Марш-бросок на Голливуд через Балканы: боевик вместо осмысления

«Исторический боевик» — это словосочетание, от которого кидает в легкую или даже не очень легкую дрожь всякого, кому интересна и дорога именно история. Потому что она, история, даже в свои самые острые, славные или трагические моменты недостаточно зрелищна для боевика, слишком противоречива для боевика, навевает слишком много раздумий и сомнений для боевика. В боевике, как в классическом анекдоте про генерала и обезьяну, надо не думать, извлекать горькие уроки и подмечать актуальные аналогии, а прыгать. Точнее, смотреть, как другие прыгают, бегают, стреляют и разносят всё вокруг. Бывают, конечно, исключения, но крайне редко.

Если бы «Балканский рубеж» был просто боевиком, то особых вопросов и претензий к нему бы и не было. Критиковать его можно было бы разве что за вторичность и даже «третичность». Но это болезнь всего нашего остросюжетного кинематографа, который, повторив раз, другой и третий за Голливудом, начинает с энтузиазмом клонировать уже эти кальки. Уже успели надоесть до оскомины издевательства над временем, которое заставляют его то чудовищно замедляться, так что зритель может чуть ли не навсегда запомнить в лицо каждую вылетающую из ствола CGI-мину, то странно дергаться вперед-назад, вызывая ощущение жестокого дежавю. Но где-то, когда-то это было признано интересным, выигрышным и добавляющим драматизма, вот очередной режиссер и не может отказать себе в том, чтобы схватиться за проверенные средства. Разумеется, герои — не отправленные в нормальную, пусть и совершенно секретную, командировку военные, а выгнанные когда-то с волчьим билетом маргиналы на птичьих правах, которых спешно собрали по злачным местам — такие по законам боевика всегда воюют несравнимо лучше скучных-правильных служак. И, разумеется, подмога появляется в самый распоследний момент, когда у героев остается по патрону на брата, а под окнами кричат «рус, сдавайсь!» очень злые террористы, обожающие резать головы. И так далее.

Но в целом — как боевик — фильм смотрится не без удовольствия. Бодрит, придает виртуального тонуса дряблой мускулатуре и щекочет нервы. И даже иногда — осторожно и мягкой лапкой без когтей — трогает за совесть, напоминая о том, что война — это вообще-то ужас, кровь и гибель невинных, а потому не хрустите, господа зрители, попкорном слишком громко.

Но лично у меня всё это вызывает чувства примерно такие, какие у человека, расписавшего родственникам в красках свое бедственное положение — с работы выгнали, дом сгорел, детей-инвалидов кормить и лечить нечем — вызвала бы открытка с котиком и пожеланиями позитива в ответ. Спасибо, что хоть не промолчали, но, блин… Ибо то, что произошло 20 лет назад — это не безусловная победа, которой можно гордиться и которую мы при случае «можем повторить», а весьма противоречивое событие, которое, будучи честным с собой, воспринимаешь даже не со слезами на глазах, а с каким-то совершенно противоестественным сочетанием гордости и стыда в душе.

В том самом проклятом 1999 году я ходила к ликвидированному ныне консульству США на Фурштатской улице в Питере — протестовать. Тогда мне казалось, что протестующих много — потому что, выучив назубок беспомощность, была уверена, что всем и на всё вообще в постсоюзе уже плевать. Сейчас понимаю, что к посольству пришла всё-таки горстка. Были там и какие-то молодые сербы, которым сочувственно жали руки и что-то говорили. Дернулась к ним и я со своим совершенно щенячьим: «Мы с вами!» Один из этих красивых черноволосых парней посмотрел на меня таким взглядом, что тут же захотелось провалиться под землю. Потому что от того, что «с ними» были несколько сотен героически оторвавших зады от диванов, но не способных ни на что повлиять людей, им и их распятой родине было ни жарко, ни холодно. А большое «мы» всё еще огромной страны продолжало жалко мычать в стойле при мясокомбинате, куда восемь лет назад загнало само себя.

