Предположим себе, что вы читаете современный роман о тяжёлой и запутанной судьбе современной женщины-интеллектуала восточного мира, которая родилась в одном месте, живёт в другом, интересуется культурой третьих стран, в меру чудаковата, в меру традиционна, но периодически отвергает предложения спецслужб о сотрудничестве и думает, с «кого делать жизнь». Интересно? Согласитесь, не столь частый сюжет.

Личный архив Ангелины Саул
Ангелина Саул

Конечно, Ангелина Саул, с ангельскими именем и немного ведьминским характером (от слова «ведать»), не такова, но что-то подобное, безусловно, присутствует. Головокружительный зеркальный колодец отражений: культур, имён, вер, надежд, любвей. Духовная жажда в Австралийской пустыне. Любовь к литературе, ибо, к счастью, парадоксальная судьба героини интервью в основном проживается в литературных и культурных измерениях, которые дают возможность реализации творческого потенциала. Как вам относиться к Ангелине: как к «выделывающейся» псевдоинтеллектуалке или как к интересному мыслителю, или как-то ещё… Вы можете сделать собственные выводы. Пример показательной академической статьи Ангелины в серьёзном журнале. Там же вы сможете найти контакты исследовательницы эроса и при желании вступить в переписку о насущных проблемах поэтики Хлебникова в Иране.

Родившаяся в Австралии, она соединила в себе русскую и ливанскую кровь, чтобы получить образование на английском языке, но искать себя на разных… И между языками тоже. В том числе учиться и писать диссертацию в Петербурге. До 17 лет Ангелина носила русскую фамилию — Зуева, а сейчас ставит своей целью «разоблачение стереотипов», в том числе об «исламской культуре», но не только… Стереотипов и Клише с большой буквы, вообще, вероятно. Словно бы это какие-то злобные демоны в нашем мире. Сложно сказать, кем она является больше: «человеком мира» или «везде лишним человеком». Надеюсь, что с уверенностью можно сказать, что она является интереснейшей собеседницей. Её лекции, поэтические чтения и кинопоказы проходят в Петербурге регулярно. Это особенно ценно, поскольку её взгляд позволяет странным и необычным образом не только посмотреть на «чужие культуры», но и на «свою собственную». Часто многие вещи оказываются не столь очевидными. Так, с удивлением и даже возмущением Ангелина заметила, что, будучи на юге России, легко находила в свободной продаже обычных книжных литературу, которая считается «экстремисткой» даже во многих мусульманских странах… Впрочем, пора перейти к самому интервью, которое я обещал сделать уже более полугода назад, но никак не доходили руки. С радостью его публикую. Мы разговаривали в небольшой «хипстерской» кофейне о тонких и драматических вопросах. Кругом шумели кофе-машины и рабочие с «болгаркой» на улице, поэтому прощу прощения, если что-то оказалось не полностью расслышанным. Придётся вам читать между строк. Мы общаемся на русском языке, а я, как обычно, публикую стенограмму почти без изменений. Убрав только финальную часть разговора, которая не прошла бы цензуру в любом случае. Все мнения, оценки и мысли в данной беседе носят совершенно частный характер.

Интересный вопрос. Мне кажется, что это когда всё… не так прямо выражено или показано, да? Здесь какая-то загадочность или, может быть, двойственность. Какая-то, может быть, сила внушения даже.

(смех) Да, мне кажется, что… Окей. Грубо говоря. Я выросла в колонии бывшей британской империи, в Австралии. Ландшафт Австралии во мне, ландшафт Англии во мне. Но мама — русская, бабушка, которая меня воспитывала, — тоже русская. Папа ливанец и его семья. Это всё как-то во мне. Но я хочу сказать, что последние пять лет мне вообще кажется, что я не являюсь этой либо другой, либо третьей… Есть ещё… не знаю греческий блюз или персидские стихи. Вот это я (хохот). Почему я не персиянка или гречанка? (раскаты хохота). Мне уже «русская» или «ливанка», с этим уже как-то знакома…

Мне кажется, что даже не в этом дело. Я не могу сказать, что половина моего тела более русская или ливанская… То есть я понимаю, что во мне есть эти вещи. Но где они находятся и каким образом… Например, две недели назад с одной подругой, она русская, мы пьём здесь чай. Она смотрит на меня и говорит: «Ты пьёшь чай совершенно по-русски, с ложечкой, да». А я никогда не думала об этом. То есть я не размышляю так, что вот сейчас я пью чай по-русски, а потом кофе по-арабски. Я так не размышляю. Может быть, это плохо… Я не знаю.

