«Преступления Гриндевальда»: старомодная история, современное Зло

Злодеи в сказках часто бывают интереснее героев. Ибо герой, даже самый харизматичный, не может полноценно раскрыться именно как герой без яркого антагониста. Тем, во многом, ущербны, к примеру, современные отечественные сказки «про богатырей», что в них нет яркого и внятного зла, по-настоящему злого, отвратительного и опасного. При этом злодей вовсе не обязан быть карикатурным пугалом беспросветно черного цвета. Он вполне может быть даже где-то привлекательным и «по-своему несчастным», а его злодейства могут иметь свои корни и объяснения. Что вовсе не отменяет того, что далеко не все несчастные люди становятся злодеями, а потому неправильный выбор влечет за собой наказание, которое герой и осуществляет.

А еще сказочные злодеи интересны тем, что появление антагониста именно такой вот, а не иной конфигурации характеризует эпоху и ментальность, в которой создавалась сказка. Для одной будет органичен образ похищающего девиц чудища, будь то трехголовый Змей Горыныч или десятиглавый демон Равана, для другой — Темного Властелина, плодящего орды безжалостных захватчиков.

В этом смысле необыкновенная популярность историй о Мальчике-Который-Выжил объясняется не только соединением чудесного со знакомым каждому ребенку школьным бытом, но и атмосферой напряженного противостояния Злу. Причем, Злу очень необычному — не общефилософскому или религиозному, а социально-политическому. В этом смысле «Гарри Поттер» близок к другой эпопее, тоже пользовавшейся и пользующейся до сих пор огромной популярностью — «Властелину колец». История о мире волшебников и магглов, конечно, не столь глубока и эпична, а потому и социальность тут кроет философию с метафизикой по всем фронтам. Но не будь этой социальности, и даже политизированности, возможно, «Гарри Поттер» не имел бы такого оглушительного успеха в России, где закрытые элитные школы с многовековыми традициями — все же немного другая планета, а не часть родной культуры. А вот тема нацизма и связанных с ним бедствий — напротив, уже прописана чуть ли не в генетической памяти.

Новая, «взрослая» часть сказочного цикла, позволяющая уже считать его практически франшизой, в смысле персонификации Зла стала еще более любопытной, хотя в плане живости, яркости и увлекательности сильно потеряла. После второго фильма уже можно сказать, что старина Волдеморт отныне может грустно покуривать в сторонке. И дело даже не в том, что нового (точнее старого, речь все же о приквеле) злыдня играет сам Джонни Дэпп и с лицом у него все более-менее в порядке (не считая оригинальной контактной линзы). Просто Волдеморт рядом с Гриндевальдом напоминает всего лишь неуравновешенного главаря гангстеров с большой пушкой и толпой приспешников-дегенератов. В конце концов, Авада Кедавра от 45-го калибра в упор отличается лишь тем, что после нее не надо отскребать стены и пол, а Круцио с успехом может заменить хорошая доза электричества. Волдеморт, несмотря на все его заигрывания с высокой алхимией, правит при помощи банального страха и собирает под свое крыло отбросы общества, пусть и «благородного» происхождения. Чистюли Малфои тут скорее исключение. Если проводить именно нацистские аналогии, то это максимум Рём со штурмовиками, а не Гитлер и Гиммлер с СС.

Гриндевальд — несмотря на хронологическое совпадение с рвущимся к власти нацизмом — тоже не похож ни на Гиммлера, ни на Гитлера с Геббельсом. Да, у него сверхъестественное ораторское обаяние, но он очаровывает и соблазняет свою паству в совершено ином стиле — не криком, а почти интимным шепотом. Идеи, которые он проповедует, напоминают старую недобрую расовую теорию лишь на первый взгляд. И вот на этом следует остановиться подробнее.

Во-первых, стиль. Сложно сказать, на кого больше похож Гриндевальд — на солиста готической или блэк-металлической рок-группы, интеллектуального завсегдатая БДСМ и гей-клубов, лидера тоталитарной апокалиптической секты или все это в одном флаконе. Пахнет от него не 20-ми годами прошлого века, а, самое раннее, 60-ми. Этакий Чарльз Мэнсон в окружении своей «семьи». И его риторика тоже оригинальна. Он, конечно, хочет изничтожить презренных магглов, оставив немногих в качестве слуг (хотя, непонятно, зачем — есть же домовые эльфы!), но для будущих сторонников у него в ходу другая «замануха». Обычные люди плохи не тем, что у них грязная кровь, а тем, что у них «низменная душа» — именно потому магия им не дается. Не-маги подвержены всяческим порокам — алчности, высокомерию, агрессивности, недальновидности, и все это грозит в дальнейшем ужасными катаклизмами (видение ядерного гриба прилагается). И кто как не волшебники — чистокровные, разумеется! — способны и обязаны предотвратить это безумие? Тем, кто присоединится к нему на условиях абсолютной и искренней преданности, Гриндевальд обещает очень нетипичные для хрестоматийного нациста вещи — счастье, свободу и любовь. Все это он обещает не просто чистокровным, но при этом проблемным, непонятым, одиноким и в чем-то уязвленным. Он в самом деле, вполне по-мэнсоновски, предлагает им некий суррогат семьи. Очень любопытно обещание «свободы любить кого угодно» — даже магглов. Это, разумеется, вовсе не нацизм гитлеровского разлива, если все же искать соответствий в начале прошлого века, то это скорее, «Телема» Алистера Кроули.

