Догнать жизнь: провинциальный квест без рыцаря и принцессы

Старики говорят, что каждый мужчина должен на своем веку построить дом, посадить дерево, вырастить сына — тогда его предназначение по минимуму будет исполнено. Но что делать, если тебя самого посадили, и не на пару месяцев, а на суровые 14 лет, вычеркнув их из твоей жизни? Как ты теперь ее, жизнь, догонять будешь? Задача, по мнению всё тех же мудрых стариков, почти невозможная.

Фильм «Гогита. Новая жизнь» — о том, как сделать невозможное возможным. То есть о чуде. Очень обыкновенном, тихом и неброском. Что мы обычно ожидаем увидеть в рассказе о том, как человек преодолевает превратности судьбы? Душевные терзания, страдания, может быть, даже отчаяние, потом какой-то спасительный кризис, перелом к лучшему, волевое напряжение, упорство, стиснутые зубы, прорыв — и награда. Ничего такого в истории возвращения в жизнь крестьянина, сидельца, снова крестьянина Гогиты Читишвили нет. Всё очень буднично, просто, словно и не было этих долгих 14 лет, а всё, что оставила тюрьма — это наколки на теле.

На самом деле, конечно, это не так. Не может дело обойтись без «наколок» и шрамов в душе. Если присмотреться, то герой фильма выглядит несколько неловким, слегка не от мира сего, отделенным от окружающего тонкой прозрачной границей. Он похож на отрезанную, удачно пришитую, но еще не до конца прижившуюся часть тела, бледноватую, с ослабшей чувствительностью. Гогита напоминает если не мальчика, то подростка. Но в чём-то ему очень повезло. Он одинок — но он не один.

Жителю большого города, с одной стороны, легче, а с другой, труднее живется. Легче — когда всё хорошо. К твоим услугам горячая вода в кране, лифт, балкон с красивым видом, общественный транспорт, кафе, ресторанчики, шумные или тихие развлечения. Среди всего этого можно прожить и одному. Но если случится беда, поставившая всю жизнь на уши, то всё придется начинать совсем заново — искать работу, возможно, даже дом, причем не всегда можно рассчитывать на помощь и понимание родных, даже если они еще живы, а уж соседи — и вовсе чужие люди. Не то на селе, особенно в тех краях, где сохранился обычай жить большими семейными и соседскими кланами, справлять вместе праздники за большими столами, знать в подробностях, что происходит в судьбе друг друга, искренне сопереживать, «болеть», помогать — при этом не оскорбляя жалостью. Сельскому человеку есть куда вернуться. Если дом обветшал, его можно поправить, а привычку к крестьянской работе, привитую еще в детстве, не вытравят никакие испытания — забудет голова, так руки вспомнят. Если тебе плохо, горько, одиноко, тебе особо некогда заниматься самокопанием, растравлять болячки души — круговорот крестьянского труда, неразрывно связанный с жизнью природы, сразу захватывает вернувшегося к нему человека, требует внимания к себе на каждом шагу — коровы сами не подоятся, всякий мусор со двора не сгребется в кучи и не сгорит, а мед не растечется из ульев по банкам.

Окружающий Гогиту быт кажется, с одной стороны, лоскутным, а с другой — странно гармоничным. Консервативным — и подверженным некатастрофичным, но неуклонным переменам. В хлеву или на пасеке всё, как было веками, в доме — советские ковры на стенах, на столе — современный компьютер, а в нём Интернет. Гогита вроде бы начинает поиск своего счастья так, как это издревле делали крестьяне, планируя женитьбу как часть обустройства: «Вот отремонтирую дом — женюсь!». Однако новое уже стучится в двери. «Не отремонтирую — всё равно женюсь!» — со смехом добавляет Гогита. И невесту он ищет не по ближней и дальней округе, а в большом мире, и на свой вкус, а не по указке главы семейного клана — матери. Совсем отбился от рук!

И выбор нашего героя необычен, даже в чем-то вызывающ. «Столичная штучка», жила в Греции, не красавица, но творит красоту… Правда, не картины пишет, а торты на заказ печет, то есть, по крестьянскому разумению, не баловством, а делом занята. «И сама все торты, наверное, пробует!» — втыкает шпильку мать.

