Валентин Серов — художник и ясновидец

«Не столько художник, сколько искатель истины», говорил о Серове его друг Константин Коровин.

Выдающийся портретист и один из наиболее значительных мастеров России и Европы, Серов заслужил свою популярность, действительно, той правдой, которую он искал в людях. Правда, как известно, мила не каждому, и, возможно, поэтому другие ее искатели Серова превозносили, а недоброжелатели не просто критиковали его, а удостаивали самых грубых эпитетов. Так, когда Павел Третьяков приобрел одну из лучших картин художника «Девушка, освещенная солнцем» (1888), то член-учредитель Товарищества передвижников, маститый Илларион Прянишников ходил по выставке, где была представлена эта картина, и возмущался:

«Это не живопись, это какой-то сифилис!»

Передвижники Серова невзлюбили, и было мнение, что причина их отторжения — в несбывшейся надежде на то, что он продолжит их путь, будет рисовать похоже на них.

«Но они не думали, не знали, не поняли, что у нас-то своя любовь, свои глаза, и сердце искало правды в самом себе, своей красоте, своей радости», — говорил Коровин.

А Серов сразу казался среди художников не похожим ни на кого. Он, для которого ориентиром в искусстве были мастера венецианского Возрождения, если чему-то и стремился подражать, то это той легкости, с которой они работали, тому свету, которым наполняли свои картины:

«Легко им жилось, беззаботно. Я хочу таким быть — беззаботным; в нынешнем веке пишут всё тяжелое, ничего отрадного. Я хочу, хочу отрадного и буду писать только отрадное. Скучны ноющие люди… Везде кругом тяжело и грустно, надо находить и другую, бодрую сторону», — говорил Серов в юности.

Конечно, он знал, что сама жизнь выдающихся итальянцев в 16-м веке отнюдь не была столь беззаботной, чего стоит только пример Пармиджанино, которого посадили в тюрьму после того, как в яростном порыве он уничтожил выполняемую на заказ роспись. «Отрадно», пародируя лучших мастеров прошлого, стремился рисовать старший современник Серова, голландец Альма-Тадема. Но насколько салонной, томной и напыщенной была живопись Тадемы, настолько же Серов неизбежно отстранялся от безвкусных прекрасностей.

При этом все возможности писать на потребу чужому вкусу у него имелись: Серов был весьма востребованным живописцем и, кроме того, одним из любимых художников царской семьи. Начав оттачивать мастерство с портретов родственников (за одну зиму 1881-го он нарисовал всех членов семьи своей тетки) и своей невесты Ольги Трубниковой, в возрасте 22 лет он на заработанные деньги отправился в Италию и, вернувшись вдохновленным, написал первую знаменитую свою работу — «Девочка с персиками» (1887). Это был портрет В. С. Мамонтовой, девочки из русской купеческой династии. Своих близких друзей Мамонтовых, включая главу семейства Савву Ивановича, Серов изобразил практически всех, а «Девочка с персиками» принесла автору главный приз на конкурсе Московского общества любителей художеств.

К своей работе Серов относился не просто щепетильно, а ревностно и в некоторой степени ревниво, никого к ней не допуская. С этим качеством связаны два ярких случая в его биографии. В 1889 году он работал над портретом генеральской дочери Софьи Драгомировой и отправился в Москву, немного не завершив работу. Его учитель, выдающийся мастер Илья Репин, сделал своей рукой несколько мазков на костюме и украшениях модели, и этот поступок так глубоко возмутил Серова, что он в резкой форме высказал учителю свое недовольство, и их отношения на какое-то время испортились.

В 1892 году, через четыре года после крушения императорского поезда, харьковские дворяне решили построить на месте происшествия церковь, и Серов вместе с Коровиным выиграли конкурс на создание портрета Александра Третьего с семьей. Вскоре Серов уже обладал всеми признаками придворного живописца: он запечатлел коронование Николая Второго (1896), но эта акварель, полная ярких красок и серьезных, почти печальных лиц участников, не стала такой знаменитой, как позднейшая выдающаяся работа — портрет Николая II (1900), ставшая, пожалуй, самым известным изображением последнего императора. Изначально предполагался парадный портрет, но работа не клеилась, свои эскизы Серов отметал один за другим. Пока однажды император не вошел к нему в серой тужурке и терпеливо уселся за стол, сложив руки, посмотрев на него каким-то совсем не парадным взглядом. Тогда и была схвачена идея этой столь нехарактерной и тем невероятно ценной картины. Коровин считал, что Серову первому из художников удалось уловить и передать свойственные этому человеку «мягкость, интеллигентность и вместе с тем слабость».

