Профессия архитектора — удивительный сплав компетенций. Лучшие её представители равно хороши в искусстве, технике, экономике и общественных дисциплинах. Прежде чем начинать строить мир, ещё учась, архитектор выстраивает себя через уникальные связи между осваиваемыми дисциплинами. Начиная карьеру, он достраивает освоенное личными склонностями и, стремительно развиваясь, ищет свою нишу. Архитекторы имеют крены в художников, инженеров или даже футурологов. Но даже самые эксцентричные «главные строители» обладают умением верифицировать свои замыслы перед властью, реже — перед бизнесом.

Тотальный монолит общественного ценетра района Сетагайя в Токио, 1960 год сдачи

Творческая свобода дана зодчим, может быть, большая, чем другим представителям элит. Ведь состоявшийся архитектор, вне зависимости от эры и политического строя — занимает гарантированно высокое положение, живёт по высоким стандартам и не является только «творческой интеллигенцией», входя и в более влиятельные круги.

Этапы архитектурных биографий похожи по своему ходу. Здесь не слишком отличилась даже Советская Россия. Советские академики архитектуры происходили из знатных родов и стен имперских академий художеств, а значит — всё в целом согласуется с западной моделью. Отличия начались после Октября. В СССР эпохи авангарда и после — хватило как прорывов, так и курьёзов. Труд порой пренебрегали ограждать от человеческих слабостей, и это приводило к совершенно разным последствиям, вплоть до трагических. Случалась и воинственная конкуренция между поколениями, и гротескно-буржуазные выходки.

Осветительные торшеры, плитка. Здание как будто вытекает наружу — так писал о нём Рэймонд, в качестве комплимента

Японская архитектурная история XX века, цикл о которой мы развиваем, слегка сравнивая с отечественной — выглядит в этом сравнении как будто безупречной. Внешний взгляд не считывает ни конкуренции между учителями и учениками, не видит явной ангажированности и коррупции. В далёкой и такой другой стране — умеют держать лицо, особенно перед иностранцами.

По мере входа Японии в мировую экономику после Второй Мировой войны именно подобная разумность и трудолюбие позволили японцам заслужить известный авторитет. Когда распадался CIAM — тот же Танге присутствовал при скандале и, сдержанно понаблюдав, — присоединился к команде X, этот самый CIAM, развалившей. Бунт в случае Кендзо Танге — никак не повлиял на его репутацию, чего не скажешь о западноевропейских коллегах.

Внутреннее здоровье японской архитектуры позволило каждому из больших мастеров примерно к 50 годам достичь максимума витальности в своих работах, не отвлекаясь на лишнее. Ученики не подсиживали мастеров, а сотрудничали с ними, заказчики — как государство, так и ведущие корпорации — выстраивались в очередь. Поставщики были готовы дать наилучшую технику и материалы. Статус каждого из больших деятелей — всегда только рос. Как тут не вспомнить внутренние цеховые распри, происходившие в Академии Архитектуры СССР и Союзе Архитекторов по самым разным поводам.

Хотя по остальной части задния и не скажешь, что его аудиторим может быть столь суров

Кунио Маекава, пройдя свой большой архитектурный путь, начавшийся ещё в 1920-е и открывший собственную мастерскую в 1935-м, вышел на предельную витальность примерно с 1950 года. Закончив работы в рамках PREMOS — индустриальной технологии индивидуальных домиков, рассчитанных на срок службы в 5 лет, Маекава как раз достигает возраста архитектурной зрелости. Поставив в Японии первые дома современной архитектуры, он ведёт формальные поиски её адаптации.

Погоня за технической новизной позволяет быстрее всех коллег уйти от примитива деревянных материалов, хотя его деревянные сооружения были будто уже из бетона. И начиная с первого железобетонного дома, Nihon Sogo Bank, построенного в 1952 году, Маекава направляется к диалектике унификации формы и методов монтажа.

Он говорил про Nihon — штаб-квартиру нескольких банков, проектирование которой было начато ещё в дереве, до войны: «В нём я собираюсь использовать все свои знания».

В 1954 начинаются интенсивные работы по индустриализации строительства. Наступает эра бетона — сначала грубого, отливаемого на площадке, но вскоре и сборного, привозимого с заводов железобетонных изделий. Мастерская Маекавы активно экспериментирует в комбинации обоих подходов на одной стройке. От здания к зданию прогрессирует технология стыковки силовых элементов, внедряется новое поколение остекления, так важного ввиду практически горизонтальных ливней.

Kaijo Building

Эксперименты с голым бетоном были мотивированы тем, что он не страдает от погоды, не стареет и не требует обслуживания. Во всяком случае, так казалось в середине-конце 1950-х. Сейчас мы видим на подобных сооружениях некоторую патину, но на вкус многих — это лишь добавляет им шарма.

Наконец, позже к бетону начинают добавляться отделочные элементы из обожженой плитки, мраморной крошки и черепичные сборные панели. Плитка, переходящая из горизонтали общественных зон в вертикали стен — приглашала замедлить здесь свой шаг и остановиться, сбавив свойственную японским мегаполисам спешку. Яркий пример — общественный центр Сайтамы, 1966, где плитка подчёркивает городское пространство.

Мы писали, что Маекава решил не быть урбанистом, но он всегда решал участки зданий комплексно, как маленький город. Неспроста он построил более десятка крупных общественных комплексов. Их ярчайшими компонентами были аудиториумы. Если же участок был сверхмалым, то и здесь удавалось создать вдохновляющий мультиплекс, как, например, дворец молодёжи префектуры Каганава, 1962 года.

Если же площадь участка была больше — киноконцертные залы перемежались с библиотечными и другими ответвлениями зданий, небольшими парками или агорами. Ни один из залов не похож на другой. Чего стоит тотальный — наружный и внутренний — монолит токийского общественного центра района Сетагаи, 1957 года, или пещерообразность убранства зала Токио Метрополитен с монументальным декором от Масаюки Рю (1961), стоящего напротив музея современного западного искусства, спроектированного Ле Корбюзье — учителем Маекавы.

Анонин Рэймонд, первый наставник и работодатель японца, написал об этом сооружении: «Главная симфония Кунио Маекавы, работа человека больших способностей».

Киберпанк убранства киноконцертного зала дворца молодёжи Каганавы, 1962

Силовой эксперимент с тотальным, ничем не покрытым монолитом в Сатагайе можно дополнить отделением банка Нихон Сого в токийском районе Фукагава (1956). Здание держится на своём выявленном экстерьере. Или оконными проёмами — каркасом на главном офисе производителя швейных машин Janome в Токио (1965).

Наконец, когда Маекава решил, что готов — он построил первый в Японии небоскрёб — Kaijo Building. Предельно выверенное и лаконичное и потому — безразличное для взгляда с Запада, в Японии это здание заслужило почёт и уважение. 25 этажей + 4 подвальных не могли впечатлить сторонний взгляд в 1974 году. Однако первоначально задние проектировалось 150-метровым. На его финальном проекте сказались законодательные ограничения, связанные с близостью императорского дворца и требованиями императорской семьи к видам из святыни.

Повествование касается лишь выборочных, но знаковых объектов, построенных мастерской Маекавы. Мастера, без которого нельзя понять и переключиться на изучение более молодых его последователей, ученики которых, в свою очередь, определяют облик современной Японии, и далеко не только её.