Художник на краю жизни

В 1871 году парижские знатоки живописи бурно обсуждали картину малоизвестного до того момента художника Пьера Пюви де Шаванна. На полотне под названием «Надежда», казалось бы, не было изображено ничего потрясающего. Обнаженная модель, сидящая на фоне плоско выполненного пейзажа, держит в руке то ли лавровую ветвь, то ли дерево, растущее на заднем плане. Изображение красивой юной девушки на этом полотне не просто статично, оно антидинамично. Так чем «зацепила» зрителей картина, почему для своей работы Шаванн выбрал такое название и какое новое направление в искусстве она открыла?

В европейской жизни и культуре во второй половине XIX века происходили поворотные события. Борьба направлений модерна и романтизма во всех областях закончилась очевидным поражением последнего. Поступь модерна, войн, индустриализации, чудовищного разрастания задымленных городов оставляла мало места для романтического протеста, призыва «остановить это всё» и вернуть человечество в славную пору Средневековья. Взамен размеренности и созерцания вся жизнь городов превратилась в яростное движение, столкновение, а где-то и поле боя. Романтическое оказалось на обочине, а официальное направление — классический академизм — высмеивали уже буквально все, казалось, что он духовно мертв, учит только технике рисования и поучает на примерах предшественников. Против академизма, вслед за романтиками, восстал импрессионизм, изображавший окружающее в стиле эпохи — динамично, ставя движение в качестве священного принципа изображения. Сам не стремясь к тому, импрессионизм стал социальным обличителем, — этому самому обличительству, подвижности, историческому движению и сказала «Стоп!» картина «Надежда». Этой первой пробой разговора о конце истории Шаванн открыл такое направление, как символизм.

Автор нового направления в искусстве, Шаванн родился в Лионе, в обеспеченной семье горного инженера. Закончив учебу в Леонском колледже, Шаванн увлекся живописью, в 1852 году создал собственную мастерскую в Париже. Он учился у известных художников, включая Делакруа, но не принимал ничью сторону: ни одно из художественных направлений его не захватывало (хотя он слегка симпатизировал признанному мэтру академизма Энгру). Свои картины Шаванн пытался выставить в Парижском Салоне, первую работу — «Согласие и раздор» — приняли, когда художнику было 35, но большой известности она ему не принесла (хотя ее и купил Амьенский музей). В 1860-е Шаванн продолжал писать аллегории — «Отдых», «Труд», «Осень» и другие. Все изменилось с той самой эпохальной работой «Надежда». Современному зрителю может показаться непонятным, что же такого поворотного было в той картине, а современники Шаванна идею уловили сразу. Лицо и телосложение должно быть инфантильным, взгляд — добрым и бессмысленным, а красота, как «интеллектуальная роскошь», решительно возвращена зрителю. Гениальная находка Шаванна была в том, что он отбросил академический пиетет перед эпохой, поучительностью и историзмом. Полностью отсутствует в его работах какое бы то ни было «Авраам породил Исаака, Исаак породил Иакова»: время остановилось и громко это продекларировало. Поэтому девушка на картине «Надежда» держит в руке ветвь, как железнодорожный сигнальщик — свой красный флажок. Эта картина говорит, что есть место, где ничего не движется, где можно только наслаждаться красотой, не требующей к себе никакого содержательного дополнения. Шаванну своими аллегориями «под античность» удалось продемонстрировать, что эпохами можно играть, как кубиками, как оторванными от содержания инструментами, весь смысл которых — в наиболее эффективном подчинении зрителя, которого надо остановить.

«Эта худышка со стебельком в руке на фоне по-детски нарисованных могильников — каким образом может она поднять наш дух? Для Надежды она слишком уж тщедушна», — писал искусствовед Кастаньяри.

Но дух поднимать и не входило в задачу.

«Здоровый» патриотизм французов только что получил страшный удар от объединившейся Германии, которая выиграла Франко-Прусскую войну и взяла главный приз — Эльзас-Лотарингию. Двигаться и что-то менять Франция, исчерпавшая, как казалось многим, «лимит на революции», не могла, а дух деланного веселья оборачивался потогонной фабрикой канкана, как на картинах Тулуз-Лотрека. Поэтому «Надежда» сыграла именно в 1871-м, когда общественное мнение было сбито с толку шоком проигранной войны. Движение, царившее до сих пор, переходившее от радости к отчаянию, возникло желание прекратить. Возможно даже, это было сродни ощущению, что происходят пляски на краю пропасти. Творения Шаванна на этом фоне выглядели как открытие: вот она, та страна грез, которая сможет дать наконец отдохновенье, не требуя взамен ничего. Даже шаванновская любовь к родине вполне, говоря современным языком, соответствует охранительству: святая Женевьева с винтовкой в руках всё так же стоит на страже Франции. Больше не нужно академическое поучение прекрасному, прекрасное необходимо не для того, чтобы наставлять, а для того, чтобы насыщать и ублажать усталого горожанина с достаточными к тому средствами. Для такой цели годны любые средства — имитация любой эпохи, любой культуры, любого направления, лишь бы они обладали главным — красивой неподвижностью, которая ни к чему не зовет, кроме как к себе. Публика, как оказалось, страстно желала именно этого — того, что декларировал Шаванн.

Искусство во второй половине и конце XIX века было ярко. На картины импрессионистов красота приходила вместе с индустрией, с человеческим усилием, за красотой находилось что-то еще. Но это же оказывалось очень близким к призыву изменить себя и мир вокруг себя к лучшему, для чего импрессионисты использовали и сатиру, и лирику, и жесткий реализм. Всему этому поставила свой символический предел «Надежда» — надежда на то, что не нужно ничего менять. Элита — в том числе политическая — восприняла такую находку с восторгом. Шаванну отдали для росписи самые главные идеологические объекты — Пантеон, церковь святой Женевьевы (покровительницы Парижа), Сорбонну и другие. Почему «Надежда» открыла Шаванну путь к вершине? Потому что он стал воплотителем консерватизма. Он указал четко: никуда идти не надо, мы уже там, где нужно.

Со второй половины XIX века во Франции действовала группа «Парнас» — объединение поэтов, куда входили Бодлер и Верлен. Картины Шаванна стали зримым выражением идеологии этого общества, провозгласившего своим девизом «Искусство ради искусства». Основатель «Парнаса» Леконт де Лиль считал искусство «интеллектуальной роскошью», которая не зависит от истины, пользы и нравственности. Красота как таковая оказалась вполне в духе Шаванна, символизм которого утверждал прямо: символ говорит только о себе.

Для де Лиля и его единомышленников античность не была академическим образцом, который мог бы исправить современность. Античность призывалась как замена современности, антитеза настоящего, прообраз будущего. Позднее эту мысль подхватил Ницше, а тогда, в изобразительном искусстве, ее воспринял и вознес Шаванн со своими священными рощами, аллегориями, пасторалями и счастливыми землями. Его творчество нашло большой отклик, широкая публика тоже восприняла эту идею. Подтверждение тому — буйный расцвет символизма, давший пышные побеги ар-нуво во Франции и югендштиля в Германии. Попытка остановить время казалась плодотворной в течение долгих двадцати лет, до тех пор, пока начало ХХ века не заявило со всей безжалостностью о приближающейся катастрофе.