К дню рождения знаменитого американского писателя Трумэна Капоте, родившегося 30 сентября 1924 года в Новом Орлеане, устроители аукциона Жюльен сделали необычный подарок. Прах американского писателя был продан в Лос-Анджелесе за 45 000 долларов. Пока неизвестно, кто приобрел небольшой деревянный ящик с прахом знаменитого писателя и журналиста, автора документального романа «Хладнокровное убийство» и новеллы «Завтрак у Тиффани». Неизвестно также, что покупатель собирается с ним делать.

Иван Шилов ИА REGNUM
Трумэн Капоте

Даррен Жюльен, президент и основатель аукционного дома, носящего его имя, сообщил, что покупатель предложил почти в десять раз больше первоначальной цены.

Капоте умер в 1984 году в возрасте почти 60 лет в доме своей близкой подруги Джоан Карсон в Лос-Анджелесе, штат Калифорния. Незадолго до смерти, по словам Жюльена, Капоте дал согласие на продажу своего праха с аукциона. «Трумэн не хотел, чтобы его прах пылился на полке», — заверяет Жюльен. Джоан Карсон — бывшая жена знаменитого американского телеведущего Джонни Карсона — оказалась после смерти писателя хранительницей его праха. В 2015 году она скончалась, не оставив наследников. Все ее вещи, включая прах писателя, были выставлены на аукцион.

Аукционный дом Жюльена известен своими необычными лотами. Например, недавно пошли с молотка камни из почек канадского актера Уильяма Шатнера. Часто доходы с аукциона, проходящего в прямом эфире и режиме онлайн, направляются на благотворительные цели.

Это не первые приключения праха. В 1988 году дом Карсон был ограблен во время одной из вечеринок. Вместе с драгоценностями Джоан злоумышленники унесли сундучок с прахом писателя. Однако менее чем через неделю неизвестные неожиданно вернули останки. В 1991 году прах писателя снова хотели выкрасть, но и вторая попытка провалилась.

Будучи фриком в жизни, Трумэн Капоте остался таким и после смерти. Его произведения отображают внутреннюю жизнь. Конечно, он любил славу и деньги, но, как ни парадоксально, их ему приносили произведения о маргиналах и фриках, людях, отверженных обществом. Но чтобы писать о них так, как это делал Капоте, нужно самому не просто побывать в их шкуре, а жить их жизнью, познавать их в развитии. С одной стороны, он говорил: «Я алкоголик. Я наркоман. Я гомосексуалист. Я гений». С другой стороны: «Я всегда знал, что хочу быть писателем и что хочу быть богатым и знаменитым». Мы видим этакий американский вариант «чужого среди своих и своего среди чужих». Все гениальное рождается на стыке противоречий.

Но его гений породило полное отсутствие любви с самого детства. Родители Трумэна Капоте развелись, а мать пыталась компенсировать свое равнодушие дорогими подарками. Возможно, он начал писать оттого, что с ним никто не говорил, и он пытался развлечь себя сам, разговаривая с самим собой и перенося свои впечатления на бумагу. Страдая от манерных наклонностей подростка, мать отдала его в военное училище на исправление. Один Бог знает, что ему пришлось там пережить. Военный из него не получился, и Трумэн вернулся в свой колледж.

В 1942 году его мать с отчимом переселились в Верхний Ист-Сайд — фешенебельный район Нью-Йорка. Там и началась его светская жизнь. С подружками из богатых семей Трумэн стал ходить по ночным клубам и дорогим ресторанам. Бросив колледж, он устроился на работу в The New Yorker. Он не занимался там ничем серьезным: разбирал рисунки и делал вырезки из газет, но по сравнению с учебой в колледже это было уже кое-что.

Природа не наградила его физической силой. В 18 лет он выглядел как 12-летний мальчик. Его рост составлял всего лишь 1 метр 60 сантиметров, но он был красив, как девочка. Редакционные женщины опекали его с материнской заботой, а он выслушивал их жалобы на личную жизнь и давал советы. Так закрепились стереотипы его поведения с женским полом, которые Капоте использовал всю оставшуюся жизнь. В 1944 году его выгнали из журнала за то, что он посмел выйти из зала во время выступления поэта Роберта Фроста.

