Голливуд тяжело ранил русскую идентичность. Где она укрылась?

Фольклор, былины и сказания — часть национальной идентичности, распознаватель «свой-чужой». За это его ценили в Советском Союзе, с его суверенностью и особостью от Запада. Его после 1991 года оценили и реформаторы, сделав все, чтобы русские сказки и народные песни исчезли с экранов ТВ. У них получилось, почти…

Я еще помню, как бабушка читала и рассказывала мне о курочке Рябе и Илье Муромце. Я маленький читал эти книги с яркими рисунками, смотрел фильмы-сказки о князе Владимире, и с фамилией Станулевич не сомневался, что русский. Мультфильмы о Дональде Даке, ныряющем в горы золота, и Голливуд разрушили русскую национальную идентичность у нынешних 18-летних. Они еще не граждане мира, но говорят неуверенно, что они русские. Отсюда рыхлость, «толерантность» к тому, с чем соглашаться — себя не уважать.

Алексей Шептунов, современный европеец с серьгой в ухе, похоже, не согласен с таким будущим. Основатель фольклорной группы Moon Far Away, он знает и любит русскую песню, магистр фольклористики. Алексей ответил на вопросы ИА REGNUM о значении русского фольклора, укрытием которому веками был Русский Север.

Владимир Станулевич: Правда ли Русский Север — заповедник национального культурного кода и древнерусского фольклора в частности?

Алексей Шептунов: Воистину так. Традиционный фольклор достоин стать культурным брендом Архангельской области почище, чем какая-нибудь сомнительная «Родина Снеговика». Именно здесь был в XIX веке сегодняшними классиками российской фольклористики — Рыбниковым и Гильфердингом открыт огромный пласт русского национального эпоса, сравнимый по объёму и культурной значимости с финским, скандинавским или исландским пластами. Здесь собирали фольклор практически все выдающиеся российские учёные, были записаны сотни былин, открыты целые сказительские династии, которые неимоверно обогатили русскую культуру, сформировали национальную идентичность.

В советское время это, кстати сказать, очень хорошо понимали и, несмотря на государственные гонения на традиционный фольклор, который, в противоположность распространённым сегодня взглядам о его «языческости», был насквозь проникнут именно православными мотивами и этикой, серьёзно изучали.

В тяжёлые для страны времена войны государство намеренно обращалось к русскому эпосу, активируя таким образом скрытые национальные энергии — появлялись так называемые «новины» — тексты, созданные по эпическим лекалам, но прославляющие новых, актуальных для своего времени героев, постановки и экранизации былин. Под них была «заточена» самая продвинутая и современная на то время культурная индустрия — например, фильм 1956 года «Илья Муромец» стал первым полнометражным советским фильмом с четырёхканальной звуковой дорожкой.

Владимир Станулевич: Фольклор Русского Севера — именно русский или он формировался с какими-то иностранными влияниями? Следов скандинавских саг в нем нет?

Алексей Шептунов: Это разные, мало пересекающиеся между собой культурные пласты, неразрывно связанные с языком и культурой стран и народов, их создавших. Эпический корпус, сохранившийся на Русском Севере, — это отголосок именно русской национальной Традиции, общероссийского эпоса и отчасти общеславянского, который пришёл к нам из Киевской, Псковской и Новгородской Руси.

Владимир Станулевич: Насколько искусство сказителя было заработком? Деду Степана Писахова — рассказчику на морском промысле, давали долю добычи, а нянечкам из северных деревень, умевшим «баять» детям сказки, платили больше.

Алексей Шептунов: Нужно помнить о том, что сказительство было частью общенациональной культуры, знали их практически все её носители — хотя бы на уровне знакомства с сюжетами — кто лучше, кто хуже. Да, были настоящие мастера, владеющие искусством импровизации — без неё невозможно запомнить и исполнять тексты, которые звучали по нескольку часов. Однако о заработке на их исполнении я не слышал. Прецеденты были только тогда, когда в деревенскую глушь приезжал какой-то собиратель, вроде Александра Гильфердинга, который стимулировал исполнителей рассказывать былины, в том числе и платя сказителям за их исполнение. В непосредственной же культурной среде сказители могли рассчитывать лишь на, скажем, долю от добытой рыбы, когда шли на промысел вместе с рыболовецкой артелью с конкретной целью обеспечения культурного досуга в часы отдыха от работ.

Да, на свадьбы и похороны часто звали мастериц художественного плача или народной песни, но о заработке как таковом, то есть о профессиональном исполнении, которое позволяло бы не заниматься повседневной работой, в традиционном обществе говорить не приходится. Марфа Крюкова была исключением — но уже в советское время. Не стоит забывать, что она была членом Союза писателей, и в данном случае она выступала скорее как автор, которому платят за строки публикации.

Владимир Станулевич: Как Вы оцениваете место и значение северного фольклора в русской культуре?

Алексей Шептунов: Это неразрывная часть национального самосознания всех, кто ассоциирует себя с русским народом и его культурой, основа для общерусской письменной традиции — а также живое собрание национальных архетипов, среди которых каждый из нас может найти «своего» героя, «свои» эпические мотивы и жизненные ситуации.

Именно Русский Север с его свободой, огромными пространствами, отсутствием крепостного права и войн, как морозилка, сохранил эту культуру в её во многом первозданном виде, позволил собирателям её зафиксировать, чтобы изучать впоследствии и строить на её основе новые культурные ценности. Жители Русского Севера совершенно точно могут этим гордиться.

