Геополитика Сталина: иранское направление

5 марта 1946 года председатель Совета Народных Комиссаров СССР Иосиф Сталин давал обед в Кремле в честь премьер-министра Ирана г-на Кавам-эс-Салтане. Местом проведения банкетов являлся один из красивейших парадных залов Большого Кремлевского дворца — Екатерининский. Такие приемы с участием Сталина всегда имели особенный, личностный характер. Он умел создавать специальный церемониал в зависимости от того, кого принимали, и результатов переговоров. В годы Второй мировой войны и вплоть до своей смерти в 1953 году Сталин провел несколько десятков таких «обедов» для лидеров союзных держав — Уинстона Черчилля и Шарля де Голля, глав находившихся в изгнании правительств — поляка Владислава Сикорского и чеха Эдварда Бенеша, представителей внешнеполитических ведомств Великобритании и США, видных британских и американских дипломатов и политиков — Энтони Идена, Аверелла Гарримана, Уэндела Уилки и других. Некоторые из них, воодушевленные «банкетной дипломатией» лидера Советского Союза, оставили об этом любопытные мемуарные воспоминания. Но у Кавам-эс-Салтане их нет.

С иранской стороны кое-что из происходящего в Кремле было описано только редактором газеты «Иране Ма» Джахангиром Тафаззули. «До выезда из Москвы в Иран глава нашей делегации Кавам сообщил нам, что генералиссимус Сталин приглашает нас на прием к себе в Кремль, — писал Тафаззули. — Мы начали вести подготовку к этой встрече. В 5 часов вечера 5 марта из иранского посольства в Москве отправились в Кремль к Сталину. На территории Кремля на каждом шагу нас дружественно встречали и приветствовали русские офицеры. Все собрались в зале, где должен происходить прием. Через некоторое время в зал вошли Сталин, Молотов, Микоян и другие. Генералиссимус Сталин приветствовал нашу делегацию и своих соратников. Иранская делегация увидела в нем совершенно спокойного и благородного человека. Самым характерным в его поведении было то, что Сталин обращался со своими маршалами как отец и одновременно как товарищ». Как правило, после взаимных приветствий и рукопожатий хозяева и гости вступали в следующий кульминационный акт — сам банкет, сопровождавшийся обильным угощением и многочисленными тостами-здравицами. Формально роль тамады выполнял глава советского внешнеполитического ведомства Вячеслав Молотов, а Сталин инициировал тосты, с помощью которых стремился расположить к себе гостей. Так, польский генерал Владислав Андерс писал в мемуарах: «Сталин всегда был очень вежлив, что выгодно отличало его от заикающегося Молотова с вечно злым лицом».

Однако на сей раз все было не так. Газета «Иране Ма» писала, что в ходе банкета Сталин и Кавам несколько раз отходили в сторону и разговаривали тет-а-тет. Точно так же вели себя начальник Генштаба Советской Армии Алексей Антонов и маршал Семен Буденный, ведший разговоры с членами иранской делегации. В свою очередь Андрей Вышинский вел переговоры с членами иранской делегации Дорри и Шафагом. Видимо, он считал их настолько важными, что решил написать об этом письменный отчет Молотову. Все это наводит на мысль, что участникам банкета было все же не до осушения своих бокалов и дегустации кремлевской кухни. Любопытно и то, что российский исследователь Оксана Захарова, описавшая почти все приемы высоких зарубежных гостей в Кремле чуть ли не с начала 1920-х годов и вплоть до смерти Сталина в 1953 году, не упоминает кремлевский прием Кавама-эс-Салтане. С этим действительно связана не раскрученная историками интрига.

Ведь визит Кавама в Москву мог бы и не состояться. 14 февраля 1946 года он представлял свой кабинет шаху, а 17 февраля — меджлису. Во время первичного голосования в парламенте сторонники Сеида Зияеддина, не желая допускать Кавама к власти, выдвинули кандидатуру крупного землевладельца, старейшего члена меджлиса Мотаминольмулька. В первом туре голосования Кавам набрал 53 голоса, а Мотаминольмульк — 52. Таким образом, Кавам стал премьером Ирана, набрав только на один голос больше соперника. Это был голос коммунистической партии Туде. В этой связи некоторые историки утверждают, что такое стало возможным только благодаря усилиям советских спецслужб и дипломатических учреждений в Тегеране. Известно также, что еще 30 января, получив карт-бланш от шаха на формирование кабинета министров, Кавам приглашал к себе секретаря советского посольства А. Ашурова и сообщил ему о своем желании послать представительную миссию в Москву. Также по указанию Кавама 2 февраля сотрудник иранского посольства в Москве Эттесами встретился с заведующим ближневосточным отделом С. Сычевым и передал адресованное письмо Сталину о стремлении нормализовать ирано-советские отношения.

Эттесами утверждал, что Кавам ждет от Сталина «многообещающий ответ, который укрепил бы позиции нового премьера в Иране». Ответ из Москвы был получен, и 5 февраля 1946 года Кавам, еще до своего утверждения в ранге главы правительства, объявил, что желает лично возглавить делегацию в Москву, а когда правительственный кабинет был утвержден в меджлисе, он сообщил, что получил от Сталина теплую поздравительную телеграмму и официально поставил Москву в известность, что желает во главе иранской делегации начать переговоры с СССР. В тот же день Москва дала согласие. «Молниеносный бросок» Кавама в Москву состоялся 19 февраля. Но с чем, с какими событиями это было связано? Существует мнение, что Москва, видя настойчивое стремление Англии и США получить в Иране новые концессии на разведку и добычу нефти, стремилась «застолбить» позицию, получить концессии на разведку и разработку нефти в северных районах Ирана.