В этом смысле очень интересно наблюдать за складывающимся парадоксом. Джоан Роулинг, которая накануне выборов в США призывала американцев не поддерживать консерватора, тирана и ретрограда Дональда Трампа, внезапно воплощает в своем злодее черты, которые заставляют задуматься о том, куда может привести проповедь свободы, полностью оторванная от морали. О том, что эта проповедь может быть насквозь лживой и скрывать за собой ледяную жестокость абсолютного социопата, желающего абсолютной же власти не только над телами, но и над душами. Волдеморт прост и отвратителен, как осклизлый топор мясника, в то время как Геллерт Гриндевальд — тонкий яд. Разумеется, он безжалостно и походя убивает (и уж если делает это, то принимает меры, чтобы после расправы не оставалось никаких «выживших мальчиков»), но наводить ужас для него не главное. Главное — очаровывать, привораживать и растлевать, соблазняя не кнутом, а пряником. В этом он действует совсем как современные проповедники свободы от всего — как и Роулинг, большие нелюбители консерватизма.

Кстати, о кнуте. Отношение Роулинг к государственной власти всегда было сложным. Министерство Магии в «Гарри Поттере», словно сумасшедший цилиндр фокусника, непредсказуемо выбрасывало из себя то отважных и самоотверженных мракоборцев, то какую-нибудь садистку Долорес Амбридж. В общем, от него было лучше держаться подальше, как от поросшего сосульками карниза. Американское Министерство в первой части «Фантастических тварей» вообще вызывает оторопь, парижский аналог с охраной из «милых котиков» тоже производит впечатление пугающей мертвечины. Не удивительно, что добросердечный и безалаберный Ньют Скамандер шарахается от любого официоза, как от чумы. Но после знакомства с Гриндевальдом и его методами он явно переходит на сторону порядка, и это дорогого стоит, как для него самого, так и, по всей видимости, для автора.

Похоже на то, что начинавшаяся так невинно и красиво борьба за свободу и толерантность даже в глазах своих поборников начинает принимать пугающие черты. О том, что концепция Зла и основная проблематика в магической саге поменялась, и фокус переместился именно в сторону противостояния «обычных» и «не таких», на котором и играет главный антагонист, говорит буквально все. Если Волдеморту по большому счету плевать на магглов, его волнует лишь чистота крови среди волшебников и власть над волшебным миром, то Гриндевальд явственно противопоставляет две неравные части человечества. Магический мир в «Фантастических тварях» хоть и отделен от обычного барьерами, но куда ближе к нему даже по бытовым привычкам — волшебники не носят мантий и островерхих шляп, они одеты вполне «цивильно» и похожи скорее на «иных» из мира «Дозоров» Сергея Лукьяненко или каких-нибудь очередных сериальных «мутантов». А такая близость делает волшебников и ведьм не обитателями почти что параллельного мира, а именно особо одаренными, со свойственными особо одаренным претензиями и «тараканами». Собственно, проблема сложных взаимоотношений магов и не-магов обозначилась еще в первой части «Тварей», где она была практически основной темой. Молодой Дамблдор в этой новой раскладке сил до разочаровывающей оскомины напоминает профессора Ксавье, а Гриндевальд… ну, например, Магнето.

Но о художественных недостатках и вторичности «Тварей», а также о странных трансформациях сеттинга, можно рассуждать долго, важнее другое — тема опасных попыток разделить человечество на этажи, на «избранных» и «быдло» становится все более актуальной. Старомодный, «расовый» нацизм уже устарел, теперь речь идет об агрессивной элитарности другого свойства. На эту элитарность все чаще претендуют бывшие гонимые и ущемленные в правах, соблазняемые сладкоречивыми витиями, которые отчаянно льстят им и предлагают исполнение всех запретных желаний. Отклонение от нормы агрессивно объявляется подлинной нормой, а норма — серостью и душной посредственностью, которая должна быть «поставлена на свое место». Эта новая диктатура демагогически объявляется «свободой». При этом государство однозначно объявляется врагом свободы, для борьбы с ним используются любые грязные приемы, прежде всего — прием «сакральной жертвы», так наглядно продемонстрированный в новом фильме.

Хотела ли сама Роулинг, чтобы ее новую сказку увидели в этом ключе? Возможно, и нет, но порой вполне меркантильное стремление сделать свою историю интересной для зрителя — а значит, и актуальной — творит воистину странные и неожиданные чудеса.