Эзотерика Сталина: премьера спектакля «Пастырь» Сергея Кургиняна

О чем этот спектакль? Вот так сразу в лоб. Без размашистых театральных предисловий. «Театр на досках», что на Садово-Кудринской. Спектакль «Пастырь. (Мистерия, повествующая о становлении личности Сталина)». Текст и постановка художественного руководителя театра Сергея Кургиняна.

Так о чем этот спектакль? У меня однозначного ответа после просмотра нет, да, похоже, к этому не стремился и сам автор. Напротив, он к этому и стремился — к неоднозначности ответа, к множественности решений. Казалось бы, само название — «Пастырь» — дает единственно правильное направление размышлений, и подзаголовок — «Мистерия, повествующая о формировании личности Сталина» дает определение сути происходящего на сцене. Но поскольку речь идет о фигуре действительно исторического масштаба, о человеке, оставившем генетический след на нации и поколениях, все произошедшее с маленьким мальчиком и взрослеющим подростком в небольшом грузинском поселении Гори становится сюрреалистически важно для осмысления не только прошлого, но местами и временами для понимания настоящего. Не преувеличиваю.

И сразу — до сюжета — немного о форме, так как это задает и драматургию, и тональность всему действу. Это поэтическое произведение, вернее, это речитатив в рифму. Как ни странно (после Шекспира, Маяковского и других крепких авторов), это необычно для восприятия. Поначалу оказываешься не готов к художественности именно этого образа, для вхождения в постановку требуется время. Это вообще крайне непростой спектакль, требующий постоянного напряженного внимания, сопоставления фактов, легенд, образов. Само действо не выстроено четко по хронологии (это было бы скучно и не соответствовало бы жанру), оно больше ассоциативно, психоделично — это своего рода наваждение Сталина: и нет, не предсмертного, хотя тема смерти проходит красной линией всей постановки, и нет, еще не умудренного колоссальным политическим и военным опытом, не отягощенного всем грузом ответственности за содеянное. Это видения человека, уже пережившего победы и поражения, уже глубоко повязанного кровью и предательством. Насколько детские и юношеские страхи, его борьба с видениями прошлого сформировали будущего непримиримого борца? Вот и введение в сюжетную линию сразу противопоставляет все духовное и нравственное, что есть в Иосифе: кто ты — волк или пастырь? Что тебе предначертано судьбою и насколько ты властен над ней?

Вся маленькая жизнь проходит в неразрешимых конфликтах, бесплодных поисках, метаниях… Семинария с ее послушанием и наставлениями и бунтарский дух, рвущийся наружу. Тайна рождения, о которой никто не мог и заикнуться во времена Вождя, и кто есть его подлинные мать и отец: и по сути и по рождению. Детские болезни — он не раз был близок к смерти — и чудодейственное исцеление. Поклонение мифам и духам, злым и героическим, благодетельствующим и предающим. Завораживающие встречи подростка с Цыганкой и Одержимой. Запутанные и трагические истории с ближайшим другом Камо, повешением знаменитых в районе героев и бандитов Сандро и Григора. Трогательная и печальная история самой большой и единственной любви Сталина Екатерины Сванидзе… Надо признать, чтобы понять и само поведение героев на сцене, и символику реплик, и взаимодействие событий, надо очень хорошо знать биографию вождя. Нет, в спектакле нет выдуманных мотивов, все построено на фактах или на широко распространенных мифах. Так, очень много внимания уделено отцовству Виссариона (он, кстати, по пьяни — а это было часто — звал Иосифа выродком от другого), и отсюда — вопросы о нравственности матери, и далее — мучения подростка. Здесь всплыли и Аршак, сосед и отец друга Камо, и даже Пржевальский.

Но представляются важными некоторые вопросы. Так, нужно ли было еще раз обращаться к историческому персонажу Сталину и особенно затрагивать его детство, с его страхами, с его борьбой с окружающими, проблемами возмужания. И надо ли было это переводить в форму исторической фантасмагории, делать поэтический спектакль-размышление.

И то и другое мне кажется актуальным и уместным.

О значимости Сталина распространяться сейчас не вижу смысла. Ведь подсознательно многие из нас не в состоянии окончательно сформировать отношение к Вождю — ни ярые сталинисты, ни ярые антисталинисты: на чаше весов всегда на другой стороне остается увесистая гирька.