Я начинала писать, конечно, стихи. Совершенно забавно. На английском. (смех) Про кошку, какая она одинокая, и как она страдает…

Нет, она страдает от одиночества. И как она выживает. Были тоже такие заумные про то, как кресло стало кораблём. Может быть, даже фантастическое что-то иногда.

6−7. У мамы даже остались книжечки, которые я сделала. В школе писала. Научные, наверное, когда мне было 16−17 лет. Я читала много литературоведения, и я поняла, что это моё, то есть как можно анализировать одно стихотворение с совершенно разных сторон. Я поняла, что вот это как раз моя родина, то есть этот мир символов, метафор и выражений. Я помню, что я так сильно готовилась к интерпретации Сильвии Плат, как раз, что я читала, наверное, не знаю, 15 разных интерпретаций. (смех) Я поняла, что в этом тоже есть какой-то творческий подход. И тогда я ещё писала стихи, и там в Австралии выиграла какие-то детские конкурсы. Какие-то там награды для молодых. Всё такое. Мелочи. Где-то кое-как опубликовалась. В университете я начинала заниматься ещё журналистикой, то есть тоже про искусство, рецензии на разные там открытия выставок, новые книги, фильмы, оперы… И тоже писалось это всё как-то поэтично, да? И я до сих пор страдаю от этой болезни. (смех) Хочется всё выразить поэтично. Иногда это получается, иногда — нет. Потому что, например, в науке… Я даже помню, как ты много лет назад при знакомстве, ты критиковал какую-то статью, ты читал, может быть, пару строк. Потому что, действительно, на русском языке очень сложно для меня как-то поэтично выразить себя в научном жанре.

Всё очень важно, но, конечно, сейчас научный мир немножко другой. Например, несколько лет назад я писала типа «Литературного травелога» про Хлебникова в России и Иране. Я ездила туда в научную командировку. И, скажем так, это было, может быть, такое смешение литературоведения, путешествий и науки.

Ну я писала о нём, конечно, я писала о нём научно, но именно для публикации, для развития языка и красоты. И, конечно, публика побольше. Потому что наука это что? Это языковая некрофилия, да? (смех) То есть кто читает это?

Кто меня читает, научные тексты? А вот когда насчёт Хлебникова я опубликовала не в научном журнале, но в литературном, австралийско-американском журнале, то публика была побольше там. Более доступно всем. Такой стиль.

Я хочу сказать. Некоторые и в Ливане! У меня есть знакомый, который занимается дизайном и архитектурой. И, как ни странно, из этих ребят, они хорошо знают футуристов русских. И обожают теорию! Кручёных. Малевича. Татлина. Хлебникова. Потому что для них это как основа этого «бума», этого «взрыва». Поэтому знают. Но, конечно, это немножко как такой порочный круг. Поскольку это обычно для тех, кто реально занимается этими вопросами. Либо поэты, которые увлекаются авангардом, они тоже как-то в курсе. Но у них тоже свой авангард есть. Тоже были те, кто писали белыми стихами и с иностранными словами. Даже с профанным языком, чтобы избавиться от сакрального.

Ну где как… (смех) Арабский мир тоже такой многообразный.

Я не могу быть представителем этого мира.

Скажем так. Даже в одной стране, я могу точнее сказать что-то про Ливан, поскольку я там даже гражданка. У меня там друзья и родственники. У нас семейный дом там. Но, конечно, у большинства свой пуризм. Но там другой подход к миру sensuality, то есть в некоторых сферах это всё доступно и нормально. Например, на свадьбе, или в том, как ходят в университет. Я бываю в библиотеке там часто. И реально часто всё открыто. Даже, может быть, там, где я выросла в Австралии, не так ходят! Считается, что там тепло.

Я хочу сказать. В плане теории, если там, то есть Жуманна Хадаад (Joumana Haddad), которая создала журнал эротической литературы. Конечно, ей было много угроз.

