На инаугурации мэра Москвы всем присутствующим дарили большую толстую книгу с претенциозным названием «Москва растет: Книга о Москве, ее прошлом, настоящем и будущем», изданную за счет издательской программы Правительства Москвы и отмеченную дипломом ежегодного национального конкурса «Книга года» на 31-й Международной книжной выставке-ярмарке 2018 года.

Парадный альбом с фотографиями о Москве — давно устоявшийся жанр. Казалось бы, испортить его невозможно, однако у издательства «Б.С.Г.-Пресс» это получилось. Фотографии разного качества и разных размеров разбавили довольно объёмным и весьма странно структурированным текстом Павла Гнилорыбова, представляющим собой набор небольших эссе. Мало связанные друг с другом, базирующиеся на хаотичном подборе фактов, эти текстовые разделы воспринимаются читателем как собрание случайных впечатлений. Автор никак не может решить, про что он, собственно, пишет: про историю города или его архитектуру, охрану памятников или особенности экономического развития заявленной территории и пр. Логика изложения постоянно теряется, из-за чего главы книги не имеют единой стилистики, а их названия выглядят весьма неожиданно.

Абсолютно непонятно, почему рассказ о столице России вдруг начинается с эссе про «Проклятое место» в усадьбе Кунцево, включенное в состав Москвы лишь в 1960-м году, и лишь затем рассказывается об основании города (с. 32).

Глава «Мягкая рухлядь», на первый взгляд, должна была бы говорить о пушнине (с. 93). Однако об этом у автора в тексте ровно два абзаца на одной странице, все остальное — про зодчество XVII века. Соответственно, все остальные изображения памятников архитектуры и авторский текст одной из самых больших глав в книге (она простирается аж до 141 страницы) совсем не имеют отношения к названию главы. По злой иронии получается, что читатель смотрит на московские шедевры, читая на каждой странице слово «рухлядь».

Название главы «Священная субстанция» (с. 89) с иллюстрированной фотографией храма Всех Святых на Куличках вообще не отражает содержания текста. Речь здесь идёт совсем не о московском православии, как вы могли подумать, а о добыче соли и ее привозе в Москву.

Интригует и глава «Москва будущего» (с. 235). Судя по названию, в ней должны были демонстрироваться читателю проекты и перспективные планы развития современной Москвы (хотя бы на срок полномочий действующего мэра). Но взамен «будущего» нам рассказывают о конструктивистской архитектуре 1920-х годов. К слову, о будущем Москвы в книге вообще толком ничего нет, это заманчивое словосочетание фигурирует исключительно в названии книги. Спрашивается, почему? Неужели у Москвы совсем нет будущего?

Раздел под весёленьким названием «Храм-хлам-срам» рассказывает об истории Храма Христа Спасителя и несостоявшегося Дворца Советов, педалируя возникновение ассоциаций юмористического и антирелигиозного характера (с. 295).

Название главы «Москва не музей» (вырванная из контекста цитата из дискуссии советского деятеля 1920-х годов Николая Попова с архитектором Алексеем Щусевым) воспринимается как личная позиция Павла Гнилорыбова по отношению к столице России (с. 299). По иронии судьбы, автор у нас — не только действующий сотрудник Музея Москвы (!), а еще в придачу — член Совета Вольного исторического общества (!!), очень вольно обращающийся с историческими фактами.

Авторский текст книги начинается фантастическим сообщением, что тридцать лет назад по московской улице Сретенке гуляли курицы, а в 2000-х годах на Рождественском бульваре жила коза (с.15). Коренные москвичи согласятся, что отдельные курьезы, безусловно, могли иметь место, но уж точно не они определяли внешний облик постоянно развивающейся в упомянутые годы столицы.

Много интересного рассказано и о первом владельце сёл и деревень по реке Москве боярине Кучко: «В дальнейшем судьба Кучко была беллетризована многочисленными сочинителями, а его сыновья участвовали в заговоре и убийстве Андрея Боголюбского» (с. 37). Что было раньше для автора — беллетризация или заговор, для читателей навсегда останется загадкой.

В том же разделе приводится известный фрагмент из Лаврентьевской летописи с грамматическими ошибками (вместо «съсущаго младенца», — просто «сущаго младенца» и т. п.), отчего возникает ощущение, что автор книги совершенно не вдумывался в смысл приводимой цитаты.

Древнейшим сохранившимся храмом на территории современной Москвы Павел Гнилорыбов почему то называет Спасский собор Андроникова монастыря, построенный в 1420-е годы (с. 39). Видимо, о существовании храма Рождества Богородицы на Сенях 1393−1394 годов постройки ему ничего неизвестно. Зато читатель узнаёт, что якобы: «Церковь Спаса на Бору была первым полноценным каменным московским храмом, заложенном при Иване Калите». Только это неправда, — первым известным полноценным каменным московским храмом был Успенский собор Московского Кремля. Далее приводится цитата из «некоего Ивана Снегирева». А может, совсем и неплохо было бы поведать читателям, что Снегирёв — весьма известный историк XIX века, писавший о Москве?