Показать радость встречающих российские войска (и, по сути, обманутых в этой своей радости) сербов, но всю горечь оставленности вложить в уста какого-то кабацкого дебошира — это выглядит как легкое издевательство. То же самое можно сказать и о документальных кадрах, пропущенных скороговоркой. Хотя даже на такой промотке оплывшая и скомканная физиономия того, кто когда-то уверял, что стал вдвое свободнее, дважды облетев вокруг Статуи Свободы, а потом обиженно бормотал что-то об «ошибке американской дипломатии, которая обязательно зачтется», вызывает оторопь. Даже сейчас, спустя 20 лет, у наших кинематографистов не поднялась рука повести честный разговор на эту больную тему. На тему о непоследовательной внешней политике постсоветской России, о боязни высказать однозначную позицию, а высказав — подкрепить внятными делами. О всё еще не выветрившейся иллюзии того, что если вести себя корректно и не злить обезумевшего от глобальной вседозволенности агрессора, то всё будет если не хорошо, то терпимо.

Почему всё еще приходится говорить намеками и полунамеками и лукавить, то придавая натовской агрессии черты чуть ли не безликого инопланетного вторжения, то предоставляя зрителям видеть главным злом бородатого националиста и исламского фанатика, а не чистенького спецслужбиста, который, бедный, сам пострадал от выпущенного и вскормленного им джинна? Почему приходится реальные ужасы гибели мирных людей под бомбами, которые обычно кошмарны именно своей будничностью, приправлять красивыми спецэффектами, превращая в подобие «ужастика», а острополитические и знаковые события тщательно ощипывать от политики и густо заливать соусом боевика, превращая в нечто заурядное? Почему играм в танчики (на сей раз — в БТРчики) уделено в фильме в разы больше внимания, чем мыслям и чувствам молодых солдат, которым внезапно доверена важная миссия и которых встречают как героев? Почему, наконец, центром сюжета стала спецоперация, настолько секретная, что мы до сих пор знаем о ней лишь со слов одного ее участника, а не напряженная борьба воль и работа гражданской совести вокруг принятия решений о «броске на Приштину»? Что, зрителю не будет интересен фильм, большую часть которого «настоящие мужики» не крушат врага, а трепетная блондинка не спасается от злодеев, чтобы в конце обрести большое женское счастье? Или денег на честный проблемный фильм пришлось бы искать еще семь лет?

Зрители и рецензенты спорят, патриотичным вышел «Балканский рубеж» или нет. Вообще-то фильм о судорожной попытке втоптанного по собственной вине в грязь государства «спасти лицо», которая в итоге так и осталась пропагандистским жестом, патриотичным быть вряд ли может, как ни препарируй факты. Чтобы вызвать всё же гражданские чувства, следовало совершенно иначе обойтись с материалом. Жанр «мужского кино» тут совершенно неуместен и вызывает недоумение. Зачем браться за такую болезненную и сложную тему, если сюжет можно с небольшими косметическими изменениями переместить куда-нибудь на Ближний Восток и в наши дни? И героика вышла бы куда более качественной, и «неудобных» вопросов оказалось бы куда меньше, и голливудские клише проглатывались бы куда легче. Но кто вообще сказал, что патриотизм — это про то, как «наши» бьют кому-то морду или гибнут, но не сдаются? Патриотизм — это про гражданскую позицию, про честь, про совесть, про мужество — не обязательно под пулями, и про любовь — не к блондинке.

Судя по кассовым рейтингам, зритель на фильмы, подобные «Балканскому рубежу», всё еще идет охотно. Всё же про свое, родное и, судя по афишам, не скучное. В конце концов, боевик-то вышел хоть и эпигонский, но крепенький. Весьма убедительный Гоша Куценко и ностальгический Гойко Митич — его старый полицейский вообще одна из лучших ролей в фильме — два вполне достаточных повода, чтобы потратить деньги и время. Актерский состав подобран удачно, и практически все актеры — и российские, и местные — делают свою работу хорошо. Персонажи, при всей своей традиционной для жанра схематичности и отсутствии биографий, запоминаются и вызывают симпатию. Но… не пора ли взрослеть, наконец? Не пора ли с уровня кино для подростков переходить к уровню анализа реальности, свойственному взрослым людям, участвующим в строительстве не «энергетической», а геополитической сверхдержавы? А тут без честного и трезвого анализа прошлого, тем более не столь давнего, не обойтись. С тем уровнем кинематографического «патриотизма», который имеется сейчас, есть риск построить в головах у зрителей «банановую республику». Несоответствие этой банановой провинциальности как статусу ядерной державы, так и масштабу стоящих перед страной исторических задач может окончиться очень плохо.