Кстати, от разных. Не только мусульманских, даже христианских группировок там. Но она до сих пор там такая активная. За эротическое выражение. Ссылается тоже на какие-то древние источники арабской литературы.

До. И даже после. Ещё разные режиссёры, я знаю, Даниэл Арбид (Danielle Arbid). Она снимала фильм «Бейрутские ночи», кажется, по-русски. И она очень открыто в интервью говорит, что она любит эротические кадры, и она хотела всё показать. И она очень красиво это показала. То есть это ливанка, и она не стесняется. Поэтому важно помнить, что в разных эпохах арабского мира всё тоже было не как сейчас. Всё было смешано и непонятно иногда. Особенно в стихах. В Андалусии, например, это было совершенно нормально выразить такие эротические штуки. И до сих пор, просто это происходит иначе. Поскольку есть интернет и разные жанры. Ещё рэп. И всё такое.

Раньше у меня здесь был товарищ, и мы проводили поэтические вечеринки. Иногда с танцорами. Иногда с художниками. Иногда с музыкантами. И это всегда было довольно интересно, потому что у нас была какая-то концепция. Например, мы написали один проект: «Мазохизм в русской культуре». Другой с художниками, более, может быть, даже заумный, поэты рисовали на телах художников. И наоборот. Пересечения, да, стихосложение и рисунок. Конечно, организовывать события, где много участников и где пересекаются форматы искусств, — это было очень сложно. Я ушла от этого, потому что я поняла, что каждый раз должна была устраивать какую-то гармонию между разными идолами. Это утомляет человека. Я поняла, что я хочу писать больше, собственно говоря. Сейчас я делаю мероприятие, которое связано с тем, что два года назад в магазине «Порядок слов» я принимала участие в международном проекте в защиту одного палестинского поэта, который был приговорён к смертной казни в Саудовской Аравии.

Да, фетва. Но даже не фетва, а официально.

По поводу стихов, которые отрицают бога.

Да. За тексты. Ашраф Фаяд (Ashraf Fayad) его зовут. И здесь, как и по всему миру, была такая акция. Чтения. И здесь, я не знаю почему, но организаторы связались со мной в последнюю минуту, за три дня до события. И я слышала о нём, но я не читала его стихов. Учитывая мой арабский язык, поскольку я шучу, что я разговариваю чуть-чуть как ливанская гопница. То есть я читаю, но мне всё-таки надо много времени, чтобы понять.

Ну, я читаю, но не понимаю всё в Коране. Кто понимает всё в Коране? Это тоже очень сложно. И я много всего могу сказать по этому поводу… И вот это событие. Я хотела найти какие-то его стихи, которые были связаны с традиционными исламскими формами стихов, поскольку есть целая школа тех, кто до сих пор их пропагандирует, «касиды». И я переводила с арабского на русский язык. Я была единственный человек там, который это сделал. Потому что все остальные русские ребята здесь просто читали какие-то переводы с английского. Меня, честно говоря, «бесило», что люди в интеллигенции здесь очень провинциальные. Они принимают участие в таком событии, но у них столько шаблонов про арабский мир. И в итоге. Что случилось.

До того, как я читала в арабском и в переводе, я читала маленькую, ну не лекцию, но они поставили меня первой, потому что я больше знаю. Я говорила про эту эстетическую форму, что это означает. Я говорила про особенности перевода, да? Солнечные буквы и лунные буквы. И как это не получается перевести.

Да. И такие вот говорила, просто реально, технические штуки. Или «бейт» это и крепость, дом и строфа стиха. И я хотела сказать, что мы все литературные люди принадлежим к этому дому. Кроме того у меня фамилия такая же, как у поэта, «Фаяд». Но, ты знаешь, было много настолько, на мой взгляд, тупых или оскорбительных даже не вопросов, а комментариев. Насчёт беженцев в Европе, насчёт Корана, насчёт ислама. Я им сказала, что мы не собрались сюда, чтобы судить ислам. Дело не в том, что я верующая или неверующая, мусульманка или нет. Мы здесь, чтобы поддерживать этого человека! Который, собственно говоря, он сам неверующий. Вы говорите не по теме. У меня, кстати, есть видео этого мероприятия. Я не говорила ни одного слова про политику. И мой папа, когда узнал. Он мне сказал: «Не говори ни одного слова про политику!». Он боится, что мало ли что, может быть, мне кто-то в арабском мире…

Это вполне возможно. Потому что и в арабском мире я послала бы их всех, правительства, ты знаешь куда… И папа сказал: «Не говори ничего». Окей, папа. Хорошая дочка. И сказала публике, что я много раз бывала там на поэтических дуэлях, где выпивают, танцуют. И они спросили: «Как?» Я сказала, что есть интернет. Есть тысяча видео про Ливан. И я поняла после этого, что мне нужно что-то сделать. Это как, извини меня за выражение, «культурный джихад». Против мракобесия «типа интеллигенции» здесь. Потому что это не какое «быдло», да. Это именно в культурном месте. Я была в шоке. Особенно когда некоторые даже культурологами оказываются. И мне кричали по поводу беженцев, как Европа исчезает. Ну, Дима… Я им сказала, что вы знаете, что исчезает? Арабский мир исчезает. Убивают всех там.

Всё очень просто.

Как я говорю на арабском, «килун харамеея, килун шарамута», это значит, что…

Да, и политика в арабском мире такая. Каждый политик проститутка и вор против своего народа. Нет ни одного правительства там, которое показывает что-то иное.

Да. Особенно. Особенно! То, что мне не нравится здесь в России, что они думают, что арабский мир — это Саудовская Аравия. Тогда как большинство стран не похожи на Саудовскую Аравию. Наоборот! Многие ненавидят. Поскольку Саудовская Аравия большой союзник США, и не только США, даже с Россией всё-таки у них постоянно переговоры. То есть возникает такой образ. И это общепринято. Я против этого. И столько арабов против этого образа. Потому что это совершенно не так. Я поняла два года назад, что мне надо что-то сделать с этим. Потому что это нереально существовать с такими шаблонами, это просто противно. И я создала первый фестиваль арабского кино в Питере. На Лендоке и в открытом пространстве. Я показала фильмы из Ливана, из Палестины, из Туниса, из Ирака. Из разных сект и конфессий. С музыкой и юмором. Я обожаю Элиа Сулеймана (Elia Suleiman). Он показывает жизнь без слов, такой арабский Чарли Чаплин. Прекрасное кино, чтобы сразу передать образ. Вот эти их кадры. Это не иностранцы, которые снимают «из Голливуда». Это местные, со своей точкой зрения, своим повествованием. И это очень важно. И многим очень понравилось. Было очень много народу. Может быть, я должна была сделать больше. Последнее время я поняла, что нужно что-то ещё сделать, поскольку я больше литературный человек. Я ушла как-то от кино очень рано. Поэтому я советовалась, где классика, а где что-то новое. Волонтёры помогли мне с переводом. Я сама переводила два фильма на русский язык. И вот всё получилось.

Да. Потому что я не верю в системы грантов. Я не хочу продавать себя никакому государству. Потому что я не люблю рамки. Если мы смотрим на «линии солнц» арабской культуры, не знаю, Халил Жибран (Khalil Gibran), Бутрис Эл-Бустани (Butrus Al-Boustani). Если мы смотрим в русском серебряном веке. То есть люди творили, создавали. Ну Башня Иванова. Никто не спонсировал это, да. Люди, которые рядом поддерживают. Есть такие люди, как я, может быть, для современного мира это совершенно тупой подход. Может быть, слишком идеалистический, наивный. Но я уже из своего опыта знаю, что возможно сделать это всё. Я очень довольна, когда это всё получается. Да, иногда я трачу какие-то свои деньги. Распечатки брошюр. Или оплачиваю поездку кому-то. Ну и, в конце концов, я пытаюсь как-то отблагодарить всех, если это возможно. Ужин. Книги хотя бы.

[*] Никто не предполагал, что интервью проведёт в утробе диктофона время, которое сопоставимо с жизнью ребёнка в чреве матери, но хорошая новость в том, что Ангелина с того времени организовала множество событий и не собирается останавливаться. Программу её уникальных мероприятий можно легко найти в сети или на её личной странице в социальных сетях. Ближайший цикл культурно-анархических событий планируется по воскресеньям в «Галерее» на Кропоткина, 11.