Удивительная вещь театр! Любите ли вы его так, как люблю его я, начинающий критик, газетный писака, завсегдатай фойе и буфетов. Что уж говорить — дело великое, в нашей стране — репертуарное, Сталинское, масштабное, пятилетнее. Откаты на космодромах. Попы на иномарках. Только театр — остается местом святым, да праведным, с которого много хорошего можно сказать городу и миру. Театральный роман — наизамечательнейший образец творчества Булгакова. Те, кто любят Булгакова — могут его сильно любить за восхитительно утонченный цинизм, великолепный юмор, признаки (или призраки) времени… И так далее. Те, кто Булгакова скорее «не любят» (а я отношусь скорее к ним), ровно за то же самое могут и не любить. Всё сходится. Я лично на стороне дворника Платонова. Ну и Платона тоже… А не пошляцких шлягерков и нэпмэнских бабочек, присевших на смокинги.

Иван Шилов ИА REGNUM

Однако поговорим про сам спектакль. Все знают, как в коробочке оживают оловянные солдатики, гуттаперчевые актриски, крохотные карабасики, как вспыхивает рампа, на которой лежит пьеса. И бегут пожарные. А театральный дым благоухает ладаном. Перед нами спектакль, а значит, дело запутывается окончательным образом, поскольку смотреть его можно как минимум как разнонаправленный — облака в небесах, на трёх разных уровнях, которые смешиваются, но всё-таки различаются при пристальном взгляде в театральный золотистый бинокль…

Где-то в глубине сцены произведения можно рассмотреть «настоящую жизнь», «историю»: товарища Алексеева и МХАТ, социалистическую революцию, множество прототипов, Данченко ссорится с Немировичем и так далее… Автобиографический сюжет. То есть если долго скрести амальгаму, то говорят, что где-то в глубине этой матрёшки таится реальная жизнь того времени, с реальными обстоятельствами и конфликтами, фактами, характерами, событиями. Однако сразу же за этим пластом начинается второй — уже интерпретация «реальности» авторством Булгакова, который любил сводить счёты, шутить, ходить в цилиндре, «быть мастером», есть икру, ездить на автомобиле… То есть возникает плоть романа, с его оценками, отсылками, структурами, приёмами… то, что «выдаётся за реальность» Булгаковым. Но и этим дело не заканчивается, есть ещё одна «интерпретация интерпретации»: собственно, реальный спектакль — вещный, зримый, грубовато-смешной, с уже конкретными актёрами и конкретными режиссёрскими решениями, плотью, дыханием. Это ещё одна версия того, как всё устроено. Так через несколько рукопожатий режиссёр товарищ Алимов знаком с режиссёром Алексеевым, который любил изображать птиц за сценой. А ещё больше — звонкие псевдонимы.

Никоим образом не претендуя на окончательность диагноза (театр, вообще, дело слишком живое и дрожащее), всё-таки замечу, что последним спектаклям Леонида Алимова, по крайней мере нескольким, которые я видел, свойственна постоянная игра с «природой театральности» (искусственные накладки, якобы ошибки актёров, смена «бытового» и «художественного», нарушение театральных условностей и конвенций, которые, впрочем, тоже уже давно стали сами по себе условностями и конвенциями), высокий, как секвойя, темпоритм, частые удивления и гэги. Пулемётный огонь актёрской игры. Ассортимент (иногда избыточный) театрального товара. Отсутствие долгих пауз. Сложно представить себе, что здесь есть медитативные десятиминутные молчания… Наоборот. Живой оркестр (частый гость в нынешнем театре, где публика хотя бы музыку послушает, да и звонки телефонов в зале под оркестр не так слышны).

Понятно, что «природа театрального» одна из главных проблем в серьезном театре. В этом спектакле для меня лично как зрителя именно это и есть самое интересное. Были моменты, когда я физически неловко чувствовал себя за актёров. Почему? Способ существования их (в основном людей школы «русского психологического театра») очень специфичен. Вряд ли я ошибусь, если скажу, что большая часть бывших на сцене (особенно старшего поколения) всерьез никогда не сталкивались с тренингом «по Гротовскому», например. Вообще другими театральными традициями от театра Кабуки до Выкабуки с его выкаблучиванием. Тут театр с большой буквы. Русский.