Владимир Станулевич: Как Вы оцениваете личность Марфы Крюковой? Она — вершина северного фольклора или в ее тени остались не менее яркие сказители?

Алексей Шептунов: Волею судьбы и политической конъюнктуры Марфа Крюкова в советское время стала этаким знаменем, раскрученной на национальном уровне «суперзвездой» русского сказительства, хотя её, пожалуй, сложно назвать объективно наиболее ценным для фольклористики источником. Скажем, её мать, Аграфена Матвеевна Крюкова, была более ценным источником для науки. Её огромный репертуар, ставший основой для Марфы Крюковой, был куда более богатым и содержал не только былины, но и произведения другого интереснейшего и уникального жанра — древнерусских духовных стихов. Это тоже эпос, но духовный — его главными героями были не ратные люди, богатыри, но герои, снискавшие славу на ниве духовных свершений — святые и культурные герои.

Другое дело, что Марфа актуализировала древние фольклорные пласты, запустила процесс встраивания фольклора в современные культурные и политические реалии. Однако нельзя забывать о таких сказителях, как Мария Кривополенова, Настасья Богданова или, скажем, династия онежских сказителей Рябининых — некоторые её представители были настоящими «звёздами» салонов русской интеллигенции в Москве и Петербурге, вдохновляли на творчество известных писателей и композиторов.

Владимир Станулевич: Новины про Ленина и Сталина были способом сохранить устную традицию, выживанием сказителя или искренним его порывом в прославлении вождей великой страны?

Алексей Шептунов: Думаю, всем перечисленным. Сказитель, фольклорный исполнитель имеет моральное право жить не только в прошлом, с его героями и подвигами, но и быть частью сегодняшнего дня. Несмотря на то, что традиционный фольклор фактически прекратил в наше время своё существование, сам фолк как способ производства культурной среды живёт и сегодня — просто в других, крайне разнообразных формах. Существует свой фольклор, скажем, в молодёжной среде, присущ он различным субкультурам и профессиональным объединениям.

Что же касается советских новин, то для меня лично это лишь хороший пример того, как советское государство ставило культуру на службу собственным нуждам и добивалось вполне ощутимых результатов. Почему нет? Это по-своему обогатило культуру, сделало её более разнообразной и актуальной. Другое дело, что подобные опыты не должны преобладать и возвышаться над традиционным фольклором, однажды зафиксированным и остающимся каноническим.

Владимир Станулевич: Новины и с ними искусство сказителя умерли с разоблачением культа личности? Время завершения традиции совпадает.

Алексей Шептунов: Новины — это новообразование советского времени. Само слово это сегодня не используется, так как связано со вполне конкретной исторической эпохой и её ценностями. Новины умерли тогда, когда пропал государственный соцзаказ на подобные произведения. Однако ныне мы можем говорить о таких явлениях, как, скажем, неофолк или постфолк. Это вопрос терминологии. Однако данные направления сегодня являются лишь частью актуального арт-пространства и шоу-бизнеса и не имеют никаких идеологических составляющих.

Владимир Станулевич: Как живут фольклорные коллективы с точки зрения условий работы — сколько платят, дают ли помещения, оплачивают ли командировки? Есть конкурсы областные или федеральные? В общем, фольклор культурные власти бросили или развивают? Как с этим за рубежом?

Алексей Шептунов: В сегодняшней культурной ситуации существует забавное для непрофессионалов разделение фолк-коллективов на собственно фольклорные, то есть исполняющие старинные песни в традиции, и народные. Последние поют поставленными эстрадными голосами, используют наследие советских композиторов и их переработки фольклорных песен, когда «безразмерные» народные произведения искусственно подгоняются под квадратные музыкальные размеры. Такая ситуация возникла в 1930-е годы, когда в СССР была создана целая система профессиональных народных хоров и оркестров. Целью было поставить народную культуру на службу государству, сделать её массовой и более доходчивой.

Так называемое фольклорное движение, представители которого изучали традиции конкретных регионов и деревень, заново учились петь «народными» голосами — со всей их нестройностью, близкой скорее авангардному джазу, нежели сегодняшнему радиоформатному «фолку» вроде Надежды Кадышевой и подобным, — возникло в 1970-е годы благодаря подвижникам вроде Дмитрия Покровского. Сегодня именно это направление, возрождающее аутентичную русскую музыкальную культуру, активно развивается как в своём чистом виде, так и экспериментирует с другими жанрами современной музыки.

Примерно это мы делаем, скажем, с моей группой Moon Far Away. Уверен, эта тенденция наиболее важная и самоценная. Именно это направление работы позволяет нам, сегодняшним, с одной стороны, приблизиться к подлинной национальной идентичности, а с другой стороны — даёт поле для дальнейшего развития национальной культуры, выводя её за рамки исключительно «народного театра» и музея, вновь делая её живой.

По поводу поддержки фольклора на уровне государства: часть коллективов остаются самодеятельными хозяевами своей судьбы, другие находятся на попечении государственных институций, работают при филармониях и являются профессиональными коллективами со ставками, помещениями и командировочными.

На Западе ситуация схожая, за исключением того, что там профессиональный фолк является частью отлично работающей индустрии шоу-бизнеса со своими большими фестивалями, тур-менеджерами и медиа. Видимо, это то, к чему мы когда-то тоже придём. Однако поддержка фольклорных институций на уровне государства остаётся очень важной и должна расширяться.

Думается, это вложения в национальную культуру, которые обеспечат развитие страны в будущем, а в сегодняшней непростой ситуации с реакцией на всё русское в мире — смогут стать и частью той «мягкой силы», которая заставит переломить её к лучшему.