Отчаянные поиски Ван Гога: копия на грани подлинного

Где та грань, за которой искусство переходит в чистый технический эксперимент, а эксперимент становится искусством? Наверное, сложно объяснить словами, это воспринимается на уровне ощущений. Очень может быть, что это вкусовщина, не более. Но по моим собственным ощущениям фильм «Ван Гог. С любовью, Винсент», признанный многими выдающимся событием в современном кинематографе, неустойчиво балансирует на самой этой грани.

Вообще-то мультипликация, созданная на основе актерской игры, заснятой на пленку, вещь совершенно не новая. Так называемая ротомация или «эклер», когда кадр за кадром обрисовывается отснятый материал, возникла чуть ли не вместе с искусством анимации. Так изображались реалистично выглядящие люди в классических фильмах Диснея и в советских мультиках вроде «Золотой антилопы». Правда, почти никогда таким образом не обрисовывались кадры полностью — и персонажи, и фон, а полнометражный мультфильм, созданный при помощи масляных красок, — такого не делали еще никогда (хотя есть прекрасные короткометражные работы, например «Старик и море» Александра Петрова). 125 художников из нескольких стран, семь лет скрупулезного труда, 65 тысяч полностью вручную написанных картин… На такой проект можно замахнуться, только если по-настоящему «загорелся». Создатели фильма Дорота Кобелла и Хью Велчман действительно были поглощены своей идеей. Но удалось ли им создать полноценное самостоятельное произведение искусства или это нечто вроде необычного спортивного подвига, какие заносят в Книгу рекордов Гиннесса, и одновременно мемориал великому мастеру, материальное воплощение всемирной к нему любви, но не более? Рискну сказать, что и да, и нет.

К сюжету, пожалуй, вопросов меньше всего. Это классическое путешествие-квест, начинающееся с сущей мелочи, с поручения, взятого на себя чуть ли не из-под палки, но превращающееся в сакральное странствие в поисках собственного я и своего пути в жизни. По ходу дела история лукаво прикидывается детективом, да так правдоподобно, что начинаешь беспокоиться — неужели тебе в самом деле подсунули еще одну пошлость на тему о загадочной гибели художника, из которой предприимчивыми расследователями уже выколочено немало денег? Фильм блистательно обманывает ожидание тех, кто действительно хотел чего-то «жареного» и сенсационного, подкидывая многозначительные намеки и таинственные события, которые не выводят никуда. Порой и откровенно издеваясь — криминалист, который в свое время утверждал, что, судя по характеру раны, Ван Гог мог застрелиться только левой рукой, превращен в чудаковатого старикашку, утверждающего, что художник должен был стрелять левой… ногой и в доказательство выставляющего бедолагу-искателя в дикую позу, словно деревянный манекен. Зрителя приводят к очень простой, но не сразу очевидной мысли — вместо того, чтобы пытаться разгадать загадку смерти художника, нужно постараться понять его жизнь, и понять ее через его творчество, а не собирать сплетни шапочных знакомых и даже свидетельства близких людей. В итоге загадка остается, конечно же, неразгаданной, кутила и драчун берется за ум, а зритель — пусть даже не каждый второй, а пятый или десятый — отправится после просмотра… пусть не в Овер, но хотя бы в интернет, искать полотна великого голландца.

А вот исполнение остроумнейшей задумки несколько разочаровывает. Отрисовать целый фильм «под Ван Гога» и, может быть, даже лучше Ван Гога (вспомним сделанные в фильме доктором Гаше копии, которые часто не могли отличить от оригиналов, а то и предпочитали им) — это очень трудная задача, достойная всяческого уважения. Но режиссерскому решению фильма о творчестве не хватило творческой искры. Прием применен слишком плоско и прямолинейно — то, что происходит в настоящем, мы видим через призму картин Ван Гога, прошлое же дано черно-белыми движущимися рисунками в стиле иллюстраций в старых журналах. Все настоящее — бурлящими буйными мазками, все прошлое — спокойно и в оттенках серого. А, собственно, почему так? Разве не логичнее было бы, если бы сын почтмейстера Арман Рулен, поначалу весьма равнодушный к творчеству Ван Гога, который, по его мнению, испортил его отцу жизнь и репутацию, входил в созданный художником мир постепенно, учась видеть его глазами? Если бы, например, в гостинице в Овере ему стали сниться не черно-белые, а наоборот, цветные сны? Если бы по мере того, как странник проникался бы предметом своего исследования-наваждения, мир художника вторгался бы в его мирок, сперва прорываясь для него отдельными мазками сквозь обыденное, чтобы к концу захлестнуть его с головой, вобрать в себя? Но в фильме этого не происходит. А потому сыгранная актерами история — неплохо сыгранная и не лишенная философского содержания, осталась сама по себе, а вангоговская стилизация, потребовавшая гигантских усилий, — сама по себе, этаким надетым на фильм карнавальным костюмом, а не собственной его живой кожей. Кстати, о коже — наложенные на лица персонажей подвижные мазки производят странное впечатление, особенно это касается женских лиц, которые временами становятся отталкивающими и старообразными. Было ли так задумано или это побочный эффект технического решения, судить сложно.

Но все же фильму следует отдать должное — и не только как некой диковине. Он не только удивляет, но и не оставляет равнодушным и утверждает истину о том, что если человек создан по образу и подобию Божьему, то это означает, что ему под силу творить миры, пусть даже всего лишь при помощи холста и красок. А великие художники ближе прочих к Небесам, полным глядящих прямо в душу звезд и взвихренных космических энергий. Может быть, потому некоторые из них уходят туда так рано…