Наталья Кореновская
Постановка «Театральный роман» режиссёра Леонида Алимова

То, что они умеют с утра до вечера — это «изображать правду в обстоятельствах» и так далее, они учились этому. Они так мыслят. Зачёты получали. Звания. Цветы. Трудовые книжки. Они этим пропитаны. Однако режиссёр ставит их в ситуацию «наигрыша», «пародии» (как на конкретных людей, так и саму «театральность» той эпохи), то есть, по сути, выбивает из-под их ног табурет, заставляя висеть в пустоте. «Хороших актёров» заставляют играть «плохих актёров». Привычные «приспособления» перестают действовать. Я рискну сказать даже большее! Многие из «как бы наигрывавших» почти также наигрывают и в те моменты, когда пытаются быть «правдивыми», они просто к этому привыкли. Кроме наигрыша ничего и нет? Это их органика, их актёрские рефлексы. Их суть? Их мера таланта в конце концов? Возникает драматичнейший и реальный конфликт. По сути, на сцене мы видим исследование того, что же, чёрт возьми, такое театр… Как надо? Как правильно? Кто-то «берёт голосом», «кто-то плюсует», «кто-то вяжет петельку крючочек», кто-то просто, и это видно — отбывает номер, формально выполняя то, что от него просят, и не очень понимая, зачем он, вообще, не сцене… Кроме зарплаты. Старики идут в бой. Молодые подсиживают. Эта такая «энциклопедия» театральных приёмов, штампов, ходов. Тут есть и от кабаре, и от КВН, и от «самодеятельности», есть от «настоящего русского театра». И даже смешно пародируется «докудрама» и «новая волна». Заслуженные получают своё соло. Молодой режиссёр протаскивает свою «протеже»… а, впрочем, это уже сюжет. Я опять перепутал театр и жизнь… Некоторые моменты, действительно, великолепно смехотворны! Они сделаны настолько тонко и талантливо, что большая часть необразованной публики даже не понимает, насколько это смешно. Один я, как утонченный критик, несколько раз расхохотался в зале, постигая всю глубину пародии… Хотя, возможно, мне показалось. На самом деле это было вовсе не запланировано. И отнюдь не смешно! Извините. Я больше не буду громко смеяться.

Помимо разных театральных «игр» режиссёр играет и с тем, с чем обычно не играют. С огнём. Театр-дом, который легко сгорает, погорелый театр-семья, театр как коллектив людей, здесь вам и отношения с «бутафором», и выход на поклоны (кажется) реальных работников сцены… Или это были переодетые актёры? Кто их разберёт в наши дни… Иногда хорошие актёры вынуждены подрабатывать дворниками, а дворники на сцене поражают своей органикой. Более того, (это моя фантазия), режиссёр вводит (неизбежно) в спектакль и собственный материал, уже свою конкретную судьбу, например, наделяя «Станиславского» чертами и прихватками, возможно, своего знаменитого мастера, режиссера одного не очень большого, но очень драматического театра… Тут вам и «пробы», и «метод репетиций», и «пиджак с галстуком»… Впрочем, и тут я могу ошибаться. Так всё зыбко. Занавес колышется. Вы думаете, что вы ищите шарик под напёрстком, а в это время у вас профессионалы воруют золотые часы. Вашей жизни.

Кстати, о сценографии. В сущности, перед нами довольно известные приёмы. Работы с полупрозрачными тканями и дымками, перевёрнутая красная «звезда» курантов, ясное дело, Сатанинско-Сталинский мир. Отношения со «Сталиным» режиссёр выясняет тоже не в первый раз в своих спектаклях. Хотя вроде бы он был к нему менее близок, чем Булгаков. Можно ли найти недостатки в этом спектакле? Вероятно, излишняя «рыхлость», отсутствие «режиссёрской геометрии», даже некоторого вкуса — вполне может быть кем-то поставлена в вину. Но ведь о вкусах не спорят. Особенно в «год театра». И, да, как говорят в конце глуповатых рецензий… Спектакль рекомендован к просмотру. Осторожней с трамвайными путями перед входом в театр… Говорят также, что всех, кому спектакль не нравится… Вот он трамвай со счастливым билетом искусства — куда несёшься ты — искрит, дышит, готов отрезать голову… А сейчас — аплодисменты.