Ёжик в тумане жив: Норштейн

Двери в мастерскую распахиваются с такой искренностью, непосредственностью и последней прямотой, что даже как-то теряешься. Мнешься на пороге, желая вытереть ноги о коврик. Это великая книга. А великое вынуждает умолкнуть ‑ и любые оценки как-то перестают быть уместными. В самом деле. К чему они? Что можно сказать про «Джоконду»? Что она улыбается? А про Парфенон, что он стоит на горе? «Снег на траве» издавался и раньше, но сейчас книга дополнена новыми иллюстрациями. И этот снег никогда не станет прошлогодним. Иногда это даже вызывает у меня лично злость и ненависть. В духе — чем я занимаюсь? Пишу рецензии… Кто я на этом фоне? Пропала жизнь. А из меня мог выйти Шопенгауэр, нет, Леонардо. Два Леонардо. И так далее…

В самом деле. Книга откровенно напоминает о возрождении. И в смысле объёма личности автора. И широты увлечений. И в смысле того, что перед нами энциклопедия. И буквально в смысле Каролингского возрождения тоже. В новом издании стало ещё больше фотографии, набросков, иллюстраций. Как можно читать эту книгу? Это тот редчайший случай, когда книга позволяет множество прочтений. Как подарочное издание, где можно просто вообще только смотреть роскошные иллюстрации. А не читать. Просто ощущать ладонью гладь иллюстраций. Как умные и тонкие мемуары, причём не только с точки зрения личной судьбы художника (который гений, как ты да я), но и «шума времени», вообще, сюжетов культуры и прошедших эпох. Кроме того, безусловно, книга эта — великолепный и уникальный учебник. Для аниматоров, режиссёров театра и кино, сценографов, книжных графиков, искусствоведов, писателей и сценаристов, киноведов и любителей мультиков, философов и культурологов (список можно продолжить практически до бесконечности). Говоря ярлыками — учебник красоты и жизни. И с точки зрения учебника, самое бесценное — это авторский комментарий к этапам и нюансам работы, даже ошибкам и сложностям. Очень редко, когда можно получить столь развёрнутый и честный комментарий к своему и чужому искусству.

Есть здесь и тоска о «мировой культуре», насущная и простая, переклички имён, стилей, образов. Из какого сора рождается замысел? Из внешнего вида соседа или друга, из черновиков гениев, подсмотренного на трамвайной остановке, в переходе, переулке, на пустыре? Простая старая дверь может вдруг проявить свою фактуру, характер, душу… В работах художника есть перекличка и с ранним советским авангардом, и лубками и народными промыслами, иконами, документальными фотографиями… Стоит ли напоминать, что «анимация» — означает одушевление, одухотворение. Здесь всё перекликается друг с другом. Кажется, что дух дышит, где хочет. Но книга не только полна размышлений, тут и есть и предельно конкретные вещи. Вы узнаете много и о технике мультипликации, например, об особом устройстве съемочного станка, которые позволяет добиваться уникальных эффектов, и способах освещения, когда свет становится почти материальным…

Не всем близка эта анимация. У меня есть близкий друг, не случившийся (по крайней мере пока) американский режиссёр, которые по приезду в Россию совершенно искренне не понимал — почему для столь многих «Ёжик в тумане» кажется столь важным мультиком. Подумаешь звёзды, варенье, лошадь… То ли дело Дисней. Дело не в том, дело в другом. Сложно сказать, что является делом каждого мастера. Скорее всего, это становится понятным только равным. Но то, что эта выдающаяся книга, которую следует иметь дома или хотя бы прочитать — любому «образованному» и просто «хорошему человеку» — мне кажется, не требует доказательств. Моей приятельнице посчастливилось купить её даже с автографом. И мы долго читали её в кафе до её поезда. Будем надеяться, что мастер будет ставить автографы ещё многие десятилетия. И мы увидим ещё множество книг. Для меня одним из самых удивительных уроков является бесконечное трудолюбие. Достаточно увидеть мультфильм по хокку, чтобы понять, что каждый кадр продуман и прорисован.

Я человек даже не эпохи «Москвошея», а уж даже не знаю чего, вскормленный «фастфудом», «фейсбуком» и взращенный популярной музыкой из перестроечных киосков — я верю в это, что есть шанс спастись, если научиться видеть красоту. Или погибнуть вместе с ней. Однажды я разрыдался на «сказке сказок», это был не лучший момент моей жизни, но нестерпимо — я понимал, что это как-то отвечает и даёт смысл жить. Я посмотрел мультик и выжил. Простите уж за пафос. И мне показалось, что мультик был «про меня лично», мою семью с дедушкой с фронта, мои попытки поэзии, моё неумение жить, в конце концов. У моей прабабушки также скрипела машинка «zinger». Мой отец пил пиво и оказался хамом. Я хотел кормить ворон и ёл печёную в золе картошку, обжигая губы. Это я смотрел на зеркальных карпов в ржавой ванне, пока гвоздики и астры в хрустале дрожали на День Победы. А голуби ворковали на карнизе. Также обедали на террасе летного домика. Это я был совершенно одинок, как этот волчок.

Конечно, это справедливо для каждого. И в этом секрет. В случае настоящего искусства.

Каждый находит в этом себя. И пройдёт пару столетий — это останется таким же. Волшебное зеркало даёт шанс на встречу с собой. Может быть чуть более живым, чем обычно. И может быть, самое важное, самое важное вообще — связь, попытка протянуть руки помощи, спасения через века и мировую пустоту, крик о том, что там тоже кто-то был, кто-то мучился также как мы, страдал, верил во что-то, искал и надеялся на что-то, даже зная, что этого не будет никогда. Красота остаётся. Яблоко яблоком. Червь червём. Облако облаком. Молоко молоком. Мать матерью. Художник художником. Ёжик ёжиком. Морковка морковкой. Жизнь жизнью…