Когда же Серов принес портрет на заседание членов «Мира искусства», он поставил его на стул перед столом так, что руки на картине как бы лежали на столе, и стал наблюдать за реакцией входящих в зал. Первый вошедший впал в ступор при виде такой картины, второй брякнул «Здрасте, ваше императорское величество!», третий снял шапку…

Искусствовед Игорь Грабарь, как и многие критики, особенно отметил глаза на этом портрете, но отметил по-своему:

«Да-да, детски чистые, невинные, добрые глаза. Такие бывают только у палачей и тиранов. Разве не видно в них расстрела девятого января?»

Может, и видно, не зря же Брюсов считал Серова ясновидящим:

«Вглядываясь в лицо модели, он видел то, что было, что есть и что будет с человеком». — Невероятно, правда? Но это так».

Заказы от высочайших особ, однако, скоро прекратились, и произошло это по инициативе самого Серова. С этим связан второй эпизод, показавший отношение автора к своей работе. Когда он писал тот самый портрет императора, в творческий процесс вмешалась императрица. Говорят, Александра Федоровна указала, что сама разбирается в живописи, и начала критиковать работу Серова, а он протянул ей кисть и предложил внести исправления самостоятельно. Сам Николай на это смолчал, а она на сеансы больше не приходила. Серов же, завершив работу, перестал работать для двора.

Вскоре после этого он много занимался организаторской деятельностью, устраивал выставку «Мир искусства», был избран профессором-руководителем мастерской Высшего художественного училища при Петербургской Академии художеств, однако от этой должности отказался.

В октябре 1903-го Серов тяжело заболел, написал завещание, но помогла удачная операция, подтвердившая прободение язвы желудка. Весь последующий год он восстанавливал здоровье, вновь путешествовал по Италии, бывал у друзей, в том числе у политика Виктора Обнинского, депутата первой Государственной думы. К тому времени относится портрет жены госдеятеля Клеопатры Обнинской с зайчиком — один из выдающихся графических портретов Серова.

Вскоре произошло событие, которое вывело Серова из числа живописцев, прославляемых за причастность к царской семье. Бесчеловечный разгон демонстраций и народных выступлений 1905 года, обернувшийся кровавой бойней, потряс Серова в прямом смысле до потери сознания. Следующим шагом в его творчестве стала серия обличительных зарисовок — «Разгон демонстрации казаками в 1905 году», «После усмирения», «Виды на урожай 1906 года», «Солдатушки, бравы ребятушки…»

Сразу после Кровавого воскресенья Серов написал руководству обращение по поводу нахождения во главе Академии художеств великого князя Владимира Александровича, имевшего непосредственное отношение к расстрелу безоружных людей. Присоединился к нему только один коллега — Василий Поленов:

«Мрачно отразились в сердцах наших страшные события 9 января. Некоторые из нас были свидетелями, как на улицах Петербурга войска убивали беззащитных людей, и в памяти нашей запечатлена картина этого кровавого ужаса. Мы, художники, глубоко скорбим, что лицо, имеющее высшее руководительство над этими войсками, пролившими братскую кровь, в то же время состоит во главе Академии художеств, назначение которой — вносить в жизнь идеи гуманности и высших идеалов».

Письмо хода не получило, и тогда они оба вышли из Академии.

События 1905 года с пронзительной правдивостью и точностью описал Горький в гениальном романе «Жизнь Клима Самгина», и позднее именно ему Серов подарил оригинал «Солдатушек». А Серова Горький упомянул в этой книге в эпизоде похорон убитого в Москве большевика Николая Баумана:

«Один — коренастый, тяжёлый, другой — тощенький, вертлявый, он спотыкался и скороговоркой, возбуждённым тенорком внушал: «Ты, Валентин, напиши это; ты, брат, напиши: черненькое-красненькое, ого-го! Понимаешь? Красненькое-черненькое, а?»

Это описание относится к картине «Баррикады, похороны Н. Э. Баумана» (1905).

Среди позднейших работ Серова особенно выдающимися считаются портрет известной танцовщицы Иды Рубинштейн (1910) и «Похищение Европы» (1910). Но в конце 1911 года Серов скоропостижно скончался от приступа стенокрадии, оставив после себя богатейшее творческое наследие. Тем печальнее, что последние годы этого великого мастера пытаются представить этаким элитным портретистом, корифеем салонной живописи.

Художник и критик Петр Нилус (1869—1943), пожалуй, сказал о Серове особенно точно:

«Он владел секретом того, что является наиболее притягательным в художнике-портретисте. Он обладал удивительной способностью уловить в лице отражение внутреннего мира человека, самых сокровенных глубин души его и с большим мастерством передавал это в своих картинах, оживляя полотно и заставляя краски служить проводниками наблюдательности и таланта художника. Реализм Серова сочетается в нём с особой, ему лишь свойственной искренностью, которая всегда чувствуется в его произведениях».