Когда в руки попадает текст «коллеги», то есть, например, критика, то, как правило, я начинаю испытывать ожидаемо смешанные чувства: зависть, попытка сравнивать, любопытство, желание понять — как это именно сделано? По каким рецептам и лекалам. Могу ли я так же?

Скриншот страницы социальной сети ВКонтакте vk.com/polyarinov
Обложка книги Алексея Поляринова «Почти два килограмма слов»

Небольшая книжка Алексея Поляринова читалась легко и с интересом. Полярности Поляринова в попытках размышлять о «высоком и низком». Некоторой общей моделью является до какой-то степени столь принятая в критическом сообществе, по-крайней, мере в некоторой его части, «борьба со снобизмом». Хотя бы как декларация. Очень часто люди, которые «демократичны» на обложках своих журналов, могут совсем не быть такими в личном общении. Субботник любви к массовой литературе. Чуть шире — поиск небанального в банальном. Высокого в массовом. И наоборот. Эти идеи циркулируют, как бельё в стиральной машине, начиная со второй половины 20 века, где в рамках постмодернизма стало модно говорить о преодолении «бинарных оппозиций». В частности, скажем, Деррида в существенной степени основал на этом свою идею «деконструкции» и вообще свои философские и критические стратегии прочтения. Не случайно он часто любим именно критиками и литературоведами. Это значит, что больше нет «хорошего» и «плохого», «высокого и низкого» — в однозначном смысле, есть игра означающих. Есть пристальность и замысловатость взглядывания, переплетение текстов и контекстов, биографий и произведений. Перепрочтение, анализ, комментарий, экскурс.

Скажем, можно взять любого «массового» автора, Кинга или Роулинг, например, и показать, насколько они связаны с мировым культурным наследием, как много в нём ценного и «архетипического», и как нельзя быть «поверхностным» в оценке их сверхпопулярных работ. Можно взять и Брежнева… Но он немодный, и его не продают как «новинку». А писать заметки принято про горячие пирожки.

Можно, наоборот, взять самого «эксклюзивного» и «элитарного» писателя и показать, как он связан с массовой и «низкой» культурой, что у них единая кровеносная система. Как он на самом деле прост и доступен, если правильно читать. И крайне необходим для жизни, как зубная щётка. Я чуть-чуть утрирую. Но не очень сильно.

Eksmo.ru
Алексей Поляринов

Что ещё является «общим стилем книги»? Подспудно — формат издания, где были опубликованы многие тексты. Косвенная власть «формата», крайне тяжело формулируемая. Но ощутимая. Некоторые негласные правила философии, стилистики, ценностей, которые должны быть разбросаны по тексту, войти в его подземные воды, в плодородный слой ассоциаций. Так пользователи социальных сетей вынуждены невольно подстраиваться под «правила» сообщества. Стилистика и образ мысли текстов, если они «продавались в сми», очень сильно зависят от того, кто и куда заказывал музыку. В каком издательстве, издании, на каком ресурсе.

Кроме прочего, книжка — образец западного «интеллектуализма» на отечественный манер. Общие риторические места. Галька, которая перетирается от времени, взвешенные оценки, изящные суждения. Биографии, предельная насыщенность именами. С другой стороны — а что такое славянофильская традиция, тоже не слишком понятно, если не считать репу в лаптях и косоворотках с квасом достойным ответом Джойсу… Как писать про зарубежную литературу, оставаясь «русским»? Разве что Набокову это удавалось. Удавалось ли?

В наши дни всё размыто, уже не так легко понять, что такое, собственно говоря, вообще книжка? Чем это отличается от файла, какого-то количества статей в сети, на сайте, в блоге, от стенограммы разговоров на кафедре, в кафе, в фойе модного театра… От блога или разговора в чате. Книжку, впрочем, можно положить в карман, для этого её так и издают. Книжка — это звучит гордо. Книжка — это повод для презентации. Книжка — это лучший подарок. Книжка — в конце концов, некоторый вещественный результат труда. Критики всех стран, соединяетесь. Однако критическое сообщество ещё более разобщено, чем просто творческое. Ибо здесь каждый знает лучше и правильней.

Интересно, что автор книги — переводчик и писатель. И это даёт интересный привкус его критическим текстам, эссе, обзорам. Что до сравнений, то в данном случае они не всегда в мою пользу. Автор, безусловно, куда как более начитан и следит за модными и правильными книгами, некоторые из которых даже переводит на русский язык. Хотя мы вполне могли оказаться за одним столиком, где компании пьют скотч с пряниками и бубликами, например, в Ясной Поляне на слёте британских литераторов, и, возможно, даже познакомиться, а то и поприятельствовать, или высокомерно проигнорировать друг друга, но пока этого не случилось, зато всегда можно пытаться реконструировать автора исходя из текстов.

Nemtsev
Сергей Хоружий

Среди прочих завистей остаётся ещё и зависть к частому мату автора, который совершенно недопустим, например, на страницах, которые вы сейчас читаете. В книге будут и симпатичные образцы «гонза» журналистики и критики, где «обыденность» и «повседневность» смешиваются с «темами» и «текстами». Хотя степень субъективности гомеопатически дозирована и не раздражает, она и не может быть больше некоторой допустимой рыночной нормы. Есть великолепные пассажи, литературоведческие и философские отступления. И наступления по всем фронтам. Иногда они делаются почти риторически, в силу (как мне кажется) некоторой необходимости заполнения пустого листа.

Это всё, разумеется, не исключает попыток собственного взгляда. Скажем, роман «Бесконечная шутка», где автор выступал переводчиком, а значит, невольно был ближе к тексту, чем подавляющее большинство читателей. Комментарий вдумчивого переводчика всегда очень интересен. Раз уж мы уже упоминали Джойса, то стоит вспомнить, что Сергей Хоружий, который переводил Джойса, постепенно сам «оджойсился» до той степени, что почти себя с ним ассоциировал…

Так что перевод сложных текстов — дело судьбоносное, вероятно. С чем стоит поздравить автора. И нас, ибо каждый теперь уже может купить его книгу. И познакомиться с ключевыми именами «переводной» культуры. А постепенно начать читать и прозу Алексея. И вообще все прозы мира.