Есть такая знаменитая формула, сформулированная Лениным, которая описывает революционную ситуацию: верхи не могут, низы не хотят. Сегодня «верхи» очевидно не могут управлять по-старому и начинают удерживать свое господство за счет массового социального и культурного регресса. Недовольство же существующей реальностью в «низах» также нарастает. Однако в условиях регресса и эпохи постмодерна все выворачивается шиворот-навыворот и революционная ситуация в том числе.

Диего Ривера. Революция. 1926

Когда Ленин давал определение революционной ситуации в своей работе от 1913 года «Маёвка революционного пролетариата», он находился в другой ситуации. Да, Российская империя уже находилась на стадии исчерпания, однако российское общество в целом не было ни регрессивным, ни тем более постмодернистским.

Но и тогда, чуть позже, в своей работе «Крах II Интернационала» от 1915 года Ленин счёл нужным дополнить свою формулу одним принципиальным элементом. Он писал:

«Потому, что не из всякой революционной ситуации возникает революция, а лишь из такой ситуации, когда к перечисленным выше объективным переменам присоединяется субъектив­ная, именно: присоединяется способность революционного класса на революционные массовые действия, достаточно сильные, чтобы сломить (или надломить) старое правитель­ство, которое никогда, даже и в эпоху кризисов, не «упа­дет», если его не «уронят».

Без этого «субъективного» элемента никакой революции не будет — говорит Ленин. Но в приправленном постмодерном регрессе уничтожается сама возможность появления любого субъекта. Собственно, сами же идеологи постмодерна открыто и заявляли о «смерти» последнего. Более того, постмодернисты объявили о смерти любой метафизики, любого смыслового поля, любой вертикали и любой идеологии. То есть постмодерн уничтожает всю тонкую смысловую инфраструктуру, саму «грибницу», которая могла бы породить субъект. Ведь субъект, а тем более политический субъект — это то, что способно соединять в себе смысловое, культурное и политическое содержание со способностью к действию. Но если смыслов нет, то нет ни субъекта, ни полноценного действия. Но что же тогда есть и в какой социальной действительности мы живем?

В. И. Ленин произносит речь перед войсками Всевобуча на Красной площади

Через 5 лет после «Краха II Интернационала», в 1920 году, Ленин пишет работу под названием, которое остается актуальным до сих пор: «Детская болезнь «левизны» в коммунизме». В ней Ленин дает дополнительные подробности по поводу того субъективного начала, без которого осуществление революции невозможно. Он пишет:

«Лишь тогда, когда «низы» не хотят старого и когда «верхи» не могут по-старому, лишь тогда революция может победить. Иначе эта истина выражается словами: революция невозможна без общенационального (и эксплуатируемых и эксплуататоров затрагивающего) кризиса. Значит, для революции надо, во-первых, добиться, чтобы большинство рабочих (или во всяком случае большинство сознательных, мыслящих, политически активных рабочих) вполне поняло необходимость переворота и готово было идти на смерть ради него; во-вторых, чтобы правящие классы переживали правительственный кризис, который втягивает в политику даже самые отсталые массы (признак всякой настоящей революции: быстрое удесятерение или даже увеличение во сто раз количества способных на политическую борьбу представителей трудящейся и угнетенной массы, доселе апатичной), обессиливает правительство и делает возможным для революционеров быстрое свержение его».

Одним из ключевых утверждений здесь является то, что большинство рабочих должно вполне понять «необходимость переворота» и должно быть готово «идти на смерть ради него». Но в постмодерне никто ничего понимать не собирается, более того, в каком-то смысле даже вводится запрет на саму процедуру понимания, ибо без понимания «проще жить». Что же касается способности жертвовать собой ради чего бы то ни было, то тут и говорить не о чем.

В итоге сегодня мы имеем дело со специфической общественно-политической анестезией. Складывается парадоксальная ситуация: верхи не могут, низы не хотят, но и те и другие, в отсутствие субъективного начала, имитируют этакую «жизнь после жизни». Вроде как власть правит по-прежнему, хотя это не так, и пытается убедить общество, что «всё в шоколаде». Общество же в целом, очевидно, не хочет ничего менять, не понимает «необходимость переворота», однако вместе с тем все больше и больше недовольно бурчит. Энергия под анестезией лишается смыслового оформления и, уходя до поры до времени на глубину, в этой глубине начинает мутнеть и чернеть. В итоге, вместо стабильности, которую хотелось бы видеть и власти, и обществу, наращивается «стабилизец».