В этой связи предусматривалось создание смешанного Советско-иранского общества по разведке и эксплуатации нефтяных месторождений в Северном Иране. Но еще до прибытия Кавама в Москву было известно, что только новый иранский меджлис будет рассматривать этот проект в конце октября 1946 года и только после вывода с территории страны иностранных войск. Изменить ситуацию и сроки не представлялось возможным, хотя это могло бы стать удобным предлогом для отмены визита Кавама в Москву. Есть еще один интригующий момент. Делегация Кавама «застряла» в Москве с 19 февраля до 7 марта. 20 февраля, когда Кавам первый раз встретился с Молотовым, тот почему-то поставил вопрос о времени аудиенции делегации со Сталиным, как бы намекая, что такая встреча необязательна. Кавам отвечал, что готов к переговорам в любое удобное для Сталина время, но в дальнейшем делегацию возили по театрам и выставкам. При первом же контакте Молотов пытался вытянуть у Кавама как можно больше информации, и ему это удалось. Так он выяснил, что парламент Ирана принял закон, запрещающий вести переговоры о нефти, пока в стране есть иностранные войска.

Молотов говорил, что «войска при нынешнем положении из Ирана выведены не будут», а Кавам напоминал, что Сталин ссылался на пункт 6 договора 1921 года, но в этом пункте речь идет об угрозе со стороны третьей державы, а не Ирана. Кавам предлагал вывести войска, а если возникнет какая-либо угроза для Советского Союза, (указывалась Турция — С.Т.), то он может ввести войска в Иран вторично. Дальше Молотов обратил внимание на требования иранских азербайджанцев об автономии. Кавам отвечал, что сложившаяся ситуация в Иранском Азербайджане противоречит Конституции, которая предусматривает наличие в стране одного правительства, а их теперь два — в Тегеране и Тебризе. Потом, как говорится в одном из документов наркомата по иностранным делам, «Кавам достал из кармана какой-то документ, перелистал его и заявил: «Здесь доказывается, что тюркский язык не является родным языком азербайджанцев. Этот язык занесен сельджукскими завоевателями 900 лет тому назад. До этого азербайджанцы говорили на фарсидском языке. Пантюркисты вели большую пропаганду в Азербайджане, распространяя там в большом количестве литературу, однако эта пропаганда не имела успеха, так как пантюркисты не могли изменить естество азербайджанцев. Существует только разговорный тюркский язык, но письменности нет». Молотов ответил: «Письменности нет, потому что нет грамотности — она не разрешена».

Кстати, все эти московские разговоры быстро становились известными в Баку. Первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана Мирджафар Багиров предупреждал Молотова, что «Кавам очень хитрый политик, способный на различные маневры», призывал не допускать того, чтобы он «вошел в доверие к Сталину», напоминая, что когда в 1920 году было подавлено движение в Гиляне и был убит руководитель движения Кучек-хан, Кавам был у власти. Кстати, архивы партийных и государственных органов Азербайджана, включая архивы органов безопасности, свидетельствуют, что Багиров рассматривал возможность для вхождения Иранского Азербайджана в состав Азербайджанской ССР. Но он подозревал, что Сталин готовится разыгрывать с Кавамом в Иране «азербайджанскую карту», и пытался всячески помешать этому. По всем признакам Багиров имел информацию о заочном знакомстве Сталина с Кавамом, относя его к периоду активнейшей деятельности Сталина на иранском направлении в период существования так называемой Гилянской Персидской Советской Социалистической Республики. В тот период в регионе происходили события, к которым Сталин мог иметь прямое отношение.

Тогда имя Кавама часто упоминалось в сообщениях назначенного по протекции Георгия Чичерина советского полпреда в Иране в 1920—1921 годы Ф. А. Ротштейна — связанного с разведкой и прожившего в Великобритании около 30 лет журналиста и политического деятеля. Он в течение всего лета 1921 года неоднократно обращался к Каваму с предложениями о посредничестве между ним и Кучек-ханом. Когда 5 октября 1921 года в Гиляне все было кончено, в Москве стали понимать, что перспектив для революции в Иране нет. Сталин предложил Ленину отозвать Ротштейна. И не только это. В Советском Азербайджане и в Иране было хорошо известно, что Кавама является далеким потомком министра иностранных дел Персии Мирзы Абуль Хасан-хана, который в феврале 1828 года подписывал Туркманчайский мирный договор, завершивший русско-иранскую войну 1826—1828 годов. Этот договор укрепил позиции России в Закавказье и в Персии.

Возвращение Кавама в политику, когда он в третий раз возглавил иранское правительство, стало возможным только после провозглашения шахом Ирана Мохаммеда Резы. Кавам стал одним из немногих политиков, кандидатура которого на пост премьера не вызвала отторжения советских и британских оккупационных властей. Одной из важнейших задач правительства Кавама было обеспечение бесперебойного функционирования иранского коридора, который использовался для поставок в Советский Союз продовольствия и военной техники из США по договору о ленд-лизе. Эта задача успешно выполнялась.

24 марта 1946 года Москва «неожиданно» приняла решение о выводе войск из Ирана. Многие историки связывают это с ультиматумом, якобы посланным Трумэном Сталину, текст которого до сих пор не найден, хотя утверждается, что США якобы грозились, что если в срок от одной до шести недель советские войска не будут эвакуированы из Ирана, то американцы вновь вернутся в Иран и в зону Персидского залива. Но только ли протест Трумэна, если он, конечно, был, заставил Сталина изменить политику в Иране и завершить вывод войск из этой страны в мае 1946 года? Об этом в следующем очерке.