В разделе «Московские деревни» (с. 45) автор неутешно печалится о горькой судьбе этих населённых пунктов, снесенных «бесцельно и напрасно» к московской Олимпиаде 1980 года. Видимо, снова автору неизвестно, что населенные пункты, включаемые в состав Москвы, как правило, ликвидировались только после того, как всех жителей переселяли в новые дома. Сносы сел и деревень в черте Москвы в советское время происходили как до 1980 года (Теплый Стан, Ясенево, Большое и Малое Голубино, Деревлево, Воронцово, Беляево и др.), так и после этого времени (Узкое, Поляны, Чернево и др.). Это — проявление естественного процесса урбанизации, поскольку сохранение всех сел и деревень в условиях огромного мегаполиса невозможно, при всем нашем благосклонном к ним отношении. Большой вопрос вызывает и оценка автором деятельности известного архитектора Ле Корбюзье, упоминаемого в этом же разделе исключительно как апологета сноса Москвы (с. 47).

В контексте разговора о захоронениях и перезахоронениях в Архангельском соборе Московского Кремля вновь допущена фактическая ошибка. Последним захоронением считается не могила императора Петра II, как думается автору, а могила «Черниговских чудотворцев»: князя Михаила Всеволодовича и боярина Федора, перенесенных в собор (с. 60).

Сохранившаяся Китайгородская стена представляется автору только ее частью за гостиницей «Метрополь» (с. 65), а про участок стены в Китайгородском проезде у парка Зарядье Павел Гнилорыбов тоже, видимо, не в курсе.

А ещё читателю поведали, что укрепления Белого города и Земляного города погибли в XVIII веке потому что якобы «…москвичи не стали сохранять старинные стены и разобрали их» (с. 76) К сведению автора, вопрос оставить или разобрать стены Белого и Земляного города просто не мог быть в компетенции «москвичей».

Отсутствие «железного занавеса» и свободное перемещение иностранцев по России в эпоху Петра I, по мнению автора, подтверждается текстом про «…знаменитую гимназию пастора Эрнста Глюка на Маросейке» (с. 121). Однако знакомство с биографией Глюка показывает, что в Москву он попал в качестве пленного, т. е. ни о каком его «свободном перемещении» и речи быть не могло.

Удивил принцип отбора для упоминания в книге перечня «московских усадеб» (с. 166−167): мы не нашли Виноградова, Воронцова, Знаменского-Садков, даже Кузьминок (они долгое время были филиалом Музея Москвы), Черемушек, Ясенева и многих других интересных объектов. Быть может, автор просто не в курсе их существования? Причем про Воронцово и Ясенево, как ни странно, автор знает и даже сравнивает их территории между собой в пользу Воронцова, что спорно (с. 137). Зато почему-то уделено много внимания Архангельскому, которое не входит в черту Москвы. Упоминается, что в усадьбе Узкое «существующий усадебный дом выстроен в 1880-е годы» (с. 167). На самом деле, главный дом там был построен на столетие раньше, в 1780-е годы, а в 1880-е он был перестроен. Узкое достаточно хорошо изучено нами, и датировка его объектов давно уже не является предметом дискуссии.

Откровенно удивила фраза: «Национальные храмы и передовая архитектура — Св. Мартин в Алексеевской слободе, церковь Успения на Покровке — заставляли восхищаться» французов в 1812 году (с. 169). Хотелось бы возразить: церковь Успения на Покровке, сооруженная в 1696—1699 годах, как пример памятника современной (даже для 1812 года), а уж тем более — национальной архитектуры никак рассматриваться не может. А классицистическая церковь Св. Мартина сооружена в 1792—1806 годах, и «национального» в ее архитектуре ничего нет!

Читателю рассказывают о горькой судьбе государственного деятеля Н. П. Румянцева: «Видный франкофон Николай Румянцев (его именем впоследствии назовут музей и библиотеку) не выдержал вестей о нашествии Наполеона». Из данного текста можно предположить, что председатель Госсовета и комитета министров Н. П. Румянцев скончался во время Отечественной войны 1812 года от горя, однако известно, что после войны он стал академиком и благополучно дожил до 1826 года (с. 169).

