Не все вечные темы в культуре возвышенные. Наряду с постоянными спорами о смысле улыбки Моны Лизы или системе двойников у Достоевского появляются и иные вопросы, вызванные шоком от нового искусства, искусства, нарушающего привычные нормы. В таких случаях возникает не только подозрение в шарлатанстве (или асоциальности) носителей новой культуры, но в их психическом здоровье. На раннем этапе в таких дискуссиях участвуют элиты, а позднее, если новшество благополучно институционализируется, подобные споры становятся вечным уделом обывателей, которым просто сложно понять его смысл. Такой удел характерен для авангарда и, в частности, для рассматриваемого в настоящей книге футуризма.

В сборник вошли полемические работы о футуризме, когда в обсуждении первую скрипку еще играли элиты. Благодаря вошедшим в нее текстам мы можем наблюдать раннюю историю футуризма.

Критик Александр Закржевский не видел в деятельности футуристов какой-либо клиники. Он воспринимал их творчество в контексте существующей литературной традиции (в том числе и темы безумия), отмечая, одновременно их стремление к скандальной славе, épater le bourgeois.

Не видел безумия и профессиональный психиатр Евгений Радин, который задаваясь риторическим вопросом, «можно ли сказать, что футуризм есть продукт душевного заболевания?» однозначно на него отвечал: «для этого нет достаточного количества данных». По мнению Радина, имеет место «искренность исканий нового языка и нового искусства».

Писатель и критик Николай Вавулин также отрицал патологию. Его взгляд, изложенный в статье с «говорящим» названием «Безумие, его смысл и ценность» также интересен тем, что Вавулин призывал расширить понятие нормы в психиатрии, чем предугадал идеи знаменитого британского психиатра Рональда Д. Лэнга (Лэйнга), изложенные им в монографии «Расколотое я» (1960 г.).

Книгу завершает небольшая работа еще одного критика и переводчика Генриха Теставена, организовавшего в начале 1914 г. визит лидера итальянских футуристов Филиппо Томмазо Маринетти в Россию. Теставен также воспринимал футуризм как новую литературную школу. Он предостерегал от того, что «крайне несправедливо было бы видеть в нем только нигилизм, призыв к внутреннему оголению». Но одновременно Теставен оценивал своих героев довольно критически, подчеркивая их стремление к «новому закрепощению искусства».

В контексте рассмотренных в книге споров обращает на себя парадоксальная ситуация: футуристы, призывавшие сбросить с корабля современности таких классиков, как Рафаэль и Рембрандт (итальянские) или Пушкин, Достоевский и Толстой (русские) сами давно стали классикой в литературе и искусстве. Хотя и остаются не понятными обывателям.

Отдельный вопрос, понятны ли до конца обывателям тот же Рафаэль или Толстой?