В отсутствие роста субъективного начала, другие процессы никуда не деваются. Налицо кризис, затрагивающий «эксплуатируемых и эксплуататоров». Что же касается вовлечения в политическую борьбу «доселе апатичных» масс трудящихся, то сколько бы они такой борьбы ни желали, но такие действия власти, как пенсионная реформа, внедрение цифровизации, ювенальной юстиции, бредовых антиковидных мер и многое другое, рано или поздно «достанут», но приведут не к вовлечению в политическую борьбу, а к «срыву резьбы». Вместо «удесятерения» количества готовых к политической борьбе, наращивается потенциал хаоса и «бессмысленного и беспощадного» бунта, который в строгом смысле никакого отношения к революции не имеет, ибо революция — это всегда попытка построить новое общество на основании нового идеала, а бессмысленный бунт — потому и бессмысленный, что направлен только на разрушение. Существующий «стабилизец», серьезно блокируя возможность революционных преобразований, работает просто на взрыв, который может ликвидировать не только государство, но и саму культуру.

Суть этого взрыва известна со времён глубочайшей древности. В общем виде она маркируется древнейшей идеей «Золотого века». Согласно соответствующим представлениям, изначально мир, общество, культура и человек удаляются от первоначального совершенства «Золотого века». После того, как общество скапливает в себе достаточные потенциалы хаоса, оно самоликвидируется и приходит новый «Золотой век». Так история, если ее, конечно, в этом случае можно называть этим словом, вечно движется по кругу от одного «Золотого века» к другому.

Публий Вергилий Марон

Одним из классических образчиков воспевания этой модели является знаменитая IV Эклога Вергилия. В ней сказано:

«Круг последний настал по вещанью пророчицы Кумской, Сызнова ныне времен зачинается строй величавый, Дева грядет к нам опять, грядет Сатурново царство. Снова с высоких небес посылается новое племя. К новорождённому будь благосклонна, с которым на смену Роду железному род золотой по земле расселится»

Как мы видим, тут впрямую сказано об уничтожении большинства человечества, ибо «железный» род будет уничтожен. Вместо него же «с небес» придет род «золотой» — этакий аналог того, что сегодня называют «золотым миллиардом», но только речь идет, разумеется, далеко не о миллиарде и не о супербогатых людях, а о гораздо более узком сообществе, обладающем отнюдь не денежными потенциалами, к которому каждый элитный сторонник данной традиции хотел бы присоединиться.

О чем-то подобном говорят и устойчивые мифы о вселенских потопах и о выживших после них остатках человечества, которые свойственны многим культурам. Все это в целом говорит о некоей «перезагрузке», которая, осуществив сброс балласта в виде подавляющего большинства населения, приводит к новому устройству мира, которое в свою очередь совсем не новое, а хорошо забытое старое. Об этом же говорит Христу у Достоевского Великий инквизитор:

«Свобода, свободный ум и наука заведут их в такие дебри и поставят пред такими чудами и неразрешимыми тайнами, что одни из них, непокорные и свирепые, истребят себя самих, другие, непокорные, но малосильные, истребят друг друга, а третьи, оставшиеся, слабосильные и несчастные, приползут к ногам нашим и возопиют к нам: «Да, вы были правы, вы одни владели тайной его, и мы возвращаемся к вам, спасите нас от себя самих».
Василий Перов. Портерт Федора Михайловича Достоевского. 1872

Подобных вариаций на одну и ту же тему мировая культура знает множество. Но идеологи «Золотого века» не говорят большинству о том, что данная система носит двухуровневый характер, а прельщают измученных тружеников мечтой о мире, в котором не будет труда. Вергилий далее пишет в своей эклоге о наступившем «Золотом веке» следующее:

«Море покинут гребцы, и плавучие сосны не будут Мену товаров вести — все всюду земля обеспечит. Почва не будет страдать от мотыг, от серпа — виноградник; Освободит и волов от ярма хлебопашец могучий; Шерсть не будет хитро различной морочить окраской, — Сам, по желанью, баран то в пурпур нежно-багряный, То в золотистый шафран руно перекрашивать будет, И добровольно в полях багрянец ягнят принарядит».

Все будет якобы происходить само-собой, без труда. Однако ближе к истине тут, конечно, Достоевский, который говорит о массовом истреблении народов с последующим воцарением Великого инквизитора, главными врагами которого являются Христос и дарованная им свобода.

Золотой век (деталь). Хоровод. 1530

Поэтому против этой древнейшей концепции, которая ведет к апокалипсису, восставали сначала христиане, а потом коммунисты, заговорившие о «царстве труда». Так как основной концептуальной осью этого апокалипсиса является окончательное разделение «верхов» и «низов», отделение субъекта от субстанции, смысла от народных масс, то и христиане, и коммунисты в своих учениях ставили во главу угла осуществление обратного процесса, формирующего альтернативный исторический субъект, будь то катакомбные христиане или партия большевиков.