В главе «Дачи» (с. 211−215) (здесь стоит напомнить, что слово «дачи» стало употребляться не с XIX века, как необоснованно считает автор, а гораздо раньше) Московские великие князья пренебрежительно названы «первыми дачниками». Походя причислив и дворянские усадьбы к списку дач, автор из средневековья стремительно переносится в конец XIX века, где демонстрирует странное понимание дачной архитектуры. «Архитектура московских дач разнообразна и интересна. Можно увидеть барокко». Дачные реалии в Царицыне охарактеризованы так: «…кроме пары артефактов, после уничтожения дачи Муромцева мало что осталось» (с. 215). Загадочная «пара артефактов» читателю не показана ни в описании, ни в иллюстрациях. Дача председателя Государственной Думы С. А. Муромцева в Царицыне была разобрана еще в середине 1960-х годов, на ее месте был сооружен барак, который его жильцы называли «дачей» и на этом основании пытались сохранить, как жилье (снесен после пожара в 2010 году). Советская же дачная жизнь в том же Царицыне и других дачных местностях, вошедших в черту Москвы, даже не удостоилась упоминания.

Смелое утверждение: «Инженер Владимир Шухов сделал первые экземпляры гиперболоидных башен в Полибино» (с. 234−235) не соответствует истине, поскольку сделана башня была для выставки в рамках Нижегородской ярмарки. Только потом башня была разобрана, а детали были перевезены в усадьбу Полибино, где собрали объект повторно.

История Юго-Запада Москвы почему то вызвала резкое неприятие автора: «Юго-Западный район Москвы не имеет такой истории, как север или северо-восток» (с. 369). Как раз именно Юго-Западное направление с раннесоветского времени рассматривалось, как перспективное для развития Москвы, и соответствующим образом застраивалось, в отличие от других частей столицы. Дореволюционная история этой территории ничем не хуже историй других частей Москвы.

Усадьбу булочника Филиппова в Новой Москве упомянули так: «До наших дней дошел главный дом с элементами классицистического стиля и барокко». Увы, в усадьбе Филиппова (она называется Сатино) нет ни того ни другого стиля, имеет место лишь эклектический ретроспективизм (с. 376).

Иллюстративный материал альбома заслуживает отдельного разговора. Он случаен и далеко не всегда связан с текстом. Ряд фотографий не соответствует тексту, который они должны иллюстрировать, а противоречат ему. Так, в тексте о Сретенке и Рождественке мы почему то видим Ивановскую горку и окрестности (с. 14−15). Сравнительный рассказ о Москве и средневековых Дорогобужском и Микулинском княжествах иллюстрирован фотографией Патриарших прудов (с. 16) и т. п.

Особая тема — иллюстрации исторического характера. Часть материалов явно скачана из интернета, а подписи под ними не выверены. Так, в подписи к фотографии церкви Рождества Богородицы в Старом Симонове (с. 41) читаем: «…храм является хронологическим родственником краснокирпичного Кремля». Видимо, это какая-то новая, оригинальная терминология? Иллюстрация «Белокаменный Кузнецкий мост» дана без указания авторства, хотя автор давно известен — это Карл Карлович Лопяло, а его прекрасный рисунок — реконструкция (с. 149−150) и т. д. и т. п.

Нигде не указано, где хранятся оригиналы приводимых иллюстраций. Это относится и к материалам, явно происходящим из Музея Москвы. В любом другом музее сотрудник, отважившийся на подобное, имел бы серьезные проблемы с дирекцией. Тем не менее в Музее Москвы данного события просто не заметили или не придали ему значения. Не потому ли, что в этой институции давно нет заместителя директора по науке и ученого совета?

Отметим, что верстка издания также далека от совершенства. Макет данного альбома явно делали дизайнеры не самого высокого уровня: в издании отсутствуют поля, часто используются сразу три разных шрифта на одной странице, большой ряд фотографий перерезан разворотом книги, а некоторые фотографии даже не обработаны для публикации (с. 52−55, 62, 140−141, 240 и др.). На страницах 202 и 206−209 внезапно посреди книги фотографии стали мелкими, и складывается впечатление, что эти иллюстрации добавили в текст в последний момент.

Как ни печально, у этой книги есть научный редактор. По крайней мере в качестве такового на странице 420 упоминается директор Государственной Публичной исторической библиотеки и председатель Национальной библиотечной ассоциации М. Д. Афанасьев, написавший к изданию предисловие. Я верю в хорошее и предполагаю, что М. Д. Афанасьев в глаза не видел текста П. А. Гнилорыбова и прекрасно понимает, что не может быть научного редактора у издания, не имеющего ссылок ни на используемую литературу, ни на архивные источники. Просто что-то пошло не так…

Выход данного альбома — повод для серьезного разговора специалистов-москвоведов с Правительством Москвы о краеведении и книгоиздании москвоведческой литературы, авторами которой должны быть не дилетанты, а признанные профессионалы. Существующая система, вероятно, слишком снисходительна, раз допускает к тиражированию работы подобного качества, порочащие репутацию мэра Москвы. Открытым до сих пор остаётся и вопрос наличия у автора книги законченного высшего образования. Очень надеемся услышать достойный ответ от Департамента культуры.