Да, что тут сказать, избранницу Гогиты Маку не назовешь милой пышечкой — всё обстоит куда серьезнее. Такой выбор — и впрямь своего рода бунт. Это в русской деревне про гибкую, как виноградная лоза, девушку, чего доброго, спросили бы: «Болеет, что ли?», а на Кавказе, в Грузии, всё совсем наоборот… Но, кажется, это только отговорка: «А кому еще я после тюрьмы да за 40 нужен?». Для Гогиты важно выбрать жену самому, по своему разумению и сердцу, и жениться побыстрее, чтобы почувствовать себя настоящим мужчиной, а не бедолагой, разжалованным в подростки и слушающимся маму (пусть даже очень хорошую маму, дай ей Бог долгих лет!). По-настоящему «догнать жизнь».

Гогита и Мака — очень непростые, не шаблонные персонажи. Не обычные «маленькие люди», потому что над каждым судьба если не посмеялась, то подвергла особым испытаниям. И не зеленокожие герои «Шрека», «довольные собой тролли» — мол, для вас мы нехороши и некрасивы, зато друг другу любы. Им трудно жить и еще труднее притереться друг к другу, принять друг друга, довериться, забыть про оценивающие взгляды окружающих. Они ходят кругами, принюхиваясь и приглядываясь, как натерпевшиеся от охотников лесные звери, отступают-разбегаются, делают вторую попытку… И по-своему парадоксально, но как-то очень правильно выходит, что их прямой путь к счастью начинается с горя. Молча и ненавязчиво оказаться рядом с людьми, которые вчера были тебе чужими, помочь проводить чужого старика в последний путь — и в конце этого необъявленного экзамена тебе доверят бросить на гроб горсть земли, рисуя крест. Перекресток. Расставание и встреча…

Как-то совершенно не хочется угадывать, какие сцены этого очень необычного фильма постановочны, а какие просто выхвачены внимательной камерой из потока бытия. Возможно, режиссер то и дело говорил своим героям повернуться так или этак, сесть на скамейку, обратить внимание на декорацию пляжного фотографа, сделать сэлфи… А может быть, весь материал поставляли судьба и случай, а делом режиссера были только отбор и монтаж. Кто создает бриллиант — природа или огранщик? Леван Когуашвили творит из грубого материала жизни что-то вроде картины деликатной китайской тушью. В кадре почти нет субтропического буйства. В фильме вообще очень немного лета и праздника жизни. Даже пляж выглядит пустынным и строгим, всего лишь декорацией для одиночества. Нетуристическая Грузия «Гогиты» — это голые деревья и седая от поземки и инея трава. Равнина, а не горы, лишь намеком присутствующие вдали. Грустно топчущаяся в дыму от зимнего костра лошадь. Сложенные из камней стены, неказистые заборы и крылечки. Вроде бы не похожая на нашу, русскую, и одновременно до боли знакомая глубинка.

Обыденные картины и детали перестают быть случайными, под руками художника. Вот грустная отвергнутая Мака делает красивый торт в форме сердца — не для себя, для кого-то более счастливого. Вот украинская и российская силачки гордятся своими флагами после состязания на грузинском пляже — все улыбаются, и хотя бы в этот момент нет вражды. Вот Гогита примеривается к роли худого спутника пышной дамы на картинке, наверняка нарисованной для какого-нибудь накачанного красавца и его модельной подруги. Им-то смех…

В фильме нет места для жалоб и жалости, только для мудрого терпения героев и сострадания, сочувствия зрителей. Соседи считают Гогиту невинно пострадавшим, сам же он не пытается выгородить себя и не ропщет на судьбу. И даже находит какие-то плюсы: из друзей детства почти никого и в живых-то не осталось — кто от передоза умер, кого убили, а сам он вот, отсиделся… И это один из немногих моментов, где сквозь личное неожиданно остро и больно проступает общественное. Заставляет задуматься.

Финал фильма и завершен, и открыт — не может быть закончен непридуманный сюжет, герои которого, слава Богу, живы-здоровы. Будут ли Гогита и Мака счастливы после свадьбы, родятся ли у них дети? Возможно, когда-то мы это и узнаем, но на самом деле это любопытство излишне. Лучше оставить их одних вдвоем, между припорошенной снегом землей и холодным небом — счастливых, радующихся ветру с далеких гор. Догнавших каждый свою жизнь, которая вдруг сделалась одной на двоих.