Но уже в 1945 году в Mademoiselle появился его рассказ «Мириам», в Harper’s Bazaar — «Дерево ночи». В ту пору рассказы были в моде, и критики встретили их благосклонно, ожидая от автора развития его дарования. Помогла дружба с женщиной. Карсон Маккалерс нашла ему литературного агента. Заключив контракт на написание романа «Другие голоса, другие комнаты», Капоте переехал в писательскую колонию Яддо, где, кроме того, что весело проводил время с богемой, еще заводил полезные знакомства. В частности, литературовед Ньютон Арвин стал для молодого писателя «Гарвардским университетом».

Роман «Другие голоса, другие комнаты» вышел в 1948 году. Капоте посвятил его Ньютону Арвину. Как сказал сам Капоте, это было «попыткой изгнать бесов, бессознательной, интуитивной попыткой, ибо я не сознавал, что роман — за исключением нескольких происшествий и описаний — в сколько-нибудь существенной степени автобиографичен. Перечитывая его теперь, я нахожу подобный самообман непростительным». Это была история о том, как чувствительный подросток ищет своего отца, а вместо этого находит себя.

Критики назвали роман «декадентской фантазией», а его автора сравнили с Оскаром Уайльдом и Эдгаром По. Роман продержался в списке бестселлеров The New York Times девять недель. «Другие голоса…» собирались издавать в Англии и Франции. Капоте отправился в Европу. После издания книги с фотографией писателя на обложке его стали узнавать на улицах. Он познакомился с Кристианом Диором, Жаном Кокто. «Когда я был молодым, я хотел быть богатым, страшно, страшно богатым. Моя мать после развода с моим отцом вышла замуж за богатого человека, но богатого по меркам высшего среднего класса. А это хуже, чем быть бедным… меня отправляли в хорошие школы, но я ненавидел богатых мальчиков. У них не было вкуса», — говорил Трумэн. Поэтому новые знакомства в европейской среде моды меняли его мировоззрение.

Однако самые лучшие отношения все-таки складывались с богатыми женщинами старше по возрасту. Это были настоящие иконы стиля, роскошные и ухоженные, птицы высокого полета. Трумэн научился им льстить, выслушивал их, манипулировал ими, в ответ они делились с ним самым сокровенным. Вот откуда он брал материалы для своих произведений. Поистине этот источник был неисчерпаем.

Его «подружками» были Мэрилин Монро, Элизабет Тейлор, жена президента компании Fiat, жена представителя династии Guinness, жена дипломата (посла США в СССР) Гарримана, жена основателя CBS, младшая сестра Жаклин Кеннеди — Ли Радзивилл. Да и с самой Жаклин он был на короткой ноге до тех пор, пока ему хватало ума не хвастаться этой дружбой. Но его тщеславие порой мешало жить не только ему, но и сильным мира сего.

Зимой 1955 года он посетил СССР в качестве журналиста, сопровождающего американский музыкальный театр Everyman Opera. Впоследствии он написал замечательный отзыв об этой поездке, который журнал «Нью-Йоркер» опубликовал в двух номерах под названием «Музы слышны». Капоте в ту пору был 31 год, и журналистика явилась для него абсолютно новым жанром, в котором он до тех пор никогда не работал. СССР тогда была закрытой, загадочной, пугающей страной, для новоявленного журналиста это был хороший шанс привлечь к себе внимание. К тому времени только закончилась Корейская война. Очень многим американцам тогда казалось, что Советский Союз вот-вот может начать ядерную войну. Скорее всего, Капоте тоже разделял эту точку зрения, поэтому его поступок можно даже назвать смелым, хотя он был продиктован, по всей вероятности, тщеславием и любопытством.

Его впечатления очень занимательны. Ведь то, что он увидел в нашей стране, действительно, иногда его пугало, что объясняется физической слабостью, но вряд ли это было то, чему он не мог стать свидетелем в США. Например, он нашел страшной сцену, которую наблюдал среди бела дня у Исаакиевского собора — четверо избивают одного.

