Рязанцевой), но увлекся документальным кино. В 2005 году снял свою первую работу — фильм «Степь». Известность принесли романы «Хоровод» (1996) и «Самоучки» (1998).