Маркс в «Манифесте коммунистической партии» впрямую говорил о переходе части верхов к революционному классу, ибо без этих верхов, без смысловой подпитки, которую эти верхи могут обеспечить, сам по себе революционный класс ничего сделать не сможет. Маркс пишет:

«Наконец, в те периоды, когда классовая борьба приближается к развязке, процесс разложения внутри господствующего класса, внутри всего старого общества принимает такой бурный, такой резкий характер, что небольшая часть господствующего класса отрекается от него и примыкает к революционному классу, к тому классу, которому принадлежит будущее. Вот почему, как прежде часть дворянства переходила к буржуазии, так теперь часть буржуазии переходит к пролетариату, именно — часть буржуа-идеологов, которые возвысились до теоретического понимания всего хода исторического движения».
Карл Маркс

Как показала последующая история 1917 года, Маркс был не совсем прав касательно мотивов, которые заставляют переходить часть элиты на сторону революционной части народа. Разложение царской элиты, пожалуй, действительно сыграло определенную роль. Но что касается «буржуа-идеологов, которые возвысились до теоретического понимания всего хода исторического движения», тут Маркс, пожалуй, ошибся. Часть царской элиты перешла на сторону большевиков и стала им сочувствовать не потому, что она «возвысилась до теоретического понимания», а потому, что поняла — Россию спасут либо большевики, либо никто.

О реальном формировании спасительного субъекта в 1917 году очень точно с концептуальной и фактической точки зрения написал Юрий Вульфович Бялый в своей статье «Звезда или смерть русской интеллигенции» из научного журнала «Россия XXI»:

«Но целостность искалась везде, на всех уровнях, и шли за ней все же именно к интеллигенции с ее холистическим мифотворчеством. Известно, сколь велика оказалась ее роль и в качестве комиссаров в Красной Армии, и в качестве идеологов белого движения, и в качестве интеллектуальных лидеров при командирах разнообразных вольниц, банд и «республик». Кроме того, архивы времен гражданской войны хранят немало писем в Москву типа: «…мы здесь сходом думали-думали, да так ни до чего и не додумались, только передрались. Пришлите нам какого-нибудь жидка или студента, чтоб все объяснил».
Андрей Алексеев ИА Красная Весна
Юрий Бялый

Именно это соединение верхов и низов, смысла с народом спасло Россию в 1917 году, и об этом был снят знаменитый советский фильм «Чапаев». Во имя этого спасения всевозможные «сходы» вооруженных мужчин во время полнейшего бардака переступали через свое самолюбие и просили прислать к ним презираемых ими ранее в обычной жизни «студентов» и «жидков». А эти последние тоже преодолевали и свое самолюбие, и страх перед вооруженным объединением, которое может сделать все что угодно, и червяка интеллигентской фанаберии, а также вкусовые и даже почти ценностные разногласия. Интеллигенция — часть царской элиты и все прочие части носителей «мозга нации» пришли к части революционного, взбудораженного народа, а этот народ к ним воззвал. Чапаев не порубил Фурманова на куски, а Фурманов не побоялся ехать к Чапаеву и смог стать для него авторитетом. На этом воссоединении был построен СССР.

Но на подобном же воссоединении строилось и христианство, которое спасло Рим. Внимательное чтение Библии показывает, что апостолы опирались на довольно разветвленную инфраструктуру, в которой принимали участие люди из достаточно высоких слоев. В «Деяниях апостолов» сказано:

«Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду. Так Иосия, прозванный от Апостолов Варнавою, что значит — сын утешения, левит, родом Кипрянин, у которого была своя земля, продав ее, принес деньги и положил к ногам Апостолов».

Деян (4:34−37)

Цитата из к/ф «Чапаев». Реж. братья Васильевы. 1934. СССР
Чапаев и Фурманов

Стало быть, в христианскую общину входили не только обездоленные, но и владевшие землями и домами. Подобных указаний на достаточно высокий социальный статус некоторых учеников Христа и тех, кто помогал вести христианскую проповедь, в Библии предостаточно. Как известно, и тело Христа выпросил у Понтия Пилата отнюдь не бедствующий Иосиф Аримафейский.

Все это не удивительно и абсолютно закономерно. Христианство и коммунизм, будучи по преимуществу учениями обездоленных, не делили человечество на богатых и бедных, на элиту и народ, а предлагали всем общественным слоям преодолеть антагонизмы и объединиться во имя спасения и продления исторического бытия. Без подобного субъекта, соединяющего в себе смысл, понимание и действие, выхода из существующей ныне ситуации не существует.