«Четверо мужчин в черном стояли против пятого, прижатого к стене собора. Они молотили его кулаками, швыряя вперед и с размаху ударяя корпусом, как американские футболисты, тренирующиеся на резиновой кукле. В сторонке стояла женщина, прилично одетая, с сумкой под мышкой, как будто ожидая, пока приятели закончат деловой разговор. Не будь вороньего карканья, это был бы кадр из немого фильма: никто не издавал ни звука. Когда четверо нападавших отпустили пятого, оставив его распростертым на снегу, они, равнодушно глянув на меня, вместе с женщиной зашагали прочь, не обменявшись ни словом. Я подошел к лежавшему. Это был толстяк, такой тяжелый, что мне было бы его не поднять, и от него разило сивухой так, что скорпионы бы не выдержали. Крови не было, он был в сознании, пытался заговорить и не мог; он смотрел на меня снизу вверх, как глухонемой, пытающийся объясниться глазами.

Подъехала машина с зажженными фарами. По черно-белым клеткам на дверцах я понял, что это такси. Задняя дверца открылась, и меня окликнул Степан Орлов. Наклонившись к нему, я стал объяснять, что произошло, просить помочь человеку, но он спешил, не слушал меня, все время повторял: «Садитесь, да садитесь же!» — и, наконец, с потрясшим меня бешенством — «Идиот!». С этими словами он втащил меня в машину. Такси развернулось, и фары высветили лежащего. Пальцы его скребли снег, как щупальца насекомого, безжалостно опрокинутого на спину».

Капоте удивило такое нежелание помочь пострадавшему. Он даже решил, что эти четверо были чекистами, а Орлов узнал почерк коллег по конторе.

Интересно он описывает сцену в Эрмитаже перед знаменитыми часами в виде павлина: «К павлину подошла куча солдат из другой экскурсии. Тут как раз стали бить часы, и солдаты, бритоголовые деревенские парни в унылых форменных штанах, провисавших на заду, как пеленки, оказались перед двойным волшебством: они пялились на иностранцев и смотрели, как в бледном свете Зимнего дворца мигают золотые глаза филина и светятся бронзовые перья фазана. Американцы и солдаты теснились поближе к часам, послушать пение петуха. Человек и искусство, на мгновение вместе, живые, неподвластные старухе Смерти». Может быть, когда Капоте воочию увидел советских солдат, у него прошел страх перед ними?

А вот его описание советской пивнушки, в которой ему посчастливилось побывать: «Меня как будто швырнули в медвежий ров. Ярко освещенное кафе было до отказа набито горячими телами, сивушным дыханием и запахом мокрого меха от рычащих, скандалящих, хватающих друг друга за грудки посетителей. Вокруг каждого из столиков толпилась куча мужчин. Единственными женщинами были три похожие, как близнецы, официантки, дюжие квадратные бабы с лицами круглыми и плоскими, как тарелки. Они не только обслуживали посетителей, но и работали вышибалами. Спокойно, профессионально, со странным отсутствием злобы и с меньшей затратой усилий, чем иному — зевнуть, они отвешивали удар, которым вышибало дух у мужчины вдвое крупнее их. Помоги боже тому, кто вздумал бы сопротивляться. Воительницы надвигались на него втроем, лупили, пока он не падал на колени, и буквально вытирали им пол, оттаскивая бесчувственную оболочку к дверям и выбрасывая в ночь».

Еще Капоте удалось выступить в Союзе писателей, где он восхвалял Фрейда и участвовал в дискуссии о пьесе Погодина «Мы втроем поехали на целину». Его удивило, что автора обвиняли в нетипичности образов. Он позволил себе заметить, что свой стиль — это хорошо. Но в ответ ему процитировали Маяковского, что произведение должно быть «и пулей, и знаменем». После этого чуть ли не на улице к нему подошел представитель «золотой молодежи», заговорил с ним и ввел в свой круг. У Капоте появилась возможность сравнить жизнь простого деревенского солдата и представителя советской номенклатуры. Он хотел написать об этом отдельный очерк, но так и не решился, опасаясь, что у героев очерка будут неприятности на родине.