Вам достаточно пойти в любой книжный магазин и подойти к исторической полке — львиная доля, чуть ли половина изданий посвящены Сталину. И всенародное голосование по выбору самых великих исторических персонажей России с огромным перевесом подтвердило роль Иосифа Виссарионовича как человека, оставившего огромный и самый глубокий след в истории страны. Понятно, что определенную роль сыграла и близость деяний по временной шкале: многие люди, жившие в то время, здравствуют и сегодня, а их дети, внуки, правнуки — мы и есть. (Некоторые психологи и социологи утверждают, что через 4−5 поколений после событий их значимость в умах современников нивелируется; итак, скажем, Великая Отечественная в действительности, а не для показа, через одно-два следующих поколения у той молодежи будет также весомым событием, но немногим важнее войны 1812 года). При всем обилии научных и других изысканий биографии Иосифа Виссарионовича, его деяния и его влияние на историческую протяженность еще можно и нужно исследовать.

Но насколько плотно в связи с этим надо рассматривать детство?

Это уже стало общим местом западной культуры: у тебя проблема — ты идешь к психотерапевту. И это не только в кино. Он, оставляя за бортом всю твою нелегкую жизнь, въедливо начинает выяснять, до каких лет ты писался в кроватку, купили ли тебе вожделенную игрушку, как часто бил папа маму и поднимал ли на тебя руку, гнобили ли тебя одноклассники (тот, кто гнобил, видимо, в психиатрах до сих пор не нуждается — у него все хорошо). Насколько это верно? Как-то у нас было принято в таких случаях взять пару пузырей и отправиться к лучшему другу. Пить и плакать ночь напролет, потом бегать за добавкой к таксистам (не брало), в тяжелую годину — развод или дело жизни попросту отняли (и то и то не редкость) — могло затянуться дня на три, а то и на неделю. Но потом, вроде как отошедший — дикое, но верное лечение, — вроде как и обновленный и что-то смутно, но уже про себя решивший, идешь по жизни дальше. У них так не получается? Или у нас душевные проблемы медициной не считались?

Можно ли все последующее в жизни человека отнести к проблемам ребенка и его восприятию в то время? Нет глубокой уверенности, что большинство наших поступков корнями уходят в проведенное детство. Научных работ, хороших и плохих, больших и малых, не счесть. И, странно, в молодости эти идеи чаще всего отвергаются или относишься к ним несерьезно, с возрастом, ближе ко все далее отодвигаемой пенсии, начинаешь признавать, что да, это имеет под собой основание. Не верю, что все до единого могут вспомнить судьбоносные удары, навсегда оставившие след в жизни, но то ли атмосфера юной поры, то ли мелкие детали, складывающиеся в общую картину, то ли еще что неосознанное, но это действительно откладывается на судьбе. Но также влияние первой работы, первого брака, первого большого успеха или поражения впоследствии также оставляют отпечаток. Что более ценно, сказать трудно.

Из этого комплекса «полного цикла», скорее всего, исходил и автор текста Сергей Кургинян. По сути, он пытался соединить в одну цепочку разрозненные звенья самых сильных впечатлений и эмоций. Поэтому и оправдан надрывный драматизм постановки — все действующие лица находятся в состоянии ужасающего стресса, высшей точки накала страсти. Это поддерживает нерв спектакля.

Это точно никак не отнести к психотерапевтической помощи. Напротив, тебя выдергивают из самоуспокоенности, заставляют проецировать действие на прошлое, задавать вопросы даже себе. Этому способствует многое. Например, минимализм декораций, когда глазу не зацепиться за яркое пятно, все выдержано в традиционных грузинских черных тонах, поневоле сосредотачиваешься на главных персонажах — на игре актеров и на их словах. Слова и несут тяжесть реальных и мифических образов. Поэтический речитатив, то взмывающий вверх до крика, то переходящий в песнопения, то бросающийся вниз в шепот, и дает ощущения магического реализма.

Отдельно и коротко об игре актеров. Вернее, актрис, потому что именно они, несмотря на неизменное присутствие на сцене самого Сталина, и являются настоящей движущей силой постановки. Они замечательны все, но три образа произвели неизгладимое впечатление: Ведущая — Юлия Горжалцан, Цыганка — Мария Подкопаева, Кеке (мать) — Анна Кудинова. Три с половиной часа без перерыва — на одном дыхании, на разрыв аорты.

На спектакле было много молодежи. Не знаю, что они поняли, но вид у них был потрясенный. Может, этого и добивались создатели этого спектакля.