Позже он напишет, что эти очерки стали его самой интересной работой в период между 1948 и 1958 годом. Он тогда искал новую форму, и очерки помогли ему выйти из творческого кризиса. Он желал написать «журналистский роман, нечто масштабное, обладающее убедительностью факта, непосредственностью воздействия, как фильм, глубиной и свободой прозы и точностью поэзии». В 1958 году он пишет повесть «Завтрак у Тиффани», родившуюся из анекдота. Один моряк не разбирался в модных брендах, он слышал только о Тиффани. И очень хотел там позавтракать, не подозревая, что это ювелирный магазин. В 1961 году по нему сняли фильм с Одри Хепбёрн в главной роли.

Но все же поездка в СССР и очерки, которые он написал, вдохновили его и стали репетицией главного романа писателя «Хладнокровное убийство», изданного в 1966 году и основанного на реальных событиях.

16 ноября 1959 года газета The New York Times опубликовала заметку о жестоком убийстве семьи фермеров из четырех человек в поселке Холкомб. Сначала Капоте хотел написать просто очерк о трагедии, для чего поехал в поселок, чтобы разобраться во всем на месте. Но его внешность отпугивала местных жителей, его самого стали подозревать в этом убийстве. Ему повезло, что вскоре в Лас-Вегасе задержали настоящих убийц. Капоте со своей подругой Харпер Ли брали интервью у преступников, соседей и следователей. Есть версия, что писатель влюбился в одного из преступников Перри Смита, хотя, скорее всего, это неправда, просто рекламный трюк. Убийц приговорили к смертной казни через повешение. Перри просил Капоте присутствовать. «Это был страшный опыт, и я никогда не забуду его…» — напишет он позднее. Видимо, тогда он получил огромную психологическую травму, от которой уже не смог оправиться.

Рецензии на книгу были восторженными. Но нашлись и критики. «Это не литература. Это расследование», — писал режиссер Стенли Кауфман. Вскоре Капоте продал права на экранизацию книги и заработал 6 млн долларов, купил прицеп, чтобы возить свою кошку Диотиму и бульдога Чарли, снял апартаменты в самом шикарном отеле Нью-Йорка и попытался залечить душевные раны. Он выступил против смертной казни, которую назвал «узаконенным садизмом», и устроил грандиозный костюмированный бал. Приглашено было 500 человек, среди них Ротшильды, Рокфеллеры, Винздоры и прочие…

Старания оказались напрасными. За книгу Капоте не дали ни Национальную, ни Пулитцеровскую премию. Личная жизнь не складывалась. Капоте все чаще прикладывался к бутылке.

В 1975 году он издал первые главы «Услышанных молитв», в которых стал раскрывать тайны доверившихся ему женщин. Так, его жертвой стала Энн Вудворд, которая несколько лет назад застрелила мужа. Полиция сочла выстрел случайным, но Капоте изложил свою версию случившегося. Он написал, что жена застрелила своего мужа, когда узнала, что тот хочет развестись с ней. Энн Вудворд после этого покончила с собой. Друзья отвернулись от писателя. Капоте спилил сук, на котором сидел. Это был бунт.

«Им кажется, что я живу согласно их ценностям. Я никогда так не жил», — признается он.

Нужно было как-то держаться на плаву. И он поехал с лекциями по университетам. Вояж не имел успеха. Первый вопрос, который ему задавали: «Правда, что вы гомосексуалист?», приводил его в бешенство. Он пробовал сниматься в кино, но неудачно. Алкоголь и кокаин делали свое дело — у писателя развилась «мания преследования». Не помогли ни пересадка волос, ни подтяжка лица, ни хороший стоматолог. Он устал. Начались галлюцинации. Страхи и привели его в дом Джоан Карсон, где он умер 25 августа 1984 года. А его прах до сих